Обзор рассказов от критика. Часть9

Уважаемые авторы, для завершения нашей совместной работы стоило бы, наверное, найти особенные, теплые и хвалебные слова, чтобы оставить о себе приятное впечатление (смайлик). Но я устроена иначе: могу произносить (и писать) лишь те слова, которые думаю. Лучше пусть у вас останется мое честное впечатление о ваших текстах – и это будет мой лучший подарок вам на будущее. А если кому-то мои разборы помогут научиться писать лучше – ибо научить этому таинству нельзя – то вообще прекрасно.

 

 

К сожалению, подборка сентиментальных рассказов на сей раз меня практически ничем не порадовала. В двух самых ярких, на мой взгляд, рассказах, так же ярки следы классических, прекрасно известных человечеству произведений. Это «Ты только мой», начинающийся со сцены составления полицией протокола в квартире, где обнаружены два трупа – мужской и женский, а также записка на тумбочке «Он мой, только мой, теперь навсегда». Стажер подозревает двойное самоубийство, а опытный капитан сразу предполагает, что женщина сначала убила мужчину, потом наглоталась таблеток. На этом детективный сюжет, точнее, его призрак, покидает рассказ, и начинается ретроспектива жизни Майи и Глеба, чьи трупы обнаружила полиция с подачи подруги покойной. Майя – глубоко несчастная женщина, не знавшая ни материнской любви, ни привязанности мужчины, ни даже дружеского уважения. Её в детстве дразнили «жабой» за зеленые глаза со «ржавыми» пятнышками. Глеб был ее единственной любовью с 16 лет. У них была даже близость, которой пьяный Глеб не запомнил, и которая стоила Майе новых мучений – рождения дочери и мгновенной смерти младенца и еще большего погружения в глубины своего страдания. Спустя много лет врач Майя каким-то (плоховато прописанным) образом узнает, что Глеб пострадал в аварии и стал фактически овощем, и что жена с ним развелась и отсудила почти все добро себе. Майя забирает любимого к себе домой (оставим за скобками «формальную» часть, вызывающую у меня сомнения в простоте подобной операции, ну да ладно, спишем на сугубо сентиментальную задумку), увольняется из больницы и начинает выхаживать. Единственная подруга Майи по жизни и по работе в больнице Мария заходит к ней, видит Глеба и поражается, несчастная начинает терзаться, не выдаст ли её приятельница (значит, и у автора есть сомнения в законности прописанного сюжетного хода?). Тем временем Глеб приходит в себя, узнает Майю и говорит: «Ты жаба». Вот вам и ответ, почему произошло то, о чем сразу догадался опытный оперативник. Майя не перенесла, что она «жаба». А почему не перенесла-то, раз так его любила, что всем ради него пожертвовала? Почему не обрадовалась, что он заговорил, что пошел на поправку? Или не так бы поступила любящая женщина?.. В этом пункте рассказа смутное чувство, что все сантименты этого рассказа старательно накручены, перерастает в уверенность. Возникает и другая уверенность: что прообраз «Ты только мой» указан в тексте: «Письмо незнакомки» Цвейга. Указание на собственный «источник вдохновения» говорит о «совестливости» автора. Но то, что хорошо для Цвейга, не слишком убедительно в нашей реальности – сегодня всякий цвейговский типаж, кроме разве игрока в карты, отчаянно несовременен. Автор вслед за любимым классиком выписывает образ женщины, полностью растворившейся в любимом, которому она не нужна. Но классик тщательнее продумал жизнь своей героини, живущей на содержании у богачей и любящей писателя Р. Майя ушла с работы, у Глеба нет денег, Маша спрашивает, на что они живут, Майя не отвечает. Читатель вправе спросить то же самое, и от него автор не имеет права отделываться. Потому что иначе выйдет (уже вышел) печальный результат, где эмоции форсированы, а логики и правдоподобия в истории нет.

 

 

Можно похвалить лиричный рассказ «Ожидание», в котором пожилой мужчина в день рождения ждет поздравления от бывшей возлюбленной. Она поздравляла его на протяжении 35 лет – сперва письмами, потом электронными письмами, затем смсками, а сегодня молчит. Без привета Кати Сергею Ивановичу так неуютно, что он вычитывает на старом письме ее адрес и мчится туда – чтобы узнать то, о чем читатель, безусловно, уже догадался: Кати нет в живых. Правда, автор «усложнил» интригу: любимая не только что умерла, а 10 лет назад. Оставила человеку, который теперь живет в ее квартире, поручение каждое такое-то число поздравлять такого-то мужчину. А на сей раз тот забыл, потому что у него вчера дочь родилась. Все прекрасно, только очень уж напоминает роман «Обещание на рассвете» Ромена Гари, где мать посылает сыну, военному летчику, письма всю войну, а он, вернувшись с победой, застает не мать в живых, а ее порученцев с пачкой писем на последующие годы. И эта «любовная игра» тоже выглядит уже как-то несовременно.

 

 

«Ксюша Сломанное Крыло. История несостоявшегося адюльтера (психоаналитический рассказ в трёх встречах)» поражает уже авторской дефиницией жанра. Но автор не солгал: так и есть, перед нами очень психоаналитический рассказ, написанный от лица героя, профессионала в этой сфере, наследника Фрейда и Юнга, наполненный противоречиями. Первое кроется в портрете Александры, которую все зовут Ксюша, соученицы автора по вузу, с которой они «Знали друг друга в лицо и по именам, но даже не здоровались, потому что никогда не были друг другу представлены» - неужели нынешние студенты столь церемонны?.. Автор ее якобы забыл, когда она бросила институт, при том, что «Лицо её было очень запоминающееся, с первой секунды и навеки западающее в память». Резюме: «однако я вполне понимал, что такая девушка может свести с ума». На мой взгляд, «вводные данные» трудно стыкуются. Дальнейший рассказ состоит из описания трех встреч автора и Ксюши через 5 лет после окончания им вуза в Германии, где он учился в аспирантуре, а она жила, приехав с каким-то мужчиной, с которым прервала отношения, и уже стремилась назад в Россию. Поскольку оба психоаналитики по образованию, рассказ сводится к длинным диалогам на предмет того, можно ли влиять на подсознание свободой воли – автор пишет на эту тему диссертацию, а Ксюша пережила бесплодность попыток в связи с мужчиной – оказывается, это бывший институтский профессор, уважаемый автором. Честно говоря, затяжные беседы, которые автор, видимо, считает солью повествования, читать неспециалисту тяжело.  А кроме них, в рассказе почти ничего не происходит – ну, разве что встретившиеся снова расстаются, так ведь это было ясно еще с «индейского» названия «Ксюша Сломанное крыло». По мне, это психоделический рассказ, не столько сентиментальный, сколько научный, пытающийся препарировать природу страсти, зависимости и манипулирования чужим сознанием. Поэтому как литературное произведение он не интересен – он лучше бы смотрелся в формате научно-популярной статьи, где «увлечение» психоанализом было бы уместно.

 

 

Прочие рассказы слабы по причинам весьма тривиальных коллизий, заложенных в их основу. Так, «Санечка» – это прямо «Лолита» наоборот, где стареющий мужчина не смог предаться любви с умной, острой, понравившейся ему заочно (в интернет-форуме) женщиной, так как ею оказалась соседская дочка Санечка, выросшая на глазах этого самого дяди. Кстати, тут интересная перекличка с рассказом «Ксюша сломанное крыло»: там Александру все зовут Ксюшей, тут – Ксению Санечкой. Авторы, вы сговорились?.. «Верхолаз» пишется от лица мужчины с нарушением речи, промышленного альпиниста, на которого никто не обращает внимания, а он влюбляется в девушку с 12-го этажа «башни». Девушка нуждается в деньгах, и верхолаз помогает ей, а она, узнав, кто такой благодетель, сторонится его. И только та, для которой, собственно, и собирались средства, кажется, готова к более серьезным отношениям с плохо говорящим работягой. Мне кажется,  это не более чем перифраз на тему пословицы «Встречают по одежке». «Снегурочка» – еще не рассказ, а его заготовка, скетч, эскиз.

 

 

«Медовый поцелуй солнца» – название красивое до пошлости, и написан в основном так же выспренне от лица пожилой женщины, погружающейся в воспоминания, где «солнце дарило медовые поцелуи…» В воспоминаниях она координировала некий проект и в его рамках посещала детский дом, где был маленький чудесный мальчик Алик – солнечный фантазер и добряк, но слепой и с пороком сердца. Он умер, зато в том детдоме женщина встретила свою любовь – Тимура. Сейчас они вместе и вспоминают мальчика, «подарившего им солнечную улыбку». Рассказ о детдоме сделан «по касательной» - в этой истории нет никаких проблем жизни в детдомах, а ведь это почва богатейшая! Такая важная тема сведена к одной фигурке ребенка, хоть он и чудный. От этого мальчик получается слащавый, какой-то уж слишком ангельский. Мне кажется это проявлением писательской лени: выхватить из клубка одну нить и распутать до  близкого конца, упростить себе задачу.

 

 

А с юмором, господа, все воистину грустно. Такое чувство, что вы все не читали О. Генри (за исключением одного сочинителя), не слушали Семена Альтова и не представляете, как пишутся юмористические рассказы. Все ваши «юморески» - это, по сути, байки, случаи из жизни, которые, возможно, способны рассмешить компанию друзей за пивом – с помощью мимики, жестов и междометий не для печати, но совершенно не дотягивают до литературного текста. Возможно, вы все читали Зощенко и решили, что раз он смешно описывал поход в баню, это каждому по плечу. Уважаемые авторы! «Байки» Зощенко из быта жителей коммуналок – это каторжный труд писателя (сниженная лексика, буквально воспроизведенная прямая речь, характеры, выписанные буквально одной фразой) и бездна эмоций, в основном негативных, которые автор передает вот этими «анекдотами». Прочтите после «Аристократки» «Голубую книгу», автобиографию Зощенко, и вы поймете, насколько он был далек от этих коммуналок и своих героев, и каких трудов ему стоило «сделать нам смешно».

 

 

К сожалению, большинство ситуаций из рассказов мне даже не кажутся забавными. «Свиданьице» – деревенский парень шел спьяну женихаться к разведенке, думал, ему врезал соперник, ан сам с косых глаз влетел в притолоку. В описании Зощенко, возможно, вышло бы смешно, а тут… «Раз, два, три… или Рецепт счастья» – беседа двух кумушек-соседок за чаем про рецепт семейного счастья. Зинаида все время считает про себя – чтобы мужу по морде не дать. «Юмор» в том, что она считает насквозь и досчитала уже до «шесть тысяч двести... разрази тебя гром на месте!» Ясно, что счет про себя не помогает. «Звезды не ошибаются или отыгралась» – смысл рассказа в том, что когда начальник падает со стула, у подчиненных поет душа. Плоско и совсем не смешно. «Садовая дорожка длиною в двадцать лет» – длинная нудная история о том, как мужик решил построить себе на даче садовую дорожку – и построил-таки. Главная юмористическая находка этой истории – «жаба» мужика, которую он одушевляет. Ей посвящены пассажи типа: «Земноводное животное периодически прихватывало меня за горло, зловеще нашёптывая на ухо о разумной экономии». Весьма натужные фразы.

 

 

«Лошадиная фамилия, или что-то в этом роде» – туповатый подчиненный докладывает шефу, что к нему приходил посетитель, чью фамилию он не догадался записать, а запомнил как «козлиную». Начинается практически повторение чеховской классики с «бантиками» из дня сегодняшнего – выпады в адрес «нерусских фамилий» типа «Козловский» - это еврей». В итоге посетитель оказывается Варикозяном. «Так козян ведь!» «Да, Копеечкин, с тобою не соскучишься!» Если это анекдот из жизни, то Бог бы с ним. А вот если человек специально его придумывал и решил, что написал забавный рассказ… Помимо того, что это фактически «реинкарнация» Чехова, это еще и хохма с шовинистическим душком.

 

 

Но всех «перещеголяла» «Зеленая папка» – хотя автор, казалось бы, подготовился к тому, чтобы написать достойный юмористический рассказ, добросовестно «переписывал» О. Генри (рассказ «Родственные души», где домушник и хозяин квартиры ведут светскую беседу, прямо узнается), плел сюжетные перипетии вокруг зеленой папки с акциями… Но увы – текст просто неграмотен. Ни в какие ворота не лезет, что друг друга герои называют «сер». «Селенжера» (это писатель Сэлинджер) еще можно простить, хотя и странно, что человек, выкладывающий рассказ на сетевой портал, не может потратить секунду и в Гугле проверить, как фамилия пишется. Но «па палам» поделить – это мощь, перед которой я потрясенно умолкаю.

 

 

«Когда засыпают тени» – не рассказ, а сказка на тему российской коррупции – о том, как бывший маленький человечек сделался начальником. Есть несколько удавшихся каламбуров, а есть и навязший в зубах по поводу «банка» и «банки». Есть гофманический тип банковского агента, который умел из воздуха делать деньги, а из золота олово. Этот же агент научил Иванова тень свою отстегивать и в карман прятать – тень тут как метафора совести. Это не юмористический рассказ, а социальная сатира, спрятанная в форму сказки – а социальная сатира редко бывает смешной. Обычно она посвящена очень горьким явлениям – и эта история не исключение. Хотя на фоне прочих историй «Тени…» выделяются своей сбалансированностью.