Обзор рассказов от критика. Часть2
Продолжаем обзор лучших рассказов от нашего многоуважаемого критика Елены Сафроновой, уже получившей законную признательность авторов. Во второй части были проанализированы произведения одного из наиболее популярных жанров среди конкурсантов «Сентиментальные рассказы». Наибольшее впечатление произвели следующие рассказы: «Любка», «Кузнечик дорогой», «Последний танец. Закат», «Увидеть по-другому», «Деньги Марди Тюка», «Истории из ящичков», «Пиу», «День рождения», «Сенокос», «Счастливый билет».
Жанр «сентиментального рассказа» в тех или иных декорациях существует в мировой литературе с античности – в особенности это касается историй о любви мужчины и женщины. Но особое распространение различные сентиментальные, точнее, душещипательные произведения приобрели в XIX - начале XX века. В этот период авторы сентиментальных рассказов верно догадались, что их предметом могут быть не только отношения полов, но и истории несчастных детей, одиноких стариков, несчастных людей вообще, и начали развивать эти богатые чувствами темы.
Это преамбула. Её суть: сентиментальные рассказы человечество писало так долго и упорно, что к настоящему времени написано уже всё! В любом «старинном» жанре сегодня темы и приемы исчерпаны. Но сентиментальной прозы эта максима касается в первую очередь – здесь существует круг стереотипных ситуаций, который диктует ограниченное число сюжетных ходов, а также определенную «заданность» фабул, драматургии и персонажей. Поэтому практически все рассказы из данной подборки, как удавшиеся, так и не совсем, объединяет одно: они похожи на какие-то ранее написанные известные произведения. Это не хорошо, не плохо – это факт и данность. С нею можно смириться. Но если некий автор амбициозен и хочет сказать только свое слово в чувствительной прозе, ему придется много поработать: ломать шаблоны, отвергать авторитеты, искать собственный язык и очень сильно подключать воображение, дабы сочинять, а не описывать.
Этот же совет я давала, анализируя первую подборку; похоже, он станет нашим «рефреном», что резонно: писатель не может быть только хроникером, только «документалистом», он обязан конструировать художественную реальность.
Так вот, о «дежа вю». Две истории, «Последний танец. Закат» и «Деньги Марди Тюка» по духу и букве совершенно гриновские. Они выдуманы, как Грэй и Ассоль, как Зурбаган и Лисс, и при этом лишены той неподражаемой убедительности, которая делала романтику Грина совершенно жизненной. Скажем, Ассоли и Грэю писатель создал такой мощный бэкграунд, что эти персонажи со своими биографиями не могли не встретиться и не полюбить друг друга. Тут же все наоборот – воля автора доминирует над всем происходящим, опираясь на «авторское право» (не в юридическом смысле). «Последний танец…» не волнует, потому что все в нём исключительно условно – мир, где происходит действие, события, диалоги. Ни в одной детали не проявляется ощущение связи с реальностью. В таком вымышленном пространстве может случиться что угодно – лишь силой пожелания автора. Но это не пробуждает у читателя никаких чувств.
«Деньги Марди Тюка» не без юмора и фантазии написаны. В рамках этой насквозь вымышленной ситуации выдержана логика, повороты и смысл, что получается вполне гармонично. Гармония сказки. И рассматривать этот рассказ можно лишь как сказку. В таком качестве он удался, но, принимая во внимание действующее законодательство, получается сказка 18+, а в этом возрасте дети, как правило, перестают верить в сказки… Рождается даже провокационный вопрос, как в хэппи-эндах популярных сказок: что же будет с героиней по истечении 20 лет и всех денег Тюка?..
«Увидеть по-другому» восходит сразу к целому сонму фантастических рассказов, где герои «проваливаются» в параллельный мир и могут «выбирать» свое будущее (подобных поворотов много у Роберта Шекли, к примеру). Это само по себе не недостаток, беда в другом: самое плохое в этом рассказе – нравоучительность, хотя она и продиктована самыми благими пожеланиями. Показательно, что для «преображения» матери, решившей стать для дочки другом, автор использует фантастический прием, знакомя ее с Джордано Бруно и помещая в «узел» параллельных миров. Выглядит как признание, что просто так, сама по себе, мать не возьмется за ум и не станет уважать свое дитя – а если это признание экстраполировать на всех матерей, то картина получается просто трагическая. К тому же рассказ написан с большими огрехами. В самом начале же бросается в глаза «прием шляпы»: «Не успев оглянуться по сторонам, как все растаяло, словно мираж», - которым автор дальше злоупотребляет. Почему-то меняется лицо, от которого идет повествование – то от первого – «Я увидела», то от третьего – «она спросила». Неуважительно к русской грамматике, простите…
«Истории из ящичков» – текст соответствует названию: действительно, истории «достаются» из ящичков бабушкиного комода, как из довлатовского «Чемодана». Но по сравнению с «Чемоданом» рассказ выглядит не доработанным. В единое повествование он не связан, кое-где выпирают «подзаголовки». В цепочку автономных анекдотов тоже не превращен. Застрял где-то посередине. Основной недостаток этого рассказа – расплывчатость формы. Да еще финал кажется внезапным, словно оборванным. Ведь в комоде еще уйма вещиц, о чем автор прямо говорит! Написано же бойко и читается с увлечением, советовала бы автору поработать над композицией. Впрочем, у «Счастливого билета» с формой еще хуже – текст буквально распадается на множество портретов, подробностей, эпизодов, друг с другом скрепленных на живую нитку и, по гамбургскому счету, не обязательных для рассказа, который являет собой громоздкую реинкарнацию сказки про Золушку. Да и со стилем проблемы, он небрежен, будто автор не придает чистоте слога значения.
«Сенокос» же весь вырос из советской деревенской прозы, в нем очень заметно, что автор «делал» текст под намерение соблюсти все ее шаблоны: надо восхититься красотой летнего луга – восхищается. Надо пропеть гимн крестьянскому труду – поет. Надо поругать нынешнее время – целая тирада о том, что «государство развалило сельское хозяйство», слетает с уст старика. Надо, наконец, показать интерес ребенка к чудаку – и это исполнено. Такая сделанность рассказу только вредит, он становится не столько сентиментальным, сколько опять же наставительным.
Настало время сказать об удавшихся, на мой взгляд, рассказах. Хороши, без учета мелочей, три: «Любка», «Пиу» и «День рождения».
«Любка» – текст очень цвейговский, потому, к сожалению, предсказуемый: понятно, что женщина, которая очень хочет любить, являет собой словно бы земное воплощение Любви, будет раз за разом одарять своею любовью только недостойных и в конце концов погибнет, так и не вкусив ответного чувства. Это грустная реальность – жизненная и литературная. Написан рассказ красиво и удачно с точки зрения соответствия формы содержанию, за исключением выспреннего предисловия, которое чрезмерно литературно и отчасти «выдает» то, о чем будет сказано в тексте. Хорошо, что оно быстро заканчивается, и рассказ входит в колею женской судьбы. Образ Эльзы очень жизнеспособный, эта женщина у автора вышла достойной внимания, сочувствия и даже уважения, несмотря на свои многочисленные ошибки в выборе пары. Как тут не вспомнить: «…любовь долготерпит, любовь милосердствует, любовь не завидует, любовь не превозносится, не гордится, не бесчинствует, не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла, не радуется неправде, а радуется истине, всё покрывает, всему верит...»
«Пиу» примечателен тем, что в нем есть сюжет, интрига и динамика, есть и логичный финал. Автору «решпект» за то, что дал себе труд подумать над тем, как написать сентиментальный рассказ о любовной неудаче в наши дни. Правда, история получилась в духе О.Генри – у него частенько герои выдают себя за других, устраивают возлюбленным проверки, ведут себя эксцентрично. Но нет у этого рассказа «карамельной» концовки О.Генри, и слава Богу. Счастливый конец только бы испортил историю, превратив в «газетную мелодраму».
«День рождения» тоже хорош выстроенным сюжетом и психологией героев, хотя невозможно отнять у него пребывания «в рамках» деревенской прозы в ее лучших образцах. К счастью, автор не злоупотребляет ни диалектной речью деревенских жителей, ни сельскими жанровыми сценками – когда этого «материала» много, возникает безвкусица, - сосредотачивается на судьбе героини и её любовной драме. Особых литературных изысков в этом тексте нет, но рассказ состоялся на вполне профессиональном уровне. «Дежа вю» здесь возникает из-за мотива передачи денег детскому садику. Повевает «Берегись автомобиля» или моментом из «Золотого теленка», когда Остап Бендер хотел свой миллион послать министру финансов. Но Марфа – не «благородный жулик», напротив, она болезненно честная женщина, не понимающая того, что за исковерканную жизнь целой семьи можно расплатиться деньгами, и этот персонаж автору удался. Не упущено даже то, что в глазах окружающих Марфа – блаженная: таков удел нравственно цельных людей среди тех, кто «плывет по течению»…
И напоследок, по складывающейся традиции – о рассказе, что произвел двойственное впечатление: «Кузнечик дорогой». Он тоже продуман в традициях классической мелодрамы и соответствует её законам: любовь преподавателя к «необыкновенной» студентке, бессердечная женщина, меняющая мужчин, как «пристанища», хладнокровное расставание этой «роковой женщины» с прошлым, отказ от памяти, образ кузнечика из стихотворения Ломоносова как непрямая характеристика Вилены… В целом все слаженно, но довольно «шарнирно».
Елена Сафронова