Обрывки памяти

Сегодня я встретил его.

Это смешно, но ты можешь существовать, монотонно дрейфуя по течению, или столь же монотонно, ступенька за ступенькой взбираться вверх. Год за годом жизнь бежит наматывая ленту осциллографа с неизменно прямой линией на барабан, и тут ‒ осечка, неровный зуб импульса. Удивительно.

Или закономерно?

Воспоминание ‒ холодная капля дождя, что пробирается за воротник рубашки, раздражая нервные клетки шеи и спины ‒ влезает в мозг ледяной каплей и раздражает паутину памяти, или это сама память, уловив знакомый образ хлещет по спине крепкими вожжами эндорфинов…

Или что там у нас за гормоны отвечают за щенячий восторг предвкушения неожиданности! Еще не зная получишь ли ты удовольствие от дальнейших событий или огребёшься, ты с мальчишеским задором мчишься в объятия грядущего. В моём жизненном положении распятого булавками и взятого в рамки мотылька, я почувствовал именно это.

Нависающий прозрачный шар под потолком ресторана с рябящими голографическими рыбками, и блондинистая певичка в клубах ароматизированного дыма, призывно покачивающая бедрами в такт обманчиво-печальной дождливой, как эта осенняя ночь, мелодии.

Всё это ‒ фальшивка. Даже её бархатный голос ‒ работа имплантированных в связки микромодулей.

А он… Он более реальный, чем то, что окружало меня последние лет пятнадцать. Он тот, кто оживил затертую картинку из прошлого и запустил ее в голове навязчивым бессмысленным роликом, прямо как рекламная проекция с «Малышкой Сьюзи», прикрывающую ветхие стены города. Сознание выдало на-гора узкий переулок, заставленный мусорными контейнерами. Идет дождь. Он проникает, кажется, через узкую щель между фьордами стен, прямо из серой ваты непроницаемых облаков. Мутный поток собирается из многочисленных труб в сток посреди переулка и мчит свои воды к центральному каналу. И трое мальчишек в одних шортах и прозрачных дождевиках поскальзываясь мчат вдоль ручья, увлекаемые пластиковой флотилией самодельных корабликов. Мы…мы падаем, смеёмся, подзуживаем друг друга. И этот запах… От влажности воздух наполнен вонью разлагающихся отходов… О, этот запах навсегда въелся в мою память. Как и те проделки, которые, к счастью, заканчивались для нас без серьёзных последствий, если не считать разбитых колен и, иногда, выбитых зубов.  И еще я вспомнил имя…

Вид у него озабоченный и слегка растерянный. Каждый будет так себя чувствовать в новом месте. Не удивительно, что мы до сей поры не свиделись ‒ я то стал завсегдатаем «Золотых рыбок» с первых дней службы, подыскивая место, где можно, без лишних глаз, вечером промочить горло. Он прошёл от причудливо-застекленного входа в виде наплывающих друг на друга многоцветных прямоугольных стеклянных чешуй прямо через полумрак зала к стойке и, расстегнув дутую потертую куртку, присел в трёх стульях от меня. Со сцены лилось бархатное мурлыканье ресторанной примы, и он повернул лицо на этот призыв в ожидании бармена. Широкобокий Джош не спешил наводя порядок в своём царстве бутылок, расставляя их причудливые фигуры как после шахматной партии по своим местам.

Я встал и пересел ближе, стараясь не заслонять ему вид на сцену. Увидит меня, когда надо будет, и узнает. Я напомню.

Он, как будто почувствовав моё присутствие или уловив краем глаза движение, повернул ко мне голову. Выражение его лица сменилось с расслабленного на сосредоточенно-пытливое.

‒ Чем могу?.. ‒ вон даже брови сползлись к переносице, не узнаёт.

‒ Майки? ‒ я напустил на себя как можно более располагающий вид, да и где тут не заулыбаться, как он напрягся, даже руку в карман заложил.

‒ Мик… Майком меня никто не называет…

‒ Ты хотел сказать давно никто не называл? Джош, налей Май… Мику и мне бледной в два приёма! ‒ Джош повернул ко мне бульдожью физиономию и, излив недовольство в тяжелом вздохе, привычно потянулся к верхним полкам. ‒ В этом чёртовом городе встретится со старым другом сложнее, чем потерять себя!

‒ Я не…

‒ Дари…Тьфу ты! Дарел! Ну, узнал? Двести второй директ, улица Прилива?

Он чуть придвинулся и посмотрел мне в прямо в глаза:

‒ Ты под нанами что ли? Ты завязывай с этой дурью… ‒ процедил он сквозь зубы и, наклонившись уже совсем вплотную, прошептал на ухо: ‒ Если за дозой, то я уже не фарцую…

 Скользнув по мне презрительным взглядом, Мик, тем не менее, подхватил замутненную стопку со стойки и механическим движением опрокинул в себя.

 Я чуть не расхохотался, нервная улыбка растянула мой рот еще шире.

‒ Хороши у тебя шутки. Сто лет не видались, а ты дичишься, как не свой. Двести второй… Ты только посмотри, это ведь я тебя, сопляка, от Бритоголового отмазывал, когда ты его скутер утопил. А Леона, прыщавая дура из-за которой мы подрались, я тебе еще зуб выбил. Ну! Это ведь ты, Майк! Я сразу тебя узнал! ‒ тут уж и я потянулся за выпивкой.

Мик уже полностью развернулся ко мне, на щеках поигрывали нервные желваки. Но это был он. Бурый ручей, подворотни…

‒ Мужик, ты же знаешь, как это опасно. Я сам пробовал, и это чуть не прожгло мне башку, ‒ он опасливо покосился на далёкую спину Джоша. ‒ Эти мелкие засранцы, эти машинки ломают твой мозг. Это цветная мозаика чужой памяти. Ты реально тонешь в этих картинках, уже не в силах выбраться…

Его округлившиеся глаза или вкрадчивый тон прошлись по мне холодным душем. Мои ладони вспотели и ногти впились в ладонь. Мелькают плащи, кораблики всё дальше.

‒ А потом ты не можешь вспомнить, есть ли ты сам. Или ты и есть эта картинка. Ты видишь всегда одно и то же ‒ город. Дети, узкий переулок, ручей…

‒ И мы бежим босоногие за нашими кораблями… ‒ я шептал и мир плыл перед глазами.

‒ Я рад что ты понял… ‒ голос этот уже чужой пришел издалека.

Я встряхнул головой, но стул напротив был уже пуст, как и зал. Сцена давила молчанием утопая в потоке ароматного дыма. И даже там, где стоял Джош пространство зияло пустотой.

Один, я на весь город один, или на весь мир. Я попятился роняя стул и смахивая стопки на пол. Тишина. Вот уже и меня нет в этом городе, а есть только картинки… Переулок, ручей, кораблики.

Сегодня я встретил его…