Вражда
Вид:
Как ты думаешь, из-за чего шекспировские Монтекки и Капулетти стали врагами? «Ромео и Джульетту» я прочла еще школьницей, в том милом возрасте, когда литературные страсти будоражат сознание. Только на заре жизни книжный мир может так наивно-доверчиво сливаться с реальностью, вызывая самые трепетные чувства сопереживания.
Вообще-то к Шекспиру я отношусь как к современному литературному эталону: отдаю ему должное и остаюсь равнодушной, хотя, натыкаясь на его постановки по телевидению, занимаюсь тем, что накладываю его драматические коллизии на свою жизнь и частенько поражаюсь сходству и аналогиям.
Наши с тобой отношения подпадают под короля Лира (с трагедией отца) и Ромео и Джульетты (но совсем не с любовью, а с отношениями семейных кланов). Ты думаешь, что бестрепетной рукой разделил два мира? Они есть и это – реальность. Главная черта этих отношений – вражда. Если поразмыслить, вражда преследует нас постоянно, только мы ее не ощущаем. Опыт жизни создает иммунитет и делает нас неуязвимыми для агрессивного воздействия равнодушия, нелюбви и ненависти. Хотя кое-что иногда пронимает. Очень редко вражда настигает меня, вызывая ответную реакцию. Год назад она ворвалась в мою жизнь испепеляющим ветром твоей семейной ссоры. Из-за облачного для меня горизонта, я увидела тебя, опаленного семейным скандалом и готового на все ради его прекращения. Тогда сложно было невооруженным глазом определить степень твоего поражения. Ты держался, но я поняла: тебе разорвали сердце. С тех пор оно у тебя протестующе болит. И в горе, и в радости.
Король Лир
Ты сидел за рулем своей машины окаменевший, а я рассказывала вслух тебе и себе, что оно, твое семейство, с тобой сделало. Представляла в лицах истеричные крики твоей хорошо выкормленной жены, которая не считаясь ни с кем (а может, наоборот?) публично вываливала на семейство вопрос: «За что?», перечисляя все свои достижения: всех кормит, смотрит, обстирывает и обглаживает. Несчастная и заброшенная, оставленная без внимания мужа и страдающая его пренебрежением. Твоя добродетельная жена - подруга с воем хваталась за ускользающие вкус и добротность своего сытого беззаботного существования, основу своего бытия. А раз так – зачем жить? И она кричала, что не хочет, не желает жить…
И тут на тебя безмолвного и ошеломленного, поднялся сын. Со слепой яростью и злостью, которой в нем довольно много, он шел с угрозами на тебя и… наверное меня. Но если в твой адрес был только рык в защиту матери, то в мой, скорее всего весьма конкретные гадости.
Ты для всех хочешь мира и благоденствия, страшишься, не жалея сил, и вот те, кому ты посвятил жизнь, дружно поднялись на тебя и сказали: «Не сметь!» Мой бедный Одиссей! На твоей Итаке под корень рубанули ствол твоей жизни, а я в тот миг и не почувствовала твоего поражения. Это был второй роковой удар, который нанес тебе сын. Еще год назад, и тоже осенью под воздействием страхов и причитаний жены, терзаемой ревностью и злостью золовки, ты, вытаскивая его, родимого из загула, так истово пытался привести его в чувство полупьяного и злого, что забыл о себе и он тогда впервые своим злым языком нанес тебе удар. Да такой страшной силы, что у тебя остановилась половина сердца. Да, да именно так и было. Спустя год, все повторилось вновь…Я не ощутила мощи твоего семейного скандала, но когда увидела тебя, обессиленного, поняла угрозу, нависшую над нами, пустила эти беды в свою душу и совершила колоссальную непростительную ошибку: отравила свое сознание чужой ненавистью и враждой. Шекспировский Король Лир сидел передо мной за рулем белоснежной «Волги». Труженик, создавший идеальное царство для своего рода правитель, бестрепетно и безоглядно поднявший до вершин своей жизни детей и жену. За это они поднялись на тебя и попытались даже изгнать, оставив себе твое царство. Звучало это наверное так: «Тогда уходи, раз ты такой. Иди в свою жизнь». Тебя, творца, в пылу скандала попытались лишить твоего мира, твоей славы. Тогда я содрогнулась душой и сердце мое примолкло перед той бедой, которая шла на тебя. Я знаю, на какие шаги ты решился, как восстановил супружеский союз и попытался зажить как и прежде и сколько сил ты приложил для уврачевания душевных ран своего семейства. Ровно столько их убыло из нашего мира «На воздухах». С грустью я отмечаю, как они иссякают в тебе, но молчу и смиряюсь, потому что разве можно нам, немощным выйти победителями после ударов судьбы? Это также невозможно, как победить грех.
Страсти
II часть
Последнее время я стала замечать, что не везет мне по жизни с Леонидами и Олегами. И довольно хорошо и ладно я существую с носителями имени «Валентин». Если поразмыслить, то оказывается, что Леониды, которых я наблюдала в жизни, люди с необыкновенно тонкой душевной организацией. Они рефлексующие, мнительные, слабые той слабостью, в которой по Евангелию «Большая сила произрастает». Эта пародоксальная слабая сила выгибает под них окружающую среду и плющит в этом процессе самих Леонидов. Они талантливы, но наделены множеством комплексов.
Зато Олеги… Это контраст. Мне кажется, что они держатся на земле злостью, смешенной с сентиментальностью и хорошо скрываемой ненавистью к тем, кого определяют врагами. Они больше прагматики, чем рефлексующие интеллектуалы, но обладают манерностью и, как говорится, - «с подходом». Жаль только, что периодически они расплескивают свою ненависть на ближний круг. Они инертны и умудряются совершать ошибки, которые невозможно исправить даже много лет спустя. В раскаянии они сентиментальны, но, встряхнувшись, продолжают свою жизнь в том же духе. Им не дано изменить самих себя, а «Кривое не сделаешь прямым». Так говорит Библия…
В 18 лет, 13 августа, мы с Олегом решили пожениться. В 41 год, 1 июня я вышла замуж за Леонида. Так что, как говорится, предмет я знаю и обобщаю совсем не случайно. Это мой жизненный опыт. Ни к одному, ни к другому особой вражды я так и не испытала. Страдала сильно и очень старалась побыстрее залечить свои душевные раны. А вот они… Оба ушли от меня в большой ненависти. Она была их главной доминантой и мотивацией. Как я умудрялась наступать на их мозоли и сама не знаю. Но и без ответной реакции с моей стороны с ними обоими жизнь беспощадно расправилась. Леонид умер, а Олег…
Он появлялся в моей жизни внезапно и редко. Спустя 17 лет после моего стремительного бегства из Луганска, когда после развода я не хотела дышать с ним одним воздухом и встречаться на одних улицах, он вдруг возник как тень из прошлого, на пороге редакции рекламы, и я ахнула. Все тот же плащ и та же широкополая черная шляпа, как у Боярского, тот же дипломат и тот же ничего не выражающий взгляд больших выпуклых светлых глаз. Вот только лицо изменилось. Будто чья-то костистая лапа провела от лба к подбородку, опустила уголки глаз и губ, прорезав глубокие морщины скорби. Печать была на его лице. И помнится, описывая эту мимолетную встречу, маме я сказала: «Так ему и надо. Перед ним был весь мир и Ялта, а он… Как он жестоко расправился со мной и что получил? Несколько жен, несколько детей, нищета и одиночество.
И все же, спустя 5 лет, я искала у него помощи, а так как «долг платежом красен» - потом помогла ему уйти от каких-то прокурорских расследований. Жизнь накинула на нас полог забвения, примирила и вновь мы оказались в одном кругу, ходили по одним улицам и дышали одним воздухом, таща на себе бремя своих забот. Однажды весной, встретившись в парке, мы сидели на каком-то пеньке и, блаженствуя от первых теплых солнечных лучей, Олег сказал: «Ты бы знала, сколько лет и как яростно я тебя ненавидел…». Я удивилась тогда его откровенности и способности так долго пестовать свою злость. На вопросы: почему и за что? Он так и не дал ответа. Еле живой, с тяжелейшей травмой черепа и эпилепсией, до прошлого ли ему? Да и зачем они, его ответы, мне сейчас нужны? Удостоверится в степени его заблуждений или еще раз вспомнить о том, что в юности он сломал мне жизнь?
Однажды я сказала ему: «Олег, тебе перед Богом ответ за меня держать». А он испугался и взмолился: «Ленка, помилосердствуй!»
Я никогда в своей жизни не руководствуюсь правилом «Какой мерой меряете, такой и отмеряется вам». Я не судья. Просто, принимая от своих ближних и дальних удары судьбы, я знаю, что эта истина сработает и мой обидчик получит удар такой же силы и поражающей мощи как тот, что и я от него получила. Стоит ли рассказывать о брате, который чуть не убил меня за наследство? Его звали Леонид.
В один не совсем прекрасный момент твой сын и мой брат – Олег и Леонид – стали для меня олицетворением абсолютного зла. Один за то, что он сделал с тобой, другой за то, что сделал со мной. На протяжении долгого времени я переживала вспышки такой лютой ненависти к ним, что в душе выжглось тавро понятий, которые несут их имена. Я задумываюсь над природой зла и поражаюсь тому, что только в мире духовном оно характеризуется мощно и конкретно – страшно. В жизни зло расплывчато-размазано и проявляется вовсе не абстракциями, а весьма конкретно, применительно к каждому из нас. Что для меня зло для других – «ничего особенного» и даже вовсе и не зло.
Наверное, дожив до 50 лет, я не умела ни по настоящему любить, ни по настоящему ненавидеть. Этим летом мне довелось испытать столько терзаний, проделать такую душевную работу, что я, понимая весь ад своего духовного пути называла себя «Дон Кихотом» и убеждала, что борюсь впустую с химерами.
Что такое захлестывающая ненависть к людям, которых не видишь, да и не знаешь?
«Нет человека – нет проблемы», - часто повторял себе и мне в утешение еще один носитель имени «Леонид» - мой покойный муж. Этим летом я вбивала его слова, как кол в свое сознание, чтобы избавиться от навязчивых ненавистных образов. Ведь жить с вспышками ненависти тяжело до непереносимого, и умом я понимала, что нельзя так отравлять сознание. Понадобилось много-много времени и нравственных сил, чтобы побороть эти пароксизмы ненависти. Она поблекла и стала будто экранной копией на мониторе: как образ ее можно рассмотреть, а внутри – пустота. Нет программы на материнской плате моей души на это дикое необузданное чувство. Я такой уродилась или все люди такие – не знаю.
А совсем недавно, договариваясь по телефону о ремонте квартиры, я спросила представителя заказчика: «Как вас зовут?» Он ответил: «Сергей Леонидович». «А, - подумала я, - Леонидович! Значит, делов не будет». Сделка действительно не состоялась. Даже по телефону я не понравилась Леонидовичу и он отказался от сотрудничества.
Ревность
А что такое ревность? «Обратная сторона любви» - скажешь ты. И будешь право наполовину. Ревность и ненависть – формы одних и тех же страстей. Разве любовью руководствуется твоя подруга жизни, выжимая из тебя очередные блага для себя, своего дома, любимого сына, обожаемого внука. Она руководствуется ревностью к тем, недостающим благам, которыми, как ей кажется, ты располагаешь, а ей не даешь. Это ведь только любовь милосердствует, а не страсть к стяжанию. Нет, она, естественно по своему любит тебя и милосердствует и досаждает вопросами о здоровье, но только тогда, когда ее душевные аппетиты удовлетворены, а ей много чего недостает. В первую очередь – работы мысли и той громадной нравственной работы, которая зовется духовностью. Подруга жизни тебя ревнует.
Я тоже испытывала ревность. Долго-долго. Днями, месяцами, годами. Ты уходил от меня из нашего мира и я ревновала тебя к твоему семейству, ко всем и каждому в отдельности. К тому времени, что ты им отдаешь, душевной щедрости, любви, которая не мне предназначена. Так длилось 3 года. В твое отсутствие ревность не покидала меня ни днем, ни ночью. Такое испытание не каждый может вынести: любовный коктейль ревности, прорастающий из одиночества, как коктейль Молотова, может разорвать изнутри. Я начала изнемогать. Три года. Накопилось в душе много невысказанных обид. Раздирают сердце все твои ближние и дальнее родственники, друзья и сослуживцы. Я вижу, что ты довольно крепко держишь меня, любишь, ревнуешь, мучаешься; знаю твой комплекс вины и медленно иду навстречу к разрыву. «Это вредно душе моей» - часто повторяю я про себя, укрепляясь духом перед последним решительным шагом…
Все лето, которое как назло, растеплелось и засияло после нашей поездки в Крым я собиралась уйти. Душевные терзания, доводившие меня до психоза, утихали только в твоем присутствии. Но именно в это лето ты оказался намертво повязан семьей, вырывался с трудом и под дурацкую трель твоего мобильника мы ездили на вечерние купания, забирались в нашу люльку, встречались и расставались. Легко ли мне было видеть тебя вечно уходящим, вместо лица – затылок?
Тамара очередной раз заставила тебя вернуться, окружила злой заботой, навязала попечительство, которое ты принимал как неизбежность. Цена компромисса – цена вопроса. Она стала для меня невыносимой. «Это не полезно душе моей» - твердила я, сопротивляясь давлению твоего клана, которое грозило меня раздавить, уничтожить как личность, отнять радость жизни. Я терпела катастрофическое поражение и отступала. А между двумя мирами стоял ты. Такой дорогой, такой нежный, ранимый, уставший, измученный такими же, как и у меня терзаниями, часто недоумевающий, но упорно не сдающийся на милость победителя, Герой в венце вырисовывался все четче. Цепкость побеждала любовь, приземленность крушила небеса. Наш мир на воздухах превращался в мираж и я начала мечтать, что я возьму и исчезну, перестану отвечать на твои звонки, сменю номера телефонов, не появлюсь – и следа не останется. Удивительно, но эти мысли несли утешение. Я забывалась и успокаивалась. Я обсасывала их как леденец, который вдруг обнаружился в куче фантиков от конфет. Мой последний и единственный шанс на выживание.
Но у тебя другие свойства души и памяти. Бледной картинкой я не стану. Ты будешь тосковать по мне всю жизнь. Нельзя. Я дала тебе слово, что не оставлю тебя один на один со светлыми змеиными глазками и кривой ухмылкой на расплывшемся лице толстошеей подруги.
В это лето ты часто уезжал. Предлоги были. Наверное тебя тоже достал злой заботливый мир семейства. Да и я со своими настроениями не несла утешения. А ты всегда нуждаешься в нем.
В начале сентября я стала учиться отключать телефон. Именно так, учиться. К тому же я начала реанимировать себя и тот холодный, но конкретный мир, в котором можно жить не терзаясь. По цвету он был серый, но вкуса горечи и запахов не имел. А главное, я начала избавляться от терзаний духа. Я изнемогла от ревности и ненависти и, упав ниц, лежала в бессилии, обретая покой.
Так длилось часами и днями. Однажды, под утро в полусне я не столько увидела, сколько ощутила странное видение: твоя душа стояла надо мной и о чем-то жалобно просила. Это была наша тональность и исходила она от тебя. Я открыла глаза – было утро. Розовая постель, мягкие подушки. Я подумала: «Странно. Ты просишь не оставлять тебя».
Х х х
Лето сжимает меня в тиски отношениями с банками, дилерскими конторами, подрядчиками, грузчиками, строителями. С хрустом я прорастаю в свою свободу экономическую и пытаюсь покорить свои душевные страсти работой, надеждой, любовью и опять работой. Я молю Бога «Смилуйся надо мною, грешной, помоги», прошу Пресвятую Богородицу Тихвинскую: «Сделай меня здоровой и богатой», в душе присовокупляя к этой молитве – только так я вырвусь из омута ревности, который засасывает меня и нашу любовь. Я очень страдаю. Худею, но внешне стараюсь держаться и не выпадать из нашей любовной тональности. Я еще не догадываюсь, что мои душевные терзания – результат твоего объединения с женой, твоя очередная попытка уврачевать семейные отношения интимом, добротой и лаской. Взамен ты получаешь массу семейных проблем, окунаешься в омут ее души, в сознание вливается ее правда жизни, в которой ты «должен, обязан» за всех и за вся. Этот постоянный бубен дребезжит у тебя в сознании, затуманивая принципы и установки и ты готов на все, лишь бы утихомирился этот несмолкаемый ритм. Будь по-твоему, внук бы продолжал учиться в вузе, ты бы не надорвался на праздновании юбилея дорогой супруги и не получил бы в качестве отдаленного результата ее новую порцию требований и обид: «Юбилей-то ты справил, а вот на курорт не взял…».
Юбилей. Я была уверена, что не переживу его. Час «Х». Точка разрыва. Ведь если ты любишь меня и верен мне, причем здесь она? Невольное сравнение вплывало в сознание – мой день рождения и ее торжества. «Чего праздновать, чему радоваться?, - спрашивала я тебя и ты отвечал: «Я делаю это для детей». Пусть будет так, вздыхала я, додумывая в душе твою фразу – «и для нее».
Как, каким наитием я вдруг поняла, что прошлой осенью, в один из выходных дней, ты оказался с ней как и в прежние супружеские времена в одной постели. Дело семейное. Ведь его никто не отменял, правда? И к чему все эти абсолюты, если срок супружеской жизни бежит к цифре 40? Могу предположить ее царственно-обиженное разрешение, инертность и глубинный сумбур твоих чувств. Ты долго пережевывал в душе позабытую стезю супружеского союза, мысленно каялся передо мной, стал поговаривать «Горе я твое», а я и не знала.
Да и зачем мне все это знать, если я понимаю главное: ты меня всегда чуть-чуть предавал. Это твой стиль. И так вкуснее.
Предать. Пере-дать. Что особенного в этом понятии? Ты меня передаешь миру. Я отпускаю тебя всегда в твой мир.
Лето. Юбилей твоей подруги жизни. Я мертвею от ревности, непонимания и обиды. Однажды ранним утром я написала: «Ревность – это гоголевская панночка: мертвящая и леденящая. Она обжигает как холодный лед. Не защитится от нее кругом. Пепел. Когда она отступает, окинешь равнодушным взглядом выжженное пространство своей души и устало думаешь «суета сует». Что представляет из себя предмет моей ревности? Стоило ли так растрачивать себя на это чувство? Ведь если любовь уйдет безвозвратно, то ничего не останется, кроме воспоминаний о мучительной, всепоглощающей ревности, в которой растворились мы оба и рухнул наш трепетный прекрасный мир грез.
Так что же представлял из себя предмет моей ревности?
Фото
«Дай мне фотоаппарат для съемки юбилея», - попросил ты и я поразилась твоей доверчивой наивности. Но делать нечего. Дала. Через день ты опять попросил: «Пусть Катюша отпечатает фото, но ты не смотри».
«Не в моих правилах», - заверила я и через 10 минут рассматривала фотосъемку на своем редакционном компьютере. Долго долго я всматривалась в моментальные снимки банкетного торжества, действующих лиц, их позы, наряды, седые головы, старческие подбородки, расплывшиеся женские фигуры. «Репортаж из старости» - так я охарактеризовала эту фотосъемку. Хотя нет, были там молодые и детские лица. Светлый лик твоей дочери, макушка старшего внука, писанные, излишне конкретно-тонкие черты младшего внука, выдающие смешение кровей по восточному типу. Запомнилась язвительная усмешка Тамары, которая, потупив взор, слушала твой искренний тост, похожий на гимн, наверное, семейным идеалам. Ты молодцом держался. И выполнил задачу. Ты так обычно говоришь.
А я смотрела на монитор с фотографиями семейства и не могла насмотреться. Я видела обыкновенных людей, различала семейные отношения. Но они были так незатейливо просты. Так примитивны, что казалось, что вовсе несоизмеримы с теми муками ада, которые я вынесла. Никто из них ни вместе, ни в отдельности, при всем своем желании, не мог бы вызвать такой накал страстей. Это не в их силах. Так что это было? Но в тот момент я н5е размышляла. Я впитывала эти любительские снимки молча, долго, азартно и будто живая вода лилась в мою душу. Без объяснений, без слов, на уровне понятий и подсознания я обретала себя, исцелялись и заживали мои душевные раны; меня, истерзанную, обволакивало целительное чувство покоя. Я не находила его ни днем, ни ночью и вдруг обрела его тогда, когда меньше всего ожидала.
Я видела на фото тебя, а все остальные действующие лица юбилея стали сливаться в один серый невнятный фон, из которого с тех самых пор иногда выплывают смутные образы членов твоего семейства. Я смотрела на тебя, все понимала, все разделяла, очень тебя жалела и беззаветно любила. Я вышла из горнила страстей, усыпав пеплом путь, а не голову. Я победила.
Удивительным образом наш трехлетний юбилей, день Ильи Пророка и Успения Пресвятой Богородицы приходятся на один месяц. Месяцем адских мук стал он для меня. Но и они прошли. Светлой и чистой, без мерзких примесей страстей и ревности, прозрачным ручейком в новом русле потекла моя любовь. Стал обретать реальность наш мир «на воздухах». Я пестую тебя – ты очень любишь меня. Пережив эхом трудный сентябрь, мы вплыли с тобой в золотую теплую осень. Ездим на солнечные ванны, устраиваем пикники на Айдаре, обожаем встречаться вечером в твоей машине и упиваемся медовыми днями нашей осенней любви, приговаривая дружно твои любимые присказки: «Лишь бы быть здоровыми, и дай нам Бог!»
Вообще-то к Шекспиру я отношусь как к современному литературному эталону: отдаю ему должное и остаюсь равнодушной, хотя, натыкаясь на его постановки по телевидению, занимаюсь тем, что накладываю его драматические коллизии на свою жизнь и частенько поражаюсь сходству и аналогиям.
Наши с тобой отношения подпадают под короля Лира (с трагедией отца) и Ромео и Джульетты (но совсем не с любовью, а с отношениями семейных кланов). Ты думаешь, что бестрепетной рукой разделил два мира? Они есть и это – реальность. Главная черта этих отношений – вражда. Если поразмыслить, вражда преследует нас постоянно, только мы ее не ощущаем. Опыт жизни создает иммунитет и делает нас неуязвимыми для агрессивного воздействия равнодушия, нелюбви и ненависти. Хотя кое-что иногда пронимает. Очень редко вражда настигает меня, вызывая ответную реакцию. Год назад она ворвалась в мою жизнь испепеляющим ветром твоей семейной ссоры. Из-за облачного для меня горизонта, я увидела тебя, опаленного семейным скандалом и готового на все ради его прекращения. Тогда сложно было невооруженным глазом определить степень твоего поражения. Ты держался, но я поняла: тебе разорвали сердце. С тех пор оно у тебя протестующе болит. И в горе, и в радости.
Король Лир
Ты сидел за рулем своей машины окаменевший, а я рассказывала вслух тебе и себе, что оно, твое семейство, с тобой сделало. Представляла в лицах истеричные крики твоей хорошо выкормленной жены, которая не считаясь ни с кем (а может, наоборот?) публично вываливала на семейство вопрос: «За что?», перечисляя все свои достижения: всех кормит, смотрит, обстирывает и обглаживает. Несчастная и заброшенная, оставленная без внимания мужа и страдающая его пренебрежением. Твоя добродетельная жена - подруга с воем хваталась за ускользающие вкус и добротность своего сытого беззаботного существования, основу своего бытия. А раз так – зачем жить? И она кричала, что не хочет, не желает жить…
И тут на тебя безмолвного и ошеломленного, поднялся сын. Со слепой яростью и злостью, которой в нем довольно много, он шел с угрозами на тебя и… наверное меня. Но если в твой адрес был только рык в защиту матери, то в мой, скорее всего весьма конкретные гадости.
Ты для всех хочешь мира и благоденствия, страшишься, не жалея сил, и вот те, кому ты посвятил жизнь, дружно поднялись на тебя и сказали: «Не сметь!» Мой бедный Одиссей! На твоей Итаке под корень рубанули ствол твоей жизни, а я в тот миг и не почувствовала твоего поражения. Это был второй роковой удар, который нанес тебе сын. Еще год назад, и тоже осенью под воздействием страхов и причитаний жены, терзаемой ревностью и злостью золовки, ты, вытаскивая его, родимого из загула, так истово пытался привести его в чувство полупьяного и злого, что забыл о себе и он тогда впервые своим злым языком нанес тебе удар. Да такой страшной силы, что у тебя остановилась половина сердца. Да, да именно так и было. Спустя год, все повторилось вновь…Я не ощутила мощи твоего семейного скандала, но когда увидела тебя, обессиленного, поняла угрозу, нависшую над нами, пустила эти беды в свою душу и совершила колоссальную непростительную ошибку: отравила свое сознание чужой ненавистью и враждой. Шекспировский Король Лир сидел передо мной за рулем белоснежной «Волги». Труженик, создавший идеальное царство для своего рода правитель, бестрепетно и безоглядно поднявший до вершин своей жизни детей и жену. За это они поднялись на тебя и попытались даже изгнать, оставив себе твое царство. Звучало это наверное так: «Тогда уходи, раз ты такой. Иди в свою жизнь». Тебя, творца, в пылу скандала попытались лишить твоего мира, твоей славы. Тогда я содрогнулась душой и сердце мое примолкло перед той бедой, которая шла на тебя. Я знаю, на какие шаги ты решился, как восстановил супружеский союз и попытался зажить как и прежде и сколько сил ты приложил для уврачевания душевных ран своего семейства. Ровно столько их убыло из нашего мира «На воздухах». С грустью я отмечаю, как они иссякают в тебе, но молчу и смиряюсь, потому что разве можно нам, немощным выйти победителями после ударов судьбы? Это также невозможно, как победить грех.
Страсти
II часть
Последнее время я стала замечать, что не везет мне по жизни с Леонидами и Олегами. И довольно хорошо и ладно я существую с носителями имени «Валентин». Если поразмыслить, то оказывается, что Леониды, которых я наблюдала в жизни, люди с необыкновенно тонкой душевной организацией. Они рефлексующие, мнительные, слабые той слабостью, в которой по Евангелию «Большая сила произрастает». Эта пародоксальная слабая сила выгибает под них окружающую среду и плющит в этом процессе самих Леонидов. Они талантливы, но наделены множеством комплексов.
Зато Олеги… Это контраст. Мне кажется, что они держатся на земле злостью, смешенной с сентиментальностью и хорошо скрываемой ненавистью к тем, кого определяют врагами. Они больше прагматики, чем рефлексующие интеллектуалы, но обладают манерностью и, как говорится, - «с подходом». Жаль только, что периодически они расплескивают свою ненависть на ближний круг. Они инертны и умудряются совершать ошибки, которые невозможно исправить даже много лет спустя. В раскаянии они сентиментальны, но, встряхнувшись, продолжают свою жизнь в том же духе. Им не дано изменить самих себя, а «Кривое не сделаешь прямым». Так говорит Библия…
В 18 лет, 13 августа, мы с Олегом решили пожениться. В 41 год, 1 июня я вышла замуж за Леонида. Так что, как говорится, предмет я знаю и обобщаю совсем не случайно. Это мой жизненный опыт. Ни к одному, ни к другому особой вражды я так и не испытала. Страдала сильно и очень старалась побыстрее залечить свои душевные раны. А вот они… Оба ушли от меня в большой ненависти. Она была их главной доминантой и мотивацией. Как я умудрялась наступать на их мозоли и сама не знаю. Но и без ответной реакции с моей стороны с ними обоими жизнь беспощадно расправилась. Леонид умер, а Олег…
Он появлялся в моей жизни внезапно и редко. Спустя 17 лет после моего стремительного бегства из Луганска, когда после развода я не хотела дышать с ним одним воздухом и встречаться на одних улицах, он вдруг возник как тень из прошлого, на пороге редакции рекламы, и я ахнула. Все тот же плащ и та же широкополая черная шляпа, как у Боярского, тот же дипломат и тот же ничего не выражающий взгляд больших выпуклых светлых глаз. Вот только лицо изменилось. Будто чья-то костистая лапа провела от лба к подбородку, опустила уголки глаз и губ, прорезав глубокие морщины скорби. Печать была на его лице. И помнится, описывая эту мимолетную встречу, маме я сказала: «Так ему и надо. Перед ним был весь мир и Ялта, а он… Как он жестоко расправился со мной и что получил? Несколько жен, несколько детей, нищета и одиночество.
И все же, спустя 5 лет, я искала у него помощи, а так как «долг платежом красен» - потом помогла ему уйти от каких-то прокурорских расследований. Жизнь накинула на нас полог забвения, примирила и вновь мы оказались в одном кругу, ходили по одним улицам и дышали одним воздухом, таща на себе бремя своих забот. Однажды весной, встретившись в парке, мы сидели на каком-то пеньке и, блаженствуя от первых теплых солнечных лучей, Олег сказал: «Ты бы знала, сколько лет и как яростно я тебя ненавидел…». Я удивилась тогда его откровенности и способности так долго пестовать свою злость. На вопросы: почему и за что? Он так и не дал ответа. Еле живой, с тяжелейшей травмой черепа и эпилепсией, до прошлого ли ему? Да и зачем они, его ответы, мне сейчас нужны? Удостоверится в степени его заблуждений или еще раз вспомнить о том, что в юности он сломал мне жизнь?
Однажды я сказала ему: «Олег, тебе перед Богом ответ за меня держать». А он испугался и взмолился: «Ленка, помилосердствуй!»
Я никогда в своей жизни не руководствуюсь правилом «Какой мерой меряете, такой и отмеряется вам». Я не судья. Просто, принимая от своих ближних и дальних удары судьбы, я знаю, что эта истина сработает и мой обидчик получит удар такой же силы и поражающей мощи как тот, что и я от него получила. Стоит ли рассказывать о брате, который чуть не убил меня за наследство? Его звали Леонид.
В один не совсем прекрасный момент твой сын и мой брат – Олег и Леонид – стали для меня олицетворением абсолютного зла. Один за то, что он сделал с тобой, другой за то, что сделал со мной. На протяжении долгого времени я переживала вспышки такой лютой ненависти к ним, что в душе выжглось тавро понятий, которые несут их имена. Я задумываюсь над природой зла и поражаюсь тому, что только в мире духовном оно характеризуется мощно и конкретно – страшно. В жизни зло расплывчато-размазано и проявляется вовсе не абстракциями, а весьма конкретно, применительно к каждому из нас. Что для меня зло для других – «ничего особенного» и даже вовсе и не зло.
Наверное, дожив до 50 лет, я не умела ни по настоящему любить, ни по настоящему ненавидеть. Этим летом мне довелось испытать столько терзаний, проделать такую душевную работу, что я, понимая весь ад своего духовного пути называла себя «Дон Кихотом» и убеждала, что борюсь впустую с химерами.
Что такое захлестывающая ненависть к людям, которых не видишь, да и не знаешь?
«Нет человека – нет проблемы», - часто повторял себе и мне в утешение еще один носитель имени «Леонид» - мой покойный муж. Этим летом я вбивала его слова, как кол в свое сознание, чтобы избавиться от навязчивых ненавистных образов. Ведь жить с вспышками ненависти тяжело до непереносимого, и умом я понимала, что нельзя так отравлять сознание. Понадобилось много-много времени и нравственных сил, чтобы побороть эти пароксизмы ненависти. Она поблекла и стала будто экранной копией на мониторе: как образ ее можно рассмотреть, а внутри – пустота. Нет программы на материнской плате моей души на это дикое необузданное чувство. Я такой уродилась или все люди такие – не знаю.
А совсем недавно, договариваясь по телефону о ремонте квартиры, я спросила представителя заказчика: «Как вас зовут?» Он ответил: «Сергей Леонидович». «А, - подумала я, - Леонидович! Значит, делов не будет». Сделка действительно не состоялась. Даже по телефону я не понравилась Леонидовичу и он отказался от сотрудничества.
Ревность
А что такое ревность? «Обратная сторона любви» - скажешь ты. И будешь право наполовину. Ревность и ненависть – формы одних и тех же страстей. Разве любовью руководствуется твоя подруга жизни, выжимая из тебя очередные блага для себя, своего дома, любимого сына, обожаемого внука. Она руководствуется ревностью к тем, недостающим благам, которыми, как ей кажется, ты располагаешь, а ей не даешь. Это ведь только любовь милосердствует, а не страсть к стяжанию. Нет, она, естественно по своему любит тебя и милосердствует и досаждает вопросами о здоровье, но только тогда, когда ее душевные аппетиты удовлетворены, а ей много чего недостает. В первую очередь – работы мысли и той громадной нравственной работы, которая зовется духовностью. Подруга жизни тебя ревнует.
Я тоже испытывала ревность. Долго-долго. Днями, месяцами, годами. Ты уходил от меня из нашего мира и я ревновала тебя к твоему семейству, ко всем и каждому в отдельности. К тому времени, что ты им отдаешь, душевной щедрости, любви, которая не мне предназначена. Так длилось 3 года. В твое отсутствие ревность не покидала меня ни днем, ни ночью. Такое испытание не каждый может вынести: любовный коктейль ревности, прорастающий из одиночества, как коктейль Молотова, может разорвать изнутри. Я начала изнемогать. Три года. Накопилось в душе много невысказанных обид. Раздирают сердце все твои ближние и дальнее родственники, друзья и сослуживцы. Я вижу, что ты довольно крепко держишь меня, любишь, ревнуешь, мучаешься; знаю твой комплекс вины и медленно иду навстречу к разрыву. «Это вредно душе моей» - часто повторяю я про себя, укрепляясь духом перед последним решительным шагом…
Все лето, которое как назло, растеплелось и засияло после нашей поездки в Крым я собиралась уйти. Душевные терзания, доводившие меня до психоза, утихали только в твоем присутствии. Но именно в это лето ты оказался намертво повязан семьей, вырывался с трудом и под дурацкую трель твоего мобильника мы ездили на вечерние купания, забирались в нашу люльку, встречались и расставались. Легко ли мне было видеть тебя вечно уходящим, вместо лица – затылок?
Тамара очередной раз заставила тебя вернуться, окружила злой заботой, навязала попечительство, которое ты принимал как неизбежность. Цена компромисса – цена вопроса. Она стала для меня невыносимой. «Это не полезно душе моей» - твердила я, сопротивляясь давлению твоего клана, которое грозило меня раздавить, уничтожить как личность, отнять радость жизни. Я терпела катастрофическое поражение и отступала. А между двумя мирами стоял ты. Такой дорогой, такой нежный, ранимый, уставший, измученный такими же, как и у меня терзаниями, часто недоумевающий, но упорно не сдающийся на милость победителя, Герой в венце вырисовывался все четче. Цепкость побеждала любовь, приземленность крушила небеса. Наш мир на воздухах превращался в мираж и я начала мечтать, что я возьму и исчезну, перестану отвечать на твои звонки, сменю номера телефонов, не появлюсь – и следа не останется. Удивительно, но эти мысли несли утешение. Я забывалась и успокаивалась. Я обсасывала их как леденец, который вдруг обнаружился в куче фантиков от конфет. Мой последний и единственный шанс на выживание.
Но у тебя другие свойства души и памяти. Бледной картинкой я не стану. Ты будешь тосковать по мне всю жизнь. Нельзя. Я дала тебе слово, что не оставлю тебя один на один со светлыми змеиными глазками и кривой ухмылкой на расплывшемся лице толстошеей подруги.
В это лето ты часто уезжал. Предлоги были. Наверное тебя тоже достал злой заботливый мир семейства. Да и я со своими настроениями не несла утешения. А ты всегда нуждаешься в нем.
В начале сентября я стала учиться отключать телефон. Именно так, учиться. К тому же я начала реанимировать себя и тот холодный, но конкретный мир, в котором можно жить не терзаясь. По цвету он был серый, но вкуса горечи и запахов не имел. А главное, я начала избавляться от терзаний духа. Я изнемогла от ревности и ненависти и, упав ниц, лежала в бессилии, обретая покой.
Так длилось часами и днями. Однажды, под утро в полусне я не столько увидела, сколько ощутила странное видение: твоя душа стояла надо мной и о чем-то жалобно просила. Это была наша тональность и исходила она от тебя. Я открыла глаза – было утро. Розовая постель, мягкие подушки. Я подумала: «Странно. Ты просишь не оставлять тебя».
Х х х
Лето сжимает меня в тиски отношениями с банками, дилерскими конторами, подрядчиками, грузчиками, строителями. С хрустом я прорастаю в свою свободу экономическую и пытаюсь покорить свои душевные страсти работой, надеждой, любовью и опять работой. Я молю Бога «Смилуйся надо мною, грешной, помоги», прошу Пресвятую Богородицу Тихвинскую: «Сделай меня здоровой и богатой», в душе присовокупляя к этой молитве – только так я вырвусь из омута ревности, который засасывает меня и нашу любовь. Я очень страдаю. Худею, но внешне стараюсь держаться и не выпадать из нашей любовной тональности. Я еще не догадываюсь, что мои душевные терзания – результат твоего объединения с женой, твоя очередная попытка уврачевать семейные отношения интимом, добротой и лаской. Взамен ты получаешь массу семейных проблем, окунаешься в омут ее души, в сознание вливается ее правда жизни, в которой ты «должен, обязан» за всех и за вся. Этот постоянный бубен дребезжит у тебя в сознании, затуманивая принципы и установки и ты готов на все, лишь бы утихомирился этот несмолкаемый ритм. Будь по-твоему, внук бы продолжал учиться в вузе, ты бы не надорвался на праздновании юбилея дорогой супруги и не получил бы в качестве отдаленного результата ее новую порцию требований и обид: «Юбилей-то ты справил, а вот на курорт не взял…».
Юбилей. Я была уверена, что не переживу его. Час «Х». Точка разрыва. Ведь если ты любишь меня и верен мне, причем здесь она? Невольное сравнение вплывало в сознание – мой день рождения и ее торжества. «Чего праздновать, чему радоваться?, - спрашивала я тебя и ты отвечал: «Я делаю это для детей». Пусть будет так, вздыхала я, додумывая в душе твою фразу – «и для нее».
Как, каким наитием я вдруг поняла, что прошлой осенью, в один из выходных дней, ты оказался с ней как и в прежние супружеские времена в одной постели. Дело семейное. Ведь его никто не отменял, правда? И к чему все эти абсолюты, если срок супружеской жизни бежит к цифре 40? Могу предположить ее царственно-обиженное разрешение, инертность и глубинный сумбур твоих чувств. Ты долго пережевывал в душе позабытую стезю супружеского союза, мысленно каялся передо мной, стал поговаривать «Горе я твое», а я и не знала.
Да и зачем мне все это знать, если я понимаю главное: ты меня всегда чуть-чуть предавал. Это твой стиль. И так вкуснее.
Предать. Пере-дать. Что особенного в этом понятии? Ты меня передаешь миру. Я отпускаю тебя всегда в твой мир.
Лето. Юбилей твоей подруги жизни. Я мертвею от ревности, непонимания и обиды. Однажды ранним утром я написала: «Ревность – это гоголевская панночка: мертвящая и леденящая. Она обжигает как холодный лед. Не защитится от нее кругом. Пепел. Когда она отступает, окинешь равнодушным взглядом выжженное пространство своей души и устало думаешь «суета сует». Что представляет из себя предмет моей ревности? Стоило ли так растрачивать себя на это чувство? Ведь если любовь уйдет безвозвратно, то ничего не останется, кроме воспоминаний о мучительной, всепоглощающей ревности, в которой растворились мы оба и рухнул наш трепетный прекрасный мир грез.
Так что же представлял из себя предмет моей ревности?
Фото
«Дай мне фотоаппарат для съемки юбилея», - попросил ты и я поразилась твоей доверчивой наивности. Но делать нечего. Дала. Через день ты опять попросил: «Пусть Катюша отпечатает фото, но ты не смотри».
«Не в моих правилах», - заверила я и через 10 минут рассматривала фотосъемку на своем редакционном компьютере. Долго долго я всматривалась в моментальные снимки банкетного торжества, действующих лиц, их позы, наряды, седые головы, старческие подбородки, расплывшиеся женские фигуры. «Репортаж из старости» - так я охарактеризовала эту фотосъемку. Хотя нет, были там молодые и детские лица. Светлый лик твоей дочери, макушка старшего внука, писанные, излишне конкретно-тонкие черты младшего внука, выдающие смешение кровей по восточному типу. Запомнилась язвительная усмешка Тамары, которая, потупив взор, слушала твой искренний тост, похожий на гимн, наверное, семейным идеалам. Ты молодцом держался. И выполнил задачу. Ты так обычно говоришь.
А я смотрела на монитор с фотографиями семейства и не могла насмотреться. Я видела обыкновенных людей, различала семейные отношения. Но они были так незатейливо просты. Так примитивны, что казалось, что вовсе несоизмеримы с теми муками ада, которые я вынесла. Никто из них ни вместе, ни в отдельности, при всем своем желании, не мог бы вызвать такой накал страстей. Это не в их силах. Так что это было? Но в тот момент я н5е размышляла. Я впитывала эти любительские снимки молча, долго, азартно и будто живая вода лилась в мою душу. Без объяснений, без слов, на уровне понятий и подсознания я обретала себя, исцелялись и заживали мои душевные раны; меня, истерзанную, обволакивало целительное чувство покоя. Я не находила его ни днем, ни ночью и вдруг обрела его тогда, когда меньше всего ожидала.
Я видела на фото тебя, а все остальные действующие лица юбилея стали сливаться в один серый невнятный фон, из которого с тех самых пор иногда выплывают смутные образы членов твоего семейства. Я смотрела на тебя, все понимала, все разделяла, очень тебя жалела и беззаветно любила. Я вышла из горнила страстей, усыпав пеплом путь, а не голову. Я победила.
Удивительным образом наш трехлетний юбилей, день Ильи Пророка и Успения Пресвятой Богородицы приходятся на один месяц. Месяцем адских мук стал он для меня. Но и они прошли. Светлой и чистой, без мерзких примесей страстей и ревности, прозрачным ручейком в новом русле потекла моя любовь. Стал обретать реальность наш мир «на воздухах». Я пестую тебя – ты очень любишь меня. Пережив эхом трудный сентябрь, мы вплыли с тобой в золотую теплую осень. Ездим на солнечные ванны, устраиваем пикники на Айдаре, обожаем встречаться вечером в твоей машине и упиваемся медовыми днями нашей осенней любви, приговаривая дружно твои любимые присказки: «Лишь бы быть здоровыми, и дай нам Бог!»