Переселенцы - это люди, оглушенные войной
Я рада, что журналисты вспомнили о нас, переселенцах. И на интервью согласилась сразу же. Такой диалог мог бы начаться и раньше, но, увы, переселенцы не интересны. Может быть потому, что все мы - люди, оглушенные войной. Искренне хотела ответить на все вопросы, но их так много, что я начала с первого, по порядку.
В Ирпень мы с мужем приехали в середине июня 2014 года. Нам удалось вырваться из под кошмарных артобстрелов. Моя производственная и профессиональная деятельность кончилась с первыми залпами войны. Я – журналист, редактор, издатель.
В то лето я не могла смотреть на застекленные лоджии. Все мужу говорила: представляешь, как стекла посыпятся когда бахнут… А еще я не могла видеть, как расцветают георгины в палисадниках. Потому что дома понасажала разных, элитных, из «Эпицентра» да так и не увидела, как они выросли. Мы остановились в Гостомеле. 3 семьи сняли дом, как- то обустроились с кухонной утварью, зарегистрировались в пенсионном фонде, стали жить на пенсию и ждать освобождения Луганска.
Тихое нежное Приирпенье приняло нас и окутало летней роскошью новой жизни. С озерами, закатами, живописными пейзажами. А на востоке гремели страшные бои, был сбит южнокорейский боинг, и мы были в шоке от кошмара войны. Слишком большое насилие было произведено над нами, очень изощренно воспользовались «наши братья» доверчивостью жителей Донбасса с их любовью к России.
Помню, в день референдума мне позвонила одна приятельница и в восторге не говорила -пела: «Ты представляешь, как люди проголосовали? На участки шли как на праздник, нарядные. Ты чего не радуешься? Знаешь, как мы хорошо жить будем? У нас есть Лисичанский НПЗ, шахты, Алчевский меткомбинат…» От того, что я была сердитая, а референдум не признавала, она быстро свернула разговор.
Спустя несколько лет у меня появилось злорадное желание позвонить ей и спросить: «Ну как? Здорово жить начали?» Но она видит мой номер и не берет трубку. Да и не живет моя знакомая в Луганске. Наверняка сидит в Киеве в обнимку с внучками.
Вспоминается июньский денек. Предместье Луганска (недалеко от блокпоста, где в плен попала Н.Савченко). Такое утро красивое! Все цветет и благоухает. Я пошла за хлебом. На улице - никого, все в огородах. Только какой-то незнакомый паренек бегает, почти ребенок: «Мы будем вас защищать!» Я так удивилась, ведь у нас, порой, и двери дома не запирались. До того открыто жили. От кого нас было защищать? От Украины, что ли? Смешно…
Через пару дней начались такие артобстрелы, что кровь стыла в жилах. Системы залпового огня работали из жилых районов Луганска по Металлисту, Счастью, по нашим! Мой дом сотрясался, он оказался слишком близко к линии огня.
Мы бежали из Луганска в чем стояли – без вещей, чемоданов, без ничего. Наш район был оцеплен и военные нас домой не пустили. На удивление, работал железнодорожный вокзал. Пока ждали отправления на Киев, рассматривали длинный состав в Крым и нарядных отъезжающих. Чуть ли не музыка играла, а над городом со стороны Счастья стояла пелена дыма до небес и не прекращались артобстрелы. Как мы боялись, что разбомбят наш железнодорожный состав!
В то лето, в Гостомеле мы думали, что от Луганска останутся одни развалины, что у нас больше нет дома. С июля роуминг с Луганском прекратился, и мы оказались в полной неизвестности о судьбе родного города. Стали выезжать потихонечку в Ирпень. Знакомится с местами, где когда-то в санатории отдыхали мои родители. Наступила жара. В пик жарких месяцев Донбасс пылает нестерпимым жаром. Откуда-то мы знали, что в осажденном городе нет света и воды. Постоянно думали о не уехавших: «Как они там?»
В один из первых выездов в Ирпень, у горисполкома, мы с мужем увидели похоронную процессию и три гроба с погибшими воинами. Толпа народа застыла в скорби. Все оплакивали их молодые жизни. И я тоже. В той процессии лишь я одна знала, какой ад нестерпимого жара испытали эти ребята в последние минуты своей жизни и в какое безжалостно пылающее небо возносились их души. Господи, пусть родная земля будет им пухом!
С тех пор погибли десятки тысяч. Как это ни парадоксально, украинцы уже привыкли к фронтовым потерям, хотя к этому привыкать нельзя. За 3 года мы смогли прижиться в Ирпене и полюбить эти места. Боль потери родного дома утихла. Да он и не потерян вроде. Стоит, ждет нашего возвращения. А мы продолжаем ждать окончания боевых действий и надеемся войти туда вместе с Украиной.
В сентябре 2014 мы возвращались в Луганск, чтобы через 2 месяца покинуть его навсегда. Наш дом уцелел. Сад был заброшен. А георгины погибли без полива в тот нестерпимый зной. Дома я увидела испуганные лица уцелевших горожан и пустынные улицы. Как в Припяти после Чернобыльской катастрофы.
Не покидало сознание, что в любой момент обстрелы могут возобновиться. От Луганска, в котором мы жили, работали и были счастливы, осталась одна оболочка. Душа города исчезла и покидали мы его в ноябре даже с некоторой долей облегчения.
Последним поездом, идущим на Киев, мы уезжали от опасности, которая подстерегала нас в Луганске на каждом шагу. На вокзале, переполненном народом, какая-то полоумная старуха кричала в толпу отъезжающих: «Куда вы едете? Кто же будет защищать республику?» Но, как в классической драме, – молчание было ей ответом. Тогда за Украину мы проголосовали своими судьбами и будущим. Тем и живем.
Елена Москаленко март 2016 год