Кровать

 

 Кровать привезли в четверг. Дед пошел в комиссионку рано утром в надежде отыскать тахту для внука вместо старой раскладушки с проржавелыми пружинами. А тут кровать подвернулась. Недорого.
 Продавец туманно предупредил «странная она немного…» Дед оглядел покупку со всех сторон: ножки, матрац на месте, спинка крепкая – чего странного-то? Чуть сверх цены добавил, довезли к деревне, высадили у развилки.
Тащить одному тяжко. Позвал товарищей. Втроем донесли, чего уж там – хата за поворотом. Опрокинули стаканчик за приобретение. Разглядывали кровать, удивлялись: это ж надо, такая крепкая, добротная, матрац что надо, упругий, пружины на месте - да так дешево, почти задаром! Хлопали деда по плечу, поздравляли с покупкой, разбрелись по своим делам.
 Ванька смотрел из кухни. Насупленный. Настороженный. Нехорошая кровать. Раскладушка, хоть и маленькая, старая была, да своя. А эта - чужая. Нехорошая. Заманивает гладкими боками, выпятила брюхо, молчит, не скрипит даже. Хитрая.
 
 Ночью спали порознь. Кровать в дедовой комнате не поместилась, поставили в боковушке. Дед ее сам пристроил, когда моложе был. Хотел кладовую сделать: варенье, огурцы хранить зимой. Да бабка не разрешила, сказала: вот у сына дети пойдут, будет куда погостить приехать. Так и вышло. Только Ванька слишком загостился. Уже шестой год пошел. А бабка не дожила.
 В боковушке холодно. Не так чтобы очень, да только сон нейдет. Ванька весь скрючился, ноги к животу подтянул, думает. О том, как вырастет, машинистом станет, будет деду гостинцы из разных краев привозить: апельсины желтые, красные… Желтые ел, а вот красных не пробовал. Они, конечно, и тут бывают, в город на рынок привозят, да только дед не покупает, говорит «свое полезней», а Ванька знает, что ему просто не за что. Картошки вырастит, молока-хлеба-мяса для Ваньки купит – и мало что останется. Раньше бабка кур, уток растила, дед корову держал. А теперь ему тяжко, едва с картошкой управляется. Вот еще капуста уродилась, полегче будет.
 Апельсины, кокосы, персики… Ванька плывет на яхте, кругом море, чайки орут. Ему коктейль подают с соломинкой, зонтик от солнца трепещет на ветру… Облака в голубизне бегут, торопятся…
 Утром проснулся злющий. За стол сел, не причесался даже. Чай отодвинул: «кофе хочу, с молоком и пирожными, со взбитыми сливками». Дед ничего не сказал, головой покачал, чай свой допил, хлеб доел с вареньем, во двор вышел.
 Ванька со злостью стакан отшвырнул. Чай по скатерти растекся, застыл желтым пятном, хлеб от воды размяк, варенье на стол капает. Грустно стало. Ванька слезы по щекам размазывает, носом шмыгает.
 Дед вернулся, ничего не сказал.
 Назавтра Ваньке кофе поставил, с молоком. В синей чашке. В мелкую горошинку. Из праздничного сервиза. Бабка его любила, из буфета доставала по праздникам. Ванька глаза распахнул от удивления, но тут же нахмурился: «а пирожное где?» На яхте эклеры подавали, посыпанные шоколадом, с крупинками миндаля. На блюде с золотой каймой. В каждом – воздушный крем. Официант услужливо приседал, зонтик поправлял, напитки предлагал на выбор…

 На пятый день дед кровать обменял. На раскладушку. Не новую, но крепкую, без ржавых пружин. Кровать унесли. Вместе с матрацем. Странная она. Чужая.