Правда... Блокада.

Вместо предисловия.
Один человек очень сильно хотел увидеть Правду и рассказать о ней людям. Он по долгу, изо дня в день, молясь, обращался к Богу с просьбой ему помочь её увидеть. Наконец Бог услышал его молитвы и сказал: - Я помогу тебе, но предупреждаю, что Правда тебе не понравится, подумай... Но, человек все равно настаивал на своём, всё равно продолжал просить показать ему Правду... И тогда Бог сказал ему куда идти и где её найти. И вот через много лет поиска, скитаний, испытаний и жесточайшей нужды, человек таки нашел её, Правду... Посмотрел на неё и сразу же отвернулся: - Какая же она страшная... Господи, что же я скажу людям?
- А ты соври...
                *       *       *
...Счастлив тот, кто по ночам крепко спит, кого, - как говорят, -  не разбудить даже выстрелом из пушки или мяукающим, прямо в ухо, от голода или от скуки, котом. А еще счастливее тот, кто не видит снов, - ни хороших и не плохих, - который  просыпается утром бодрый, свежий, обновлённый, а не такой, весь помятый, как будто его заставляли всю ночь читать или смотреть ужастики с самим собой любимым в главной роли...
...Скоро три часа ночи, непонятно почему, проснулся, ворочаюсь, ...снова никак не могу заснуть...  Снова ко мне в голову пришли "умные мысли", -  которые, почему-то,  стали часто ко мне приходить  именно в 3-5 утра, да еще если лежать на спине, запрокинув руки за голову...  Лежу и думаю: почему?..  Что я такое натворил, сделал в своей жизни или, наоборот, не сделал, за что теперь расплачиваюсь, почти каждую ночь, таким страшным наказанием, наказанием бессонницей?..  
...Когда я еще работал, - до выхода на заслуженный отдых, - то по утрам, когда меня будил будильник и мне надо было вставать и идти на работу,  я часто  думал, мечтал о тех днях когда я буду свободен и буду спать столько, сколько хочу. Я наивно думал, что вот тогда я оторвусь по полной: буду спать сутками и ночью, и днем... Ээээ... «Мечты, мечты,  где ваша сладость...».  - На, бери!  Спи!  Спи сколько хочешь!  Ан, нет, не получается. 
...В голову лезут какие-то, уж давно забытые, впечатления и смутные воспоминания, глупые мысли и мечты, в общем всякая чепуха, которая возникает в голове, когда ещё не заснул или ещё до конца не проснулся. И я покорно следую за ними, потому, что умение мыслить, фантазировать, мечтать, порой грезить, - когда мне не спится, — это, наверное, и есть самое большое мое богатство. Это так же моё единственное место, где моя душа, моя личность, мой индивидуум, может быть в самой комфортной обстановке: один на один, - при чём, в любое время и в любом месте. Я люблю это моё богатство и его, как могу, храню в себе, стараясь все время его приумножать, тем, что пишу. Иногда, конечно, мне хочется им похвастаться, поделиться, - у меня его ведь не убудет и для этого его мне не жалко, а совсем наоборот, это мне доставляет большое удовольствие, мне это даже очень приятно... Конечно, его у меня можно позаимствовать, им можно воспользоваться, но оно всегда останется моим и его никому не возможно у меня отнять или украсть...  Это так же, как женское внимание и женскую  нежность.  Женская нежность - это то, что женщина отдаёт не всем и даже не всем тем, с кем спит. Нежность не купишь, не украдёшь, не возьмёшь ни обманом, ни силой; и ни с чем не перепутаешь...        
...Почему-то вспомнилась цепочка совершенно не значащих, тогда, - да и сей час, - событий и никак не выходит из головы. 
...Когда-то я работал бюрократом в одной престижной конторе, сейчас конторы называют офисами... Ходил на работу в галстуке и в шляпе, и с солидным портфелем, так тогда было принято... Тогда "бюрократов" тоже ругали, но уважали, в основном за должность: дурака на хорошую должность не поставят. Хотя ставили и дураков, но их не уважали а просто побаивались, у дурака, как правило, была солидная «крыша», - как теперь говорят...  А потом, тогда нас очень хорошо учили, наши троечники сейчас бы были отличниками. При чем хорошо учили не только в школе, в техникуме или в ВУЗе, а и потом. Была целая сеть, программа подготовки и переподготовки персонала во всех областях народного хозяйства. Была уйма всяких курсов, в том числе и курсов по повышению квалификации. А еще были "в моде" различные командировки или просто однодневные встречи-визиты по обмену опытом, - "по обману опытом" - шутили мы между собой... Помню, меня как-то послали в Ленинград, - тогда ещё в Ленинград, - на месячные курсы «по повышению». Мне очень повезло, было лето и не просто лето, а середина лета... Белые ночи...
До этого я никогда не был в Ленинграде, а тут вот такая оказия. Я поселился в студенческую общагу, сходил пару раз на лекции..., и все, ходить перестал... Тогда во всем был сильный крен в сторону идеологии, надо было учить и знать много такого, что для дела, для работы или просто в жизни - было совершенно не нужно, просто бесполезно, - как «трактат об особенностях  половодья в условиях вечной мерзлоты» для врача или токаря. Но, без этих знаний было ни как нельзя: Тогда было так: «Партия — это руководящая и направляющая сила нашего общества». Словом, я «положил» на эту силу «... с прибором» и ушел, - в самом прямом смысле, - в город, в непростой город, а в город  Ленинград. 
...И так я весь месяц, все вечера и все ночи, пропадал в городе.  Ходил в театры, в музеи, на кладбища к могилам  знаменитым людей прошлого, болтался по Невскому, слушая песни известных и не известных бардов, стихи известных и неизвестных поэтов, участвуя в спонтанно возникающих жарких спорах и диспутах на открытом воздухе, на совершено разные темы: от «коллективизации и до космоса», «митьковал»...  
Я хотел, и очень сильно старался, побывать везде, везде куда можно было успеть попасть за месяц. Но месяц — это крайне мало для Ленинграда, пришлось «программу» значительно урезать до мест самых известных и значимых. Конечно у меня были предпочтения, куда я сам очень хотел попасть, но ходил и туда, куда было нужно сходить в обязательном порядке всем, всем(!), при чем не принудительно, например, на Пискарёвку...
...Конечно же, о Ленинградской блокаде я знал еще с детства, еще со школы. Но это было как-то, будто не взаправду, а так, как любая другая информация из книги, из учебника, а не из жизни, не как бы по настоящему. Это меня сильно не трогало, не волновало: что-то было, где-то было, когда-то, очень давно и не со мной  - как Куликовская битва...
...С начала я долго ходил по самому кладбищу, среди огромных прямоугольных братских могил, на которых не было ничего, только росла трава, да маленькая каменная табличка, у дорожки, на которой была выбита лишь дата, только год. Больше всех были с датой 1942 год... Было понятно, что людей, - тысячи, сотни тысяч(!) ленинградцев, - хоронили как придется, потому и не было ни крестов, ни памятников, никаких надписей конкретно напоминающих о тех, кто там был похоронен, все (сотнями тысяч) в одной большой, по истине, Братской могиле... 
Было тепло и солнечно, и тихо-тихо.  Хотя посетителей было не мало, как одиночных, как я, так и организованных экскурсионных групп...  Перед монументом, на огромных клумбах, колыхались на ветру красные маки и на всех каменных плитах, и у монумента Родина-мать были цветы, в основном — красные, в основном алые гвоздики...
На выходе, перед тем как идти на остановку троллейбуса, я остановился чтобы вернуться в реальность, прийти в себя и покурить. Я курил и рассеяно глядел по сторонам, на глаза попалась надпись крупными буквами, на фронтоне строгого, прямоугольного здания: «Пискарёвское мемориальное кладбище. Музей». Я, докурив, выкинул окурок в урну и решительно открыл дверь. Внутри был торжественный и скорбный полумрак, все в красных и черных тонах, людей почти не было.
...На блюдце лежал маленький кусочек ржаного, наполовину с опилками, хлеба, но тогда всеми такого желанного, заветного, жизненно необходимого для всех, всех ленинградцев, - всего 125 грамм. А вот и тот самый Дневник Тани, Тани Савичевой, дневник всего в девять меленьких листков, но по объему информации — это целая энциклопедия Ленинградской блокады... Наиболее сильно поражают три последних записи, видно, что она их писала через какие-то промежутки, в разные дни: «Савичевы умерли», «Умерли все», «Осталась одна Таня»...
Через много лет, в силу случайных и каких-то неизвестных и известных мне обстоятельств, — волею судьбы, - я стал ленинградцем, а, вскоре, Питерцем. Я, к этому времени, узнал уже много о самой блокаде, да и о самой войне. Но, как потом выяснилось, что я знал еще очень мало. 
Как-то, несколько лет назад, на работе в ночном дежурстве, - как раз накануне очередного празднования Прорыва блокады, - я следил за показаниями приборов и рассеянно слушал наше питерское радио. Ночные дежурства, по двенадцать часов, без радио (телевизоры, на работе, были запрещены), - это как пытка без еды или воды,  потому, что это главное средство борьбы со сном. Слушаешь, вникаешь в услышанное и спать не так хочется.
Накануне, сменщик, в очередной раз посетовал и одновременно позавидовал мне, что он, дескать моложе меня, но уже начал седеть, а у меня, хоть я на прилично старше, ни одного седого волоска... Я ему в шутку ответил: - Мол, дорастешь до моих лет и у тебя перестанут расти седые волосы...
И вот я сижу, гляжу в монитор и слушаю всё то, что вещает мне радио... Ближе к полуночи,  началась передача, - которая длилась почти всю ночь, - на актуальную тогда тему, тему празднования очередной годовщины Прорыва блокады. В начале было все как всегда. Дикторы зачитали хронику событий вчерашних и планов на завтра, прозвучал Ленинградский метроном, потом выдержки из документов той поры, воспоминания вперемежку с песнями военных лет, ничего такого особенного, все как всегда. Но.., вот уже ближе к утру, - когда, казалось, что уже все, - кто не на дежурстве, - должны были бы спать, в редакцию начали звонить простые слушатели, простые ленинградцы, со своими воспоминаниями, со своей правдой о той страшной поре. 
С начала говорили хоть и о очень грустном, но уже почти всем известном, уже знакомом, но постепенно градус напряжения стал нарастать и нарастать и уже ближе к концу, из приемника вещали о таком, что у меня на голове стали сами собой шевелиться мои не седые волосы. Я не могу это пересказать вам и потому, что не всё, и не все подробности запомнил сам. Но, главным образом, потому, что это нельзя, не возможно передать, я не сумею, это просто невыносимо, это страшно и тяжело, это, как мне кажется, не для простой, обыкновенной человеческой психики, это будет, как изощренная психологическая пытка. Люди, слушатели, в своем большинстве, пересказывали воспоминания своих близких родственников, но были воспоминания и самих очевидцев, чудом как-то выживших, прошедших этот блокадный ужас и кошмар тех  блокадных будней...   
Ведущий передачи никого не останавливал, ни кого не перебивал, все, кто дозванивался, получали возможность высказаться. Нет, надрыва (как сегодня, на многих ток-шоу) не было, наоборот у всех было спокойное, даже подчеркнуто ровное повествование, и был очень доверительный интим. Но от этого сама суть, содержание звучавшего,  становилось  какими-то запредельно пронзительным, чувственным и  высоким, неподдельным и очень правдивым, предельно искренним.   Длительная (наверное больше трех часов), до самого утра, - как говорят театралы, - кульминация держала меня в таком чрезмерно сильном напряжении, что мне порой казалось, что я уже не адекватно принимаю и  понимаю окружающую меня действительность, - где я, зачем?  Что это всё слышу только я один и больше ни кто другой, что это откровение, только для меня... Какая же она - эта жуткая правда... Это была совершено голая, совсем без одежды(!) правда. Правда хоть и страшная, даже дикая, но правда такая какая она есть, - настоящая, не причёсанная, правда о блокаде, правда вообще о войне, будь она проклята!... 
В эту ночь я узнал и понял многое, и многое стал понимать не так, как до этого, иначе, по другому, она будто меня переломила. Самое главное, я понял, - и мне стыдно за самого себя, - что я до этого, до этой ночной смены,  так легкомысленно что-ли относился и  думал об этом всём, этом великом, величайшем событии в истории, в жизни нашего народа. Это событие, как Бородино, как Куликово поле, как  Чудский лед, как освобождение от Великой смуты, оно стоит с ними в одном ряду. И мы, - если хотим быть достойными потомками, хранителями памяти о тех, кто не просто отдал за нас свою жизнь, а отдал её в таких  невероятно страшных, нечеловеческих муках - мы все должны, - обязаны, - о нём знать всё, всё! И все, от мала до велика, - этим гордиться и помнить.
...Утром, когда пришел мой сменщик, - тот же самый кого я менял накануне вечером, - то он какое-то время с удивлением смотрел на меня. Потом, с тревогой в голосе, спросил: - Что-то случилось? Я спросил: - Что? - Посмотрись в зеркало, у тебя поседели виски...
PS:  Великая Отечественная. Для нас, россиян, она была и останется только такая — Отечественная, а не Вторая мировая. И день Победы, Великой Победы, для нас 9 — го мая, а не 8 — го или 10 — го! 8 — го мая празднуют не победители, а пораженцы! И пусть вся Европа, - большая часть которой воевала против нас вместе с Гитлером, - его празднуют когда хотят и как хотят, с своим маком и коноплёй в петлицах. Мы же все равно будем его с гордостью праздновать именно 9 — го мая и именно с Георгиевской ленточкой на груди. И, конечно же, обязательно с портретами наших победителей, портретами наших отцов, матерей, дедов и прадедов!
PPS: Вспомнилось: - У войны не женское лицо...  Вот теперь попробуй снова заснуть после таких раздумий...