Внуки

                                     Внуки

 

Она сидела на диване, поджав под себя смуглые стройные ноги; её воспалённые глаза, опухшие от слёз и бессонниц, внимательно следили за Тимом. Её кошмарам не было предела, и она чуть ли не каждый день, в течение почти тридцати лет, умоляет его уехать отсюда. Продать этот проклятый дом и переехать подальше куда угодно, только не жить здесь.

Она понимала: ему нелегко принять такое решение даже ради неё, хотя за столько лет совместной жизни всё-таки можно было это сделать. У него в Эль Пасо хорошая работа, стабильный и высокий заработок, друзья, дом, в котором они прожили тридцать пять лет… Нет, он, как всегда, только успокоит её, и на этом всё закончится. В лучшем случае, он увезёт её на недельку куда-нибудь в Калифорнию, на пляжи Ла-Хойя -- он часто так делал. Ей, конечно, это помогало, но только на то время, пока она находилась вне стен этого дома. Когда они возвращались, всё начиналось сначала… 

Нет, только не это, боже, только не Ла-Хойя или Малибу! Снова возвращаться и терпеть весь этот кошмар, снова недосыпать и не жить нормальной человеческой жизнью… Нет, нет и нет! Он должен её понять, он просто обязан ей верить. Он не смеет думать, не должен просто… Она не сошла с ума, как ему это кажется. Все эти тени, -- правда. Он знает о них, но не хочет верить. Почему он такой? 

Она не раз подумывала о его пистолете -- он хранит его в маленьком сейфе, в выдвижном ящике письменного стола. И даже не запирает его… Но нет, нет, нет! На такой шаг она не решится. Он должен согласиться. Он обязательно что-нибудь придумает. Иначе, так больше продолжаться не сможет.

-- Тим, уедем отсюда, пожалуйста. Я больше не могу терпеть. -- Который раз она говорит ему это, наверное тысячный.

Её терпению наступал предел, и эта последняя, отчаянная мысль, родившаяся совсем недавно, и которой она боялась больше всего на свете, вдруг вырвалась из неё: -- Тим, в таком случае я уеду одна… Если ты не пойдёшь мне навстречу, я уеду завтра же одна. Я так не могу, слышишь? Больше не могу, не могу, не могу! -- Она забарабанила кулачками по дивану и заплакала, уткнувшись в подушку лицом.

Тим закурил четвёртую подряд сигарету. Нервно провёл ручищей по своей седеющей копне волос. Сел рядом с женой. Больше всего на свете он не любил смотреть на плачущих женщин.

-- Малыш, успокойся. -- Он виновато тронул её плечо. Мысли хаотично бегали в голове: «работа-офис-деньги-дом-работа-офис-деньги...». И что, скажите пожалуйста, всё это в пух и прах? А если отпустить её, размышлял Тим, что он будет делать без неё? Мало того, что он привык к ней, он её, в конце концов, любит… -- Успокойся, прошу. Мы уедем, Пола. Успокойся и не плачь, умоляю тебя. -- Тим нагнулся и поцеловал её. «Нет, -- сказал он себе, -- терять эту женщину я ни за что не хочу. Ни за какие деньги».

Паола приподнялась, повернула к мужу заплаканное лицо и зарыдала ещё сильнее. Она плакала и… улыбалась, и сквозь слёзы смотрела в его добрые, уставшие глаза. Правда ли это? Он впервые за столько лет сказал это. Он дал согласие! Она не смогла побороть нахлынувшую волну и снова зарыдала. Но уже от счастья.

-- Дорогая, ну не плачь ты… Уедем мы, уедем.

Тим заметил в глазах супруги неподдельные искорки радости и благодарности. Этих искорок жизнерадостности он не видел у неё почти двадцать с лишним лет, а может и дольше. Такими светлыми глазами она в последний раз смотрела, когда был жив Джей. Неужели его положительный ответ на её просьбу вернул ей счастье? Он столько лет искал выход, то лекарство, которое расслабило бы её и напрочь вытравило из головы всё трагическое прошлое, убило бы все кошмары, рождающиеся в её больном сознании. Оказывается, ему надо было всего лишь согласиться с её просьбой.

В последние годы он и сам стал каким-то нервным: нарушился сон, появилась утомляемость. А недавно ночью ему и самому померещилось, будто кто-то ходил по дому. Вот-вот, именно померещилось. Потому что это к Поле приходят по ночам всякие дурацкие тени, а у него это всего лишь последствия переутомления. Это из-за неё он стал такой. Своими фобиями Пола и его заразила паранойей. Скоро и он начнёт видеть тени. Хотя…

Хотя однажды нечто, не поддающееся логике, произошло. Когда Тим вспоминает этот случай, по его телу пробегают мурашки. Той ночью Пола разбудила его и дрожащей рукой указывала на приоткрытую дверь спальни (хотя у них вошло в привычку закрывать дверь перед сном). Он приподнялся на локтях и был парализован увиденным: из темноты (темноты!) коридора на пол через щель приоткрытой двери падала белая тень. Её отбрасывал человек небольшого роста; она отчётливо была видна в темноте, так как была белой. Но того, кто её отбрасывал, видно не было, что и пугало. Когда Тим включил ночник, тень исчезла, а дверь медленно прикрылась. Он обошёл все комнаты в доме, но никого постороннего не обнаружил. Пола в ту ночь так и не уснула. А Тим, проснувшись на следующий день, не желал и слышать о какой-то там тени, считая ночное видение игрой воображения. Но случай этот всё же отложился в его памяти и сидел внутри занозой, изредка напоминая о себе. Он не раз задумывался и анализировал его, сопоставляя с ночными страхами жены. Но вслух своё мнение не высказывал. И потом ещё долгое время заострял внимание на том, а закрыта ли дверь спальни после того, как они ложились спать.

-- Так это правда, Тим, мы переедем? -- переспросила Пола, вытирая платочком слёзы на щеках. Она хотела убедиться, что ей это не послышалось.

-- Ну конечно, дорогая, только… успокойся, -- он ответил как-то неуверенно и отвёл глаза, и Пола уловила в его интонации нетвёрдость, с которой он произнёс «ну конечно, дорогая».

-- Тим, это правда, мы уедем? Ты же не обманываешь, нет?

Тим разглядывал пол, думал над тем, как она воспримет его предложение. Кажется, сейчас подходящий момент предложить ей это. 

Глаза Полы снова заблестели.

-- Тим, скажи… 

-- Ты только не плачь. Да, да, уедем, переедем… -- начал он, положив руку на её колено. -- Я давно хотел сказать об этом, но не мог решиться. Сегодня, думаю, пришло время…  -- Он нахмурился, всё ещё сомневаясь, говорить или нет. И всё же рискнул: -- Да, мы можем уехать из этого города, можем оставить этот дом, но… 

«Господи, -- расстроилась Пола, -- опять он цепляется за больные места: дом, высокооплачиваемая работа… Ну когда же он подумает обо мне?!»

-- … прежде необходимо, я считаю, посетить одно место. Это же не так сложно -- просто взять и съездить в одно место. А потом и решим окончательно, переезжать нам или нет.

Её сердце словно сдавило, к горлу подступил ком и глаза заслезились.

-- Ну, Пола, ради бога, прошу тебя, выслушай меня до конца. Только не плачь, а успокойся и дослушай. -- Пола спешно закивала головой в знак согласия, подавляя истерику. Смахнув платком слёзы, всё ещё всхлипывая, она приготовилась слушать. А вдруг он что дельное предложит?

-- Мы обязательно уедем, я тебе это обещаю. Мне самому всё это надоело. Но сначала… Я всё продумал, дорогая, и считаю, что так будет лучше. Мы должны съездить…

И Тим рассказал ей о докторе Вельзере.

Мысль показать жену врачу никогда не покидала Тима. Он понимал, что её психика нарушена, но всегда надеялся, что со временем всё пройдёт и без медицинской помощи. Как говорят, время лечит. Каждый раз во время очередных приступов он увозил жену в какой-нибудь курортный городок, всякий раз надеясь, что ей станет лучше: солнце и море, и свежий воздух, казалось, должны были помочь ей. Но, возвращаясь в Эль Пасо, он с горечью замечал, что состояние супруги не изменилось. И так продолжалось из года в год,  а здоровье Паолы становилось всё хуже.

Тим понимал причину её стрессов: дом, в котором погиб сын, угнетает её, пугает и,  можно сказать, съедает заживо. Но одна только мысль потерять хорошую работу и уехать неизвестно куда по прихоти (не хотелось бы так считать, но… ), возможно, сумасшедшей, не очень-то, знаете ли, устраивала его. Показать Полу местному психиатру он тоже не решался – как-то неловко предлагать такое жене, которая уверена, что абсолютно здорова. Да он и не воспринимал её, как душевнобольную. Она казалась ему вполне адекватным человеком, если не брать во внимание все те ночные скрипы и таинственные дыхания белой тени, которые она слышит и видит. Вероятно, тем самым Тим обманывал самого себя, не желая думать, -- а не то что бы верить или хотя бы понимать, -- о её серьёзных психических отклонениях. Ко тому же он не хотел огласки о состоянии супруги: их многие знают в городе, и каково будет, если о его жене будут дурно думать. Да и вообще, он боялся, что предложение о лечении она воспримет неправильно.

И вот, месяц назад ему случайно на глаза попалось это объявление на одном из сайтов. Оно неожиданно всплыло вкладкой, и рекламная рамка закрыла собой половину страницы документа, с которым он работал. Тим начал было её удалять, но, мельком прочитав название рекламы, передумал. Объявление заинтересовало его. И на всякий случай он сначала скопировал ссылку, а потом удалил вкладку. 

В последние годы галлюцинации жены заставляли порой и его попугиваться темноты. Смех, да и только! И Тим на полном серьёзе опасался, что ненароком сам может свихнуться. Потому сохранил рекламное объявление на тот случай, если помощь понадобится самому. А когда настанет подходящий случай, он обязательно предложит это Поле.

В объявлении всесторонне рекламировалось заведение: психоневрологический лечебный центр в Гранд-Джанкшене, штат Колорадо. Центр предлагал различные услуги по  лечению многих заболеваний с применением современной диагностической аппаратуры; а также при помощи нового метода лечения путём внушения с применением гипноза, психо- и гидротерапии. В клинике обещали избавить от многих заболеваний мозга и нервной системы. Тим отметил для себя, что там лечат неврастению, депрессию, бессонницу, патологическую утомляемость, различные фобии, стресс, деменцию, делирий… Какая-то из перечисленных болезней  наверняка принадлежит Поле -- если она, конечно, больна, в чём Тим пока что сомневался. Но, так или иначе, ей там смогут поставить диагноз или хотя бы опровергнуть его наличие. И пусть им обойдётся это мероприятие в кругленькую сумму, Пола, надеялся он, не пожалеет о днях, проведённых там, если, конечно, верить рекламе: «… Комфортабельные одно, - двухместные палаты; современные профилактические и лечебные кабинеты; комнаты отдыха, бассейн, кинотеатр, библиотека и бары; бережная забота и внимание со стороны профессионального обслуживающего и медперсонала; анонимность и гарантия полного избавления от вышеупомянутых заболеваний -- всё это можно получить только в лечебном центре доктора Вельзера! Его уникальные способности и невероятный метод избавления от недугов без помощи химпрепаратов -- ЖДУТ ВАС!». 

«Лучшего места в Америке не найти, -- обрадовался Тим, когда прочитал. -- Клиника находится довольно далеко от Эль Пасо, и никто никогда не узнает, что Пола там лечилась».

Вспомнился Тиму и разговор со старушкой Коул. Та однажды рассказывала о какой-то психушке, которая находится вроде как в Колорадо.

Миссис Коул работала этажом ниже, и Тим не замедлил навестить её и расспросить. Может окажется центр в Гранд-Джанкшене именно той клиникой, о которой она говорила. Прихватив с собой ноутбук, он встретился с ней и показал рекламную ссылку.

-- О, это заведение произвело на мою подругу потрясающее впечатление. -- Миссис Коул расплылась в улыбке, как только прочла рекламу. -- Только это не я, а она там когда-то лечилась… дай бог памяти, лет пятнадцать назад. У неё был делирий. Бедняжка так мучилась. Болезнь считается неизлечимой. Из здешних врачей ей никто толком не помог. А тут вдруг точно такое же объявление, только в газете… Правда не помню фамилии доктора, который в то время руководил центром, -- Старушка отыскала в заметке имя, -- но точно не доктор Вельзер. Не помню его имя, но другой был врач. И представляете, молодой человек, он вылечил мою подругу. Она осталась довольна лечением. Почему я так хорошо помню? Я забирала её оттуда, когда она выписывалась. Ведь у неё никого не было: ни детей, ни мужа. Одинокая была. Потом часто рассказывала о центре, всё время нахваливала. Рай, говорила, там настоящий рай… 

Уходя от старушки, Тим ещё раз отметил: это то, что вернёт Поле жизнь. Только как уговорить её, чтобы она согласилась поехать? «Ничего, -- успокаивал он сам себя, -- настанет такой день, когда он заставит её сделать этот шаг.»

И вот такой случай представился. Тим больше не мог скрывать своих намерений и рассказал жене о лечебнице доктора Вельзера.

-- Но Тим, неужели ты думаешь, что я сошла с ума? Тим, ты так думаешь? Ты не веришь мне, нет? -- Её подбородок задрожал, по щекам покатились слёзы. -- Ты хочешь сказать, эти тени вижу только я, да? А ты ничего не замечаешь и не слышишь? И то, что Арнольдик к нам приходит, ты это тоже отрицаешь, да? Мне мерещится? Я ненормальная? Идиотка?..

-- Пола, будет тебе! -- Тим поднялся с дивана, подкурил потухшую сигарету.

Да, да, он тоже что-то видел: и лицо сына на тени… Но нет! Это обман зрения! Такого не может быть. Это она,  о н а  его заражает своими галлюцинациями.

-- Пола, ты очень даже нормальный человек, -- он попытался успокоить её. -- Тут же написано: лечат депрессии, бессонницы и всё такое… Ты забудешь о горе и больше никогда не увидишь эту дурацкую тень.

-- Нет, Тим, хватит юлить и считать меня дурочкой. Давай прямо: если ты не хочешь, я уезжаю сама. Я устала всю жизнь мучиться. Я бы давно уехала, но… но тебя не хотела терять. А ты… -- Она заплакала, -- ты меня в психушку отправляешь… 

-- Так, успокойся! -- Тим не на шутку испугался: она и правда может бросить его, и он останется один в этом трижды проклятом доме, где, возможно, на самом деле живёт какая-то нечисть. Нет, только не это. -- Дорогая, давай решим не спеша, спокойно и без истерик. Обещаю тебе, если лечение не пойдёт на пользу, либо оно вообще не понадобится, то мы сразу же уедем отсюда навсегда. Хорошо? -- Он обнял жену. -- Я обещаю тебе. Только сделай, как я предлагаю. Честное слово, так будет лучше. Я верю, что доктор Вельзер поможет.

Пола откинула голову назад, на спинку дивана, и закрыла глаза. Ей потребовалось двадцать минут, чтобы успокоиться и обдумать его предложение. Что ж, ей терять уже нечего, кроме Тима. Но если уж он что пообещает, так оно и будет. Он не обманет. А если же не сдержит слово, то она уедет отсюда одна. А пару недель отлежаться в психушке, как он предлагает, -- почему бы и нет. Если уж и лечебница не поможет, -- а скорее всего так оно и будет, -- то они обязательно уедут из Эль Пасо. Тим сдержит слово.

-- Хорошо, дорогой, я согласна. Если ты видишь в этом пользу, я поеду. Но только ради того, чтобы мы переехали.

-- Да-да, моя радость, обязательно переедем. Как только ты поправишь здоровье, мы сразу уедем, -- обрадовался Тим, слегка раздосадованный тем, что она всё-таки не верит в лечение. Ну хоть согласилась, и то победа.

Он облегчённо выдохнул, положил в пепельницу потухший окурок и уже с большим удовольствием закурил целую сигарету. Пока курил, стоя у окна, вспоминал ту жизнерадостную и счастливую Паолу, когда им обоим было по двадцать лет. Он вспомнил тот день, когда они познакомились, вспомнил свидания, венчание, свадьбу; вспомнил городской парк, в котором они часто подолгу гуляли и смеялись, когда трёхлетний Джей что-нибудь смешное лепетал на ломаном детском языке… 

-- А далеко этот Гранд… как его? -- напомнила о себе Пола.

-- Гранд Джанкшен, -- поправил Тим. -- Не очень. Около девятисот пятидесяти миль. -- Он вчера на работе, когда появилась свободная минута, изучил весь маршрут по карте и прикинул расстояние. -- Мы потратим на поездку чуть более суток, но ради будущего счастья стоит потерпеть. Не переживай, всё будет о'кей, уверен. Там как на курорте. Старушка Коул мне рассказала об этой лечебнице.

-- Она что, там была? Что с ней?

-- Нет, её подруга там лечилась и рассказывала, что там, как в раю.

-- Ну так уж прямо как в раю, -- усмехнулась Пола. –- Я не слышала про этот город… Гранд Джанкшен. Где он находится? -- Она подошла к мужу, прижалась к его  груди.

-- В Колорадо. Я и сам никогда о нём не слышал, кроме того, что есть такой городок. Он вроде нашего Алпайна, небольшой городишко.

-- Когда поедем?

-- Если не против, хоть завтра. А можем на следующей… 

-- Нет-нет-нет-нет… -- завопила Пола. -– Я хочу скорее уехать. Не хочу ни одной ночи здесь находиться. Давай завтра, Тим, ну, пожалуйста.

-- Ну… и я того же мнения. Завтра, так завтра. Можно и завтра. Можно даже прямо сейчас начать собираться. Я только позвоню Джою, предупрежу его.

И только после продолжительного и сладкого поцелуя Тим подошёл к столику и снял телефонную трубку, чтобы сообщить своему заместителю по работе, что его не будет дня три или четыре.

Пола пошла собирать вещи в дорогу.

На следующий день, в пять часов двадцать минут утра, кофейного цвета полноприводный седан «Линкольн МKЗ» пересёк черту города Эль Пасо и со скоростью 75 миль в час помчался на север по дороге номер 25.

В машине сидели мужчина и женщина, прилично одетые, но не так броско, чтобы подумать, что на их счетах в банке лежат кругленькие суммы. Только марка автомобиля, но никак не одежда владельцев, давала понять, что это едут вполне состоятельные люди.

Мужчине, сидящему за рулём, было пятьдесят два года. Его высокий рост не скрывало даже положение сидя, а широкие плечи, круглая грудь и здоровенные руки говорили об огромной физической силе, также указывая на его сельское происхождение. Но такие габариты не испугают и маленького ребёнка, потому что в его глазах, слегка прищуренных от южного яркого солнца и окружённых множеством морщин на смуглом обветренном лице, можно прочитать только доброту и миролюбие.

Этот мужчина являлся мужем той маленькой и хрупкой, по сравнению с ним, женщины, которая сидела рядом и безмятежно следила за проплывающими по обе стороны дороги полями хлопчатника. Ей ни за что не дашь пятьдесят лет: её красота в этом возрасте нисколько не померкла, а наоборот, только начала расцветать. Поэтому на вид ей лет сорок, не больше. Её стройная фигура, длинные и ухоженные ноги и тонкая шея гармонично сочетались с симпатичными и немного строгими, как у кубинки, чертами лица, на которое падали пряди густых смолисто-чёрных волос. И только безраздельно любящий человек, -- а её муж был именно таким человеком, -- мог разглядеть в уголках её глаз несколько еле заметных морщинок -- следствие их общего горя и несчастья. Но чего бы там не произошло у них в прошлом, здесь, на трассе и вне города, который она ненавидела больше всего на свете, в её глазах горели искорки радости и благоденствия. Ко всему этому она прекрасно понимала и точно знала, что по своей красоте и изящности превосходит многих женщин своего возраста. И не только в Техасе.

-- Тим, а когда мы приедем? -- спросила Пола мужа.

-- Скорее всего завтра к полудню.

-- Ого! Мы что же, будем и ночью ехать? -- Пола сделала обидчивое лицо: спать в машине, да ещё и на ходу, ей ужасно не хотелось.

-- Да нет, дорогая, как же ты меня недооцениваешь. -- Не отрывая глаз от дороги Тим опустил руку между сиденьями, извлёк оттуда путеводитель и протянул его жене. --  Открой страницу, где заложена закладка. Найди штат Колорадо. -- Пола открыла атлас и остановилась на нужной странице. -- Видишь, почти в центре, город Дэнвер?

-- Да. -- Она ткнула пальцем в кружок. -- Нашла. Но где же Гранд… 

-- Не торопись. Мы к вечеру будем в Дэнвере. Там переночуем в одной из гостиниц. Я сегодня утром забронировал нам номер.

-- Ой, как здорово! -- обрадовалась она и обняла мужа, положив голову ему на плечо. -- Какой ты у меня умница.

«Да, -- в свою очередь подумал Тим, -- моей предусмотрительности завидуют многие».

Тим сосредоточенно смотрел на дорогу, обгоняя еле ползущий трейлер. Вернувшись на свою полосу и удостоверившись в зеркале заднего вида, что грузовик остался позади,  продолжил: -- Будет лучше, если мы заночуем, отдохнём, а рано с утра, бодрые и свежие, поедем дальше. Рассчитываю к полудню приехать на место.

-- Да, конечно, так разумнее, -- согласилась жена.

-- Мы могли бы срезать путь, свернув в Пуэбло на пятидесятую дорогу. Но  захотелось воспользоваться случаем и продлить наше путешествие по Колорадо. По федеральной трассе ехать и удобнее и быстрее. Заодно насладишься горами.

Солнце безжалостно палило, раскаляя дорогу. Асфальт плавился и прилипал к резине, создавая шум, похожий на тот, когда едешь по лужам. Кузов нагревался, в машине становилось невыносимо душно, хотя в салоне работал кондиционер.

-- Эх, надо было перед поездкой заехать в сервис, заправить кондиционер и поменять фильтр, -- сетовал Тим, теребя рубашку, влажную от пота.

В Пуэбло он предложил остановиться, утолить жажду и перекусить. Первым на пути им попался «Макдоналдс», и решено было не тратить времени на поиски ресторана, а перекусить фаст-фудом. Но обед немного затянулся. Они не воспользовались «МакАвто», а решили внутри, что оказалось ошибкой. К кассам тянулись длинные цепочки очередей, в основном состоящих из шумных групп детей-школьников. Только когда они были уже внутри, то заметили через витринное окно ресторана несколько припаркованных в ряд жёлтых школьных автобусов. Поэтому, только спустя час они тронулись дальше.

Однообразный пейзаж Колорадо примелькался, и почти всю дорогу до Дэнвера Пола спала, опустив спинку сиденья.

Тим молча вёл машину, слушая спокойные мелодии «Радио Кафе». Он предавался радужным мечтаниям о скорой светлой жизни, которая несомненно наступит. Только бы Поле стало лучше. 

И было бы в его настроении полное спокойствие, если б не эти занудные воспоминания. Память постоянно тормошила его. Ещё и Пола со своими депрессиями не даёт ему никак забыть прошлое, каждый день заставляет помнить, помнить, помнить… 

Тридцать три года назад у них родился Джей. Хороший, долгожданный ребёнок. А спустя ещё три года Пола забеременела снова. И всё пошло как-то не так. В этом страшно признаться, но они не хотели второго. К тому же они не планировали заводить его. Пока не планировали. Произойди это чуть позже или, к примеру, сейчас, то никаких проблем и горя не было. Но в то время Поле было 20 лет, ему 23. Жили они не богато и еле сводили концы с концами. Пола не работала, занимаясь воспитанием трёхлетнего Джея, а тут ещё очередная беременность. Им приходилось существовать за счёт его мизерного жалования, которое он в то время получал. Половина зарплаты уходила на оплату налогов и аренду квартиры. Но это, благо, они жили втроём. А что они будут делать, когда их станет четверо? Они с трудом представляли себе такую будущую жизнь, и потому приближение дня рождения второго ждали без особой радости.

Решение приняли обоюдно. Тим помнит тот разговор. До родов оставалось три месяца. Они решили: если за это время его финансовые дела не поправятся, то они откажутся от младенца. Вчетвером им никак не прожить. Пола понимала, какой грех берёт на душу, и ей, несомненно, было тяжелее принимать такое решение, чем ему: как-никак, она мать, и ребёнок в утробе был частью её. Но в итоге она согласилась. А что, так поступают многие люди. Тут нет, собственно, ничего не естественного. Подумаешь, мораль. Кому она нужна, это мораль? 

Поначалу ещё имелась надежда на что-то сверхъестественное, в особенности на огромные деньги, которые помогли бы решить этот неприятный вопрос и избежать процедуру отречения от собственного дитя. Как-никак, дети наше будущее и единственное счастье.

Мигом пролетели три последних месяца беременности, -- последних, как теперь можно считать, счастливых и спокойных месяцев их семейной идиллии. За это время у Тима на фирме произошли изменения, причём в лучшую сторону: сократили штат, а его самого повысили в должности, и он стал получать, соответственно, намного больше, чем раньше. Казалось, их молитвы услышал Бог -- теперь они смогут прожить не то что вчетвером, а впятером. Но, настроенные на жизнь без второго ребёнка, они уже не захотели менять решение даже при том, что бюджет семьи существенно пополнился. К чему им такая обуза? Они молодые, ещё успеют. Втроём, да с таким достатком, они будут жить припеваючи. 

Шли дни. Они старались не думать и не говорить о предстоящих родах. Но день рождения наступил в своё, определённое природой, время. И родился мальчик, от которого они отказались. Пола выписалась на следующий день и  вернулась домой одна. Эта пустота так гадко выглядела: будто и не было девяти месяцев беременности, выпуклого живота и ожидания. Мальчик родился не совсем здоровый -- альбинос, что сыграло им на руку: неплохая причина для оправдания. Позже, как выяснилось, он имел ещё одно заболевание, которое именуется, как синдром эктодермной дисплазии -- зрелище не из приятных. 

Со временем Пола всё чаще вспоминала и сильно переживала о брошенном сыне. Какой бы он ни был, он был её ребёнком, и продолжал жить в её сердце и сниться, напоминая о себе. Шли годы. Она менялась на глазах. Не лицом, нет, а поведением и настроением. А вскоре брошенный сынишка начал приходить к ней якобы по ночам в виде некой белой тени, напоминая о предательстве.

Потом умер первенец, Джей. Ему было пять с половиной лет. Пола до сих пор считает, что сына убила та самая белая тень -- тень брошенного сына. Он иногда тоже так думает. Но только иногда. Потому что такого, просто-напросто, не могло быть. Хотя в то же время все факты и обстоятельства указывали на насильственную смерть Джея, потому что в ту роковую ночь в спальне Джея находился ещё один человек -- трёхлетний его брат, тот самый альбинос, сын, от которого они отказались.

Арнольда (такое имя ему подарило государство) они отыскали  спустя три года в одном из интернатов в городе Форт Уэрте, Техас. Тим посчитал, что Поле станет спокойнее и чувство вины исчезнет, если она увидит оставленного сына. Он приложил немало усилий, чтобы разыскать сына и оформить опеку. Цель была такова: иногда забирать Арни к себе в гости. Навсегда, естественно, возвращать его обратно в семью они не хотели, потому что привыкнуть к его облику было сложно, да и основное заболевание приносило много хлопот. От Джея они скрывали, что Арнольд его родной брат. И Арнольду о том, кто его родители, они, естественно, не говорили. Тим терпел присутствие в доме альбиноса только ради улучшения здоровья жены. И поначалу это благотворно влияло на неё.

В тот день Арни гостил у них. Целый день дети играли вместе и уснули в одной  комнате. Всё шло, как обычно. Ничто не предвещало трагедии. 

Утром Паола поднялась в детскую будить ребят и обнаружила Джея в постели мёртвым. И никаких следов насилия. Версия врачей: смерть от нехватки кислорода, удушье. Джей лежал на животе, уткнувшись в подушку лицом. Арнольда в своей кроватке не оказалось. И в доме тоже. С того дня он исчез навсегда, как испарился. До сих пор никто не знает, где он и что с ним произошло. 

С тех пор они живут вдвоём. Детей не хотели. Хотя через два года Пола вновь забеременела, они снова отказались от ребёнка при рождении. Больше она не рожала, ссылаясь на пережитое горе и ослабевшие нервы. В дальнейшем все вопросы связанные с беременностью решались оперативным путём: аборт. 

Тима всегда одолевало чувство вины за то, что он соглашался с абортами, тем самым подталкивая супругу на преступление против её же собственного здоровья. Чтобы забыть печальное прошлое, им надо было завести ребёнка и жить спокойно. Да и жену надо было сразу показать психиатру, когда она впервые начала жаловаться на белую тень, а не заставлять себя верить все тридцать лет в чудо, рассчитывая, что ностальгия и печаль со временем пройдут. Иногда Тим не понимал самого себя: может он ненормальный? Жена тридцать лет подряд страдает, твердит об одном и том же, о ночных кошмарах, о тенях, а он не может -- или не хочет -- поверить и помочь ей.

В десять часов вечера «Линкольн» мчался по центральным улицам Дэнвера. Пола спала.

-- Просыпайся, малыш. -- Тим похлопал её по бедру. -- Приехали, соня.

Пола лениво приоткрыла глаза, прищурилась и, вместе со спинкой сиденья, поднялась, озираясь по сторонам.

-- Не мог раньше разбудить, негодяй! -- Обиделась она, но через несколько секунд улыбнулась и стала спешно наводить макияж на помятом лице.

Тим припарковал машину во внутреннем дворике отеля.

-- Всё, приехали, выходим.

-- Что за ночлежку ты выбрал? -- женщина нахмурилась. -- Как всегда, наверное, в этой дыре заправляют латиносы… И бельё, как обычно, не белого цвета.

-- Ну что ты, дорогая, это вполне приличный отель. С чего ты взяла, что здесь латиноамериканцы и грязное бельё?

-- Не знаю. Мне так кажется.

Отель среднего класса довольно броско выделялся среди обветшалых, старых построек, окружавших её. Над последним, шестым этажом разноцветными огнями неоновых ламп высвечивалось название: «Рэйнбоу».

Швейцара у парадной двери не было, но в роскошно отделанном под мрамор холле их добродушно встретил администратор: полноватый мужчина средних лет в дорогом костюме чёрного цвета. «Смотри, дорогая, -- заметил Тим, когда они подходили к нему, -- этот мистер вовсе не мексиканец, а самый что ни на есть коренной».

Пола досадно вздохнула, но улыбнулась.

-- Прошу, мистер и миссис… -- начал приветствие администратор.

-- Форстер, -- помог Тим. – Тимоти и Паола Форстер. Мы из Эль Пасо. 

-- А-а, помню-помню, мистер и миссис Форстер. Прошу прощения, пожалуйста,  проходите. Я владелец этого уютного гнёздышка для уставших, счастливых путников. -- И хозяин отеля принялся расхваливать своё заведение, которое уже как двадцать пять лет пользуется, по его словам, хорошей репутацией не только в Дэнвере, а и во всём штате. А возможно, и во всей Америке. 

«Пожалуй, -- про себя согласился Тим, -- даже я выбрал его из внушительного  списка отелей Дэнвера, которые находились в справочнике».

-- Вы забронировали двуспальный номер, мистер, -- то ли спросил, то ли напомнил хозяин, и провёл пару через холл к конторке, где вручил Тиму чернильную ручку и указал на графу в раскрытом журнале. -- Будьте любезны, впишите свои фамилии. 

Когда супруги расписались, толстяк поблагодарил их, пересчитал деньги и нажал на кнопку, встроенную в крышку стола.

-- Ваши апартаменты на втором этаже. -- Он протянул связку ключей. -- Можете располагаться и отдыхать. Сейчас вас проводят.

На величественном «апартаменты» Пола незаметно хихикнула, прикрывая ладонью рот. Тим смущаясь похлопал её по руке, обращая внимание хозяина на себя: 

-- Спасибо вам за гостеприимство. Мы очень довольны.

Через полминуты возле стойки возник парень двадцати лет, готовый к своим обязанностям. Он представился Максом и проводил чету по лестнице на второй этаж, где показал забронированный ими номер.

-- Если понадобится, меня можно вызвать по внутреннему номеру телефона в любое время суток. Напомню, что завтрак с восьми, ланч с полудня, диннер после шести вечера, -- отрапортовал коридорный. -- Напитки, виски, брэнди -- в любое время.

Тим заказал порцию виски со льдом для себя и фруктовый коктейль для супруги плюс пару лёгких сэндвичей и салат. Когда парень ушёл, они стали облюбовывать вполне комфортабельный номер.

-- Да, а со стороны и не скажешь, что внутри современные апартаменты. И обслуживание не на последнем уровне, -- согласилась Пола.

-- Я же говорил, не спеши с выводами, пока сама не увидишь.

-- Да, не зря он расхваливал свой бизнес. Здесь довольно уютно. Мне очень-очень нравится.

Они поцеловались.

Когда коридорный принёс заказ, Тим попросил его разбудить их в пять тридцать утра, и протянул однодолларовую купюру.

После лёгкого ужина супруги легли спать…

От душераздирающего крика жены Тим подпрыгнул в кровати. В темноте кто-то кряхтел и копошился. Он провёл рукой по второй половине кровати: подушка… простынь… одеяло, откинутое в сторону, –- Полы нет! Снова крик -- это она! И вдруг -- свет… Нет, скорее вспышка в углу, в самом тёмном углу, озарившая полкомнаты. В её свете мелькнула Пола, вжавшаяся в угол.

-- Альбинос! Альбинос! Тим… Альбино-о-о… 

Тим вскочил с кровати и бросился на помощь. На ходу успел заметить очертание чьего-то лица на полу возле ног Полы, в свете которой оно промелькнуло: белое, отталкивающе -- лицо  ч е л о в е к а. Когда подбежал к ней, никого постороннего рядом с ней не было, хотя кто-то невидимый продолжал удерживать её и тянуть за пижаму, разрывая ткань. Тим бесполезно махал руками вокруг жены, пытаясь схватить невидимку… А потом замер: что он делает, кого ищет? Его вдруг осенило: это всё равно, что защищать душевнобольную от привидевшихся ей вампиров, которые  нападают на неё где-то глубоко в её сознании.

И в то же время белая тень с лицом и странные вспышки света ему же не померещились. Может что и показалось спросонья от испуга, но то, что он видел собственными глазами нечто странное, -- в этом он мог признаться. 

Окаменевшую от страха жену Тим оттолкнул к кровати, куда она покорно полетела. Сам потянулся к выключателю. Одновременно со вспыхнувшим светом он поднял телефонную трубку. Пока говорил коридорному о том, чтобы тот поднялся к ним и разобрался, что, чёрт подери, творится в этом отеле, белая тень -- которую даже при свете отчётливо было видно, -- скользя по стенам и потолку прошмыгнула в ванную комнату, откуда спустя несколько секунд бесшумно «вышла», описала несколько кругов по потолку, словно демонстрируя себя, и удалилась в коридор, аккуратно прикрыв за собой входную дверь.

Макс, двадцатидвухлетний паренёк, подрабатывающий в «Рэйнбоу» на побегушках, проснулся от телефонного звонка именно в тот момент, когда сон его был самым глубоким и сладким. Мельком взглянув на часы, стрелки которых показывали 04.05., он, зевая, нехотя поднял трубку и поднёс к затёкшему уху. Сон как рукой сняло, когда он услышал злой, беспокойный голос:

-- Парень, это из двадцать шестого… Быстрее сюда! Как можно скорее. У вас тут чёрт знает что происходит… 

-- Какого дьявола! -- выругался Макс, когда Тим положил трубку. 

Всё ещё не понимая серьёзности вызова, он лениво поднялся с дивана и неторопливо вышел из своей коморки. Поднявшись на второй этаж, всё так же не спеша, он направился по тускло освещённому коридору к забронированному супругами Форстер номеру. Когда оставалось пройти двадцать футов, послышался женский крик и звон разбившегося стекла, а из приоткрывшейся двери 26-ого номера что-то выскользнуло -- именно что-то и именно выскользнуло, потому как это что-то представляло собой нечто прозрачное, белое, плоское и формой напоминало человека. Оно бесшумно упало на пол и тенью умчалось по ковровой дорожке в конец коридора, растворившись в стене.

Макс оторопело уставился на то место, где исчезла тень. Казалось, в его лексиконе остались три слова, которые он скороговоркой повторял себе под нос: «Господичтоэто… господичтоэто… господичтоэто…»

Чья-то седая голова высунулась из соседнего двадцать четвёртого номера. Недовольный пожилой мужчина шёпотом пожаловался: -- Там что-то случилось, молодой человек. Мы слышали крики… Безобразие. Я только уснул…»

Всё еще находясь в трансе, Макс повернулся к старику.

-- Всё в порядке, сэр… Я разберусь. Отдыхайте.

Не сводя глаз со стены в конце коридора, парень подошёл к 26 комнате и слегка толкнул незапертую дверь. В образовавшемся проёме перед ним возник Тим, преграждая путь. Макс отметил, что мужчина немного возбуждён, взмокшее от пота лицо имело красноватый оттенок, волосы взъерошены, а глаза такие, будто мистер только что увидел воскрешение покойника. Женщину в порванной пижаме Макс успел заметить за спиной Тима, когда та спешно вбежала в ванную комнату. Также он увидел осколки разбитой вазы, которые мозаикой валялись на полу. В остальном всё было вроде как на своих местах.

-- Извини, парень… -- Тим замешкался. -- Ты можешь идти. Обошлось.

Макс продолжал стоять, как каменное изваяние и смотреть на Тима широко раскрытыми глазами.

-- Иди, иди, парень. Спасибо, что пришёл… Всё обошлось. Небольшое недоразумение. Всё о'кей.

Макс неохотно попятился назад, но остановился.

-- Мистер, но я тут… там… я видел кто-то там… это что-то… -- Коридорный тыкал пальцем в конец коридора.

Тим вздрогнул. Значит, это не обман зрения? Этот юнец тоже видел чёртову тень? В таком случае… Но такого не может быть! Господи, какие ещё тени?! Нет-нет, испугался Тим, ни в коем случае не надо допускать какой бы то ни было огласки о случившемся. Пусть даже этот сопляк и видел что-то, это ничего не будет значить, потому что ему не поверят. Но надо всё равно как можно скорее замять это, пока о случившемся не узнало полштата. Подобные новости расходятся по миру со скоростью звука.

-- Кого ты видел? -- осторожно уточнил Тим.

-- Ну, что-то… кто-то… не знаю, сэр, кто-то вышел из вашего номера и ушёл туда… -- Макс испугано посмотрел на стену.

-- Дружище, мне тоже так показалось. Странные вещи иногда случаются с нами, не правда ли?.. Минуту. -- Тим скрылся за дверью и через полминуты вернулся: -- Значит, ты говоришь, что видел что-то странное? -- переспросил Тим, протягивая парню двадцатидолларовую купюру.

-- Н-нет, мистер… Но… Тут что-то было… 

Тим не мог поверить в происходящее: белая тень, о которой Пола твердила тридцать лет -- она что, на самом деле существует?

-- Вот, возьми, -- Мужчина вложил в руку Макса ещё двадцатку, -- и ни о чём не беспокойся. Всё в порядке. Мы сейчас же собираемся и уезжаем. Всего хорошего. -- Тим закрыл дверь.

С безучастным видом, растерянный и не на шутку напуганный, Макс поплёлся по проходу обратно к лестнице.

Несколько проснувшихся любопытных постояльцев вышли из своих номеров и окружили его. Они принялись расспрашивать, а некоторые уверенно утверждать, о каком-то убийце. Макс слушал их вполуха: он постоянно оборачивался на стену, где исчезла тень, и невнятно отвечал постояльцам насчёт того, что ничего страшного не произошло и никого не убили, и всё, в общем-то, о'кей.

Паола вышла из душевой. Тима слегка передёрнуло от её вида -- за последние полчаса жена сильно изменилась: выглядела измождённой, испуганной и постаревшей. «Что за чертовщина творится?! -- подумал он. -- И здесь их преследует эта мерзость».

Было пять утра. Можно было трогаться в путь, пока ночной инцидент не распространился по отелю.

-- Будем отчаливать, дорогая, -- объявил Тим. -- Собирайся.

Супруги сложили немногочисленные вещи, вышли из номера и спустились в холл.

Хозяин дремал за стойкой в конторке. Услышав шаги, он пробудился и расплылся в счастливой улыбке.

-- О, уже уезжаете? Раненько, раненько… 

Тим объяснил, что не спится, и тем лучше, если они выедут раньше -- впереди   долгий путь. 

-- О, конечно, пока не так жарко, -- согласился толстяк.

Тим спросил, как выехать на шоссе номер 70.

-- Вам надо на Колорадо Бульвар, это через три квартала, затем на север до развязки. Там поверните налево, это и будет семидесятая.

-- Три квартала отсюда? -- уточнил Тим.

-- Да, от отеля на третьем перекрёстке. Дальше, по указателям, -- жестикулируя, объяснил толстяк, и полюбопытствовал: -- Не на Элберт ли хотите взглянуть, мистер Фростер?

-- И на него тоже. Вообще, нам в Гранд Джанкшен.

-- О, там то же места красивые. -- Он проводил пару к выходу. -- Как только рассветёт, впереди вашему взору предстанет золотая цепь великолепнейших наших гор, над которыми будет возвышаться Эванс, а ещё левее -- Элберт, наша гордость. Когда Скалистые горы останутся позади, вы спуститесь к Колорадо, ещё одной нашей гордости. Вдоль этой реки вы насладитесь не менее прекрасными пейзажами. А там уже и рукой подать до Джанкшена. Счастливого пути, господа! Будьте внимательны на перевалах.

-- Спасибо.

Тим завёл машину, и пара тронулась в путь. 

Хозяин ещё долго смотрел им вслед и завидовал свободе действий этих, уже не молодых людей. Ему тоже захотелось на время забыть о своей шестиэтажной коробке и уехать куда-нибудь подальше от Дэнвера. Толстяк начал было заводить воображаемый в уме «Роллс Ройс» чёрного цвета, когда к нему подошёл Макс с выпученными глазами и принялся рассказывать о том, что он видел час назад на втором этаже. Хозяин вернулся в реальность, прервав радужные мечтания.

-- Пошёл к чёрту, сопляк, -- выругался он и сплюнул. -- Лучше иди убери двадцать шестой номер, или я тебе сегодня такой денёк устрою, что ты не только белую, а и зелёную тень увидишь… 

«Линкольн» проехал три квартала и повернул налево, как посоветовал толстяк. Потом, следуя по указателям, сделал ещё поворот налево и выскочил на пустую в такое раннее время  автостраду номер 70.

Они мчались на запад, догоняя убегающую ночь, в то время как позади, на востоке, начинал брезжить тёмно-фиолетовый рассвет. Через четверть часа лениво выплыл жёлто-оранжевый полукруг солнца, и его яркие лучи, через зеркало заднего вида, ослепили глаза Тима. Ночь, будто пугаясь обжигающих лучей огненного шара, незаметно растворилась впереди, убежав за горизонт на запад; теперь, когда стало достаточно светло, впереди показались очертания Скалистых гор. 

Тим привык к песчано-равнинной местности, на которой жил с детства, потому слова хозяина «Рэйнбоу» о красоте этих скоплений камней и скал его ни капли не тронули.

Пола всё ещё пребывала в лёгком шоке, и с момента, когда они покинули парковку отеля, не проронила ни слова.

-- Ну хоть сейчас ты убедился, что это правда? -- Пола  первой нарушила молчание. -- Ты видел его?

Да, да, он видел вспышку, видел какое-то белое лицо… Но была ночь, и он был напуган её криками. Сейчас, когда их защищает солнечный день, ночное происшествие выглядит смешным и нелепым, как сон. Но всё же он ответил жене утвердительно, дабы не развивать эту тему. И вспомнил перепуганного парня, который тоже видел что-то. Означает ли всё это, что тень на самом деле существует? Если так, то Паола не сумасшедшая. Но… Это проклятое «но»! Тим не хотел верить. Все эти мистические, астральные и потусторонние штучки -- нет, это не его тема. «К чёрту, -- подумал он. -- Врачи разберутся».

-- Чего ты отмалчиваешься? Что скажешь об этом, дорогой? -- Она с хитрецой посмотрела на мужа. -- Ты по-прежнему считаешь меня ненормальной? Или мы оба сумасшедшие? А может и тот парень в отеле, как и мы, больной?

-- Пола, я не хочу разговаривать про это. И возвращаться к этому трижды проклятому вопросу тоже не хочу, -- раздражительно ответил Тим. -- Давай пока не будем трогать эту тему.  

-- Ну хорошо, если тебе так неприятно вспоминать, то… -- Она демонстративно отвернулась от мужа и стала разглядывать проплывающий мимо пейзаж.

Народ просыпался, и автострада постепенно наполнялась машинами, в основном грузовыми и трейлерами. Впереди появилась колонна автобусов с детьми, медленно двигающаяся по правой полосе в сопровождении полицейских автомобилей. Из последнего автобуса в открытые фрамуги окон высунулись несколько пар детских рук и помахали супругам. Пола тоже ответила приветствием, но напоследок дети вытянули средние пальцы в непристойном жесте. Когда Тим, обгоняя, поравнялся с автобусом, дети мило начали дразнить Полу, корча рожицы и заливаясь смехом. 

-- Ох уж эти маленькие проказники! -- Пола погрозила пальцем девочке, которая носом прислонилась к стеклу и расплющила кончик, изображая поросячий пятачок. -- Куда они едут? Экскурсия, что ли?

-- Может какой детский фестиваль где-то на западе? -- предположил Тим. -- А может экскурсии по Большому Каньону.

Спустя два часа они петляли по зигзагообразной горной дороге на высоте более шести тысяч футов над уровнем моря. Пола, казалось, забыла о ночном происшествии и с интересом смотрела по сторонам, восхищаясь окружающим горным ландшафтом, совершенно ничего не значащим для Тима.

Когда заснеженные шапки высокогорья осталась позади, и они спустились в долину реки Колорадо, Тим предложил жене остановиться и искупаться. Пола обрадовалась такому  предложению, и, выбрав удобный берег в местечке Дотзеро, они съехали с магистрали.

-- А что, совсем не плохо! -- Пола потянулась, выйдя из машины. -- Почему мне не побыть беззаботной даже тогда, когда на меня наложен перст Божий за недоношенных и не убережённых детей моих…  

-- Что за ерунду ты несёшь, Пола? -- разозлился Тим. -- Прошу тебя, не говори так никогда, очень тебя прошу.

-- Ну хорошо, хорошо. -- Пола скинула лёгкое платье и вошла в воду. Тим последовал следом за ней.

-- Тебе не холодно?

-- Не-а… Я вот что заметила, Тим. -- Пола смахнула с глаз капли воды. -- В Рио Гранде  купалась, в Пекосе купалась… Так, где ещё? Ах, да, в Бразосе и Миссисипи тоже. Теперь вот и в Колорадо искупалась. Хочу оставить об этой реке память. -- Она нырнула под воду и через несколько секунд вынырнула, держа в ладони небольшую белую ракушку и тёмный  камешек. -- Вот и сувенир.

Так, безмятежно, как дети, они плескались в прохладной горной реке до тех пор, пока не замёрзли. Потом долго грелись под солнцем, лёжа на берегу. Отдохнув, свежие и взбодрившиеся, весёлые и счастливые, они поехали дальше.

Выезжая на магистраль, их опять нагнала колона автобусов с детьми, и Тиму пришлось пропустить её, прежде чем выехать со второстепенной дороги. 

-- Жаль мы раньше так не путешествовали, -- с сожалением заметила Пола. -- Никогда не думала, что автопутешествия настолько интересны: машина, дорога, скорость, горы… -- Она с любовью посмотрела на мужа, -- … и ты.

Они поцеловались.

-- Раз тебе так понравилось, милая, и тебя не утомляет дорога, мы обязательно съездим куда-нибудь. Например, в Калифорнию. Или нет, лучше в Мичиган, на озёра. На собственной машине, да ещё вдвоём, это куда лучше, чем на самолёте, не правда ли?

-- Это точно, Тим. Теперь я только и буду жить ожиданием того дня, когда мы отправимся в путешествие. Ты же мне обещаешь?

-- Да, обещаю.

-- Попробуй только не сдержать слово. -- Пола наиграно нахмурила брови. -- Ты меня понял, злостный обманщик?

Они рассмеялись, да так, как оба не смеялись лет двадцать, это точно.

На время супруги забыли обо всём плохом.

… В первом часу после полудня они ехали по улицам Гранд Джанкшена.

Ничего особенного он из себя не представлял: небольшой городишко, каких тысяча раскиданы по Америке. Но он понравился им как симпатичный, уютный и чистый город, живущий весёлой, свободной и непринуждённой жизнью. Широкие, прямые улицы были многолюдны, что сильно удивило супругов. Они кишели людьми, что было не свойственно подобным городкам. Кто спешил на работу, кто в магазины, но большинство людей просто гуляли и отдыхали, пассивно слоняясь по улицам. Ближе к центру, прямо на тротуарах, располагались крытые разноцветными зонтами лавки и магазинчики с выбором на любой вкус: книжные, сувенирные, музыкальные, фруктовые. Вокруг палаток толпились скорее любопытные, нежели желающие что-то приобрести. Притомившиеся туристы разных оттенков кожи оккупировали все скамейки в скверах и парках: некоторые из них дремали, некоторые просто сидели, глазея по сторонам, прячась в тени деревьев от палящих лучей солнца. Город был наполнен молодостью, дышал юностью: обилие подростков и детей сразу бросалось в глаза. Молодые люди были повсюду: на детских площадках и тротуарах, на пассажирских сиденьях в автомобилях, идущие под руку с родителями. Но большинство детей просто гуляли, кто в одиночку, кто компанией. Отовсюду звучала музыка: из окон домов, отелей, из баров и ресторанов. Тим насчитал около пятнадцати разных мелодий, сменяющих друг друга, пока они ехали по Гранд Авеню. 

-- Необычно многолюдный городок, -- удивлялся Тим. – Столько народа. Как будто тут рок-фестиваль проходит.

Улицы Гранд Джанкшена, в отличие от крупных городов, были и правда на удивление многолюдны, но зато менее запружены автомобилями, что давало Тиму возможность не быстро вести машину и дольше созерцать по сторонам, хотя это и небезопасно. Так, засмотревшись на две рядом расположенные церкви, построенные в современном стиле -- одна, облицованная белым камнем, другая, выложенная из красного кирпича, -- Тим чуть не наехал на переходившего дорогу мужчину. Благо, вовремя успел затормозить. Перепуганный мексиканец покрутил пальцем у виска, на что Тим, стараясь не выдавать испуга, виновато улыбнулся и поехал дальше.

Плутая по центральным улицам и рассматривая окружающие достопримечательности, Тим сбился с маршрута. Проехав ещё полмили и так и не сориентировавшись, он притормозил машину возле летнего открытого кафе, столики которого стояли прямо тротуаре, а стулья впритык касались бордюра, разделяющего тротуар от проезжей части. За одним из таких столиков восседал грузный мужчина с прыщавым, отёкшим и красным лицом алкоголика. Он недовольно покосился на остановившуюся возле его ноги машину, перевёл взгляд на симпатичное лицо женщины, сидящей на пассажирском месте, и его тяжёлые веки приподнялись в удивлении, а кривой рот попытался изобразить улыбку.

-- М-м-мис-с-с-с… -- промычал пьянчуга, вытирая пивную пену с щетины на подбородке, и тут же добавил, заметив за рулём мужчину: -- … с-сис-с… пр-рдон.

-- Подскажите, как проехать к лечебнице доктора Вельзера? -- спросила Пола и кашлянула от ударившего ей в лицо перегара.

Алкоголик, как бык, тупо уставился на неё, явно не понимая вопроса. Потом до него что-то дошло, он облизал губы и снова промычал нечленораздельное «м-м-мисс-сис-с-с», при этом пожирая Полу глазами.

-- Где находится клиника доктора Вель-зе-ра? -- громко переспросила Пола.

-- Чер-рез пло… ик… щадь, -- икая, ответил мужчина, не сводя с неё глаз.

-- Где? Через какую площадь?

-- М-мис-с… сис-с-с, -- в глазах пропойцы загорелся огонёк.

Глядя на его физиономию, у Тима невольно зачесался правый кулак, и он, от греха подальше, рванул «линкольн» с места и прочь умчался от похотливого взгляда пьянчуги.

Пола с жалостью посмотрела на мужа и улыбнулась.

-- Интересно расположена лечебница, прямо в центе города. Хм, -- удивилась Пола.

-- Мне казалось, её надо искать на окраине. Но тем лучше, что рядом.

Сверив маршрут с путеводителем, Тим определил, где они находятся, и увидел впереди ту самую площадь, на которую указывал пьяный мужик. Объехав её по периметру, он свернул на небольшую парковку и заглушил двигатель. На стоянке были припаркованы несколько пикапов и три школьных автобуса с нью-йорскими и пенсильванскими номерами. «В городе точно проходит какое-то знаменательное событие, что со всей страны сюда привезли детей», -- предположил Тим.

-- Вот и приехали, -- Тим устало выдохнул и улыбнулся жене. -- Выходим?

-- Выходим, -- с грустью ответила Пола.

Если бы не огромных размеров вывеска над входом, надпись на которой сообщала, что это «ПСИХОНЕВРОЛОГИЧЕСКИЙ ЛЕЧЕБНЫЙ И ДИАГНОСТИЧЕСКИЙ ЦЕНТР доктора ВЕЛЬЗЕРА», то с лёгкостью можно было принять это четырёхэтажное здание за мэрию или какое другое федеральное учреждение, -- таким величественным и деловым оно выглядело со стороны. Возможно, оно когда-то таким и являлось.

Супруги остановились в нескольких шагах от массивной входной двери, сделанной из твёрдой породы дерева. Никто из здания не выходил и никто не входил. Люди, снующие взад-вперёд, безразлично проходили мимо; лишь некоторые прохожие задирали головы, равнодушно читая название над входом.

Волшебным домом показался Тиму этот лечебный центр -- заходишь в него больным, а выходишь -- здоровым. Он сразу представил точно такой же солнечный день, как этот, только приблизительно дней, эдак, через пятнадцать, и как он встречает Паолу у этого самого входа с цветами и каким-нибудь подарком. И станет она уже совсем другой: свежей, бодрой, счастливой и жизнерадостной. И останутся в прошлом все неприятности. Они заживут новой жизнью, останутся в Эль Пасо, их больше не будут преследовать тени… Они отправятся в автопутешествие в Мичиган, на Великие озёра, они… Да они заживут, ох, как заживут! И успеют ещё наверстать упущенное, конечно же успеют.

-- Идём, дорогая. -- Тим взял Полу за руку: её ладонь была влажной. Он остановился и заглянул ей в глаза. -- Ну что ты, крошка? Не надо так переживать, всё будет путём. Смелее.

Она с тоской посмотрела на мужа; в её глазах Тим прочитал грусть и безнадёжность.

-- Вперёд! -- Он открыл парадную дверь.

Сжатый и раскалённый воздух снаружи резко сменился освежающей, приятной прохладой, царившей внутри, когда они вошли в просторный холл, больше напоминающий зал кафедрального собора. Своими размерами вестибюль напоминал спортивный зал и по периметру имел как минимум 500 футов. И ни одной живой души. Пусто. Тишина. Вдоль двух противоположный друг другу стен стояли скамейки, обтянутые дерматином. На стенах висели красиво оформленные стенды с описаниями и предупреждениями заболеваний, точно в картинной галереи, только вместо пейзажей на них были изображены рисунки различных частей тела и внутренних органов человека, выполненных в разрезе. С высокого потолка-купола на медной жерди спускалась невероятных размеров люстра в стиле ампир, с тысячью хрустальных сосулек разной длины. Она напоминала гигантского паука, спускающего по паутине с целью схватить неожиданно появившегося на его территории врага. 

Красиво отделанная умелой рукой широкая, полукруглая арка напротив входа, по своей красоте и, возможно, экзотике, могла бы вполне конкурировать со многими древними архитектурными строениями Римской империи. К сожалению, сюда не пускают на экскурсию туристов: эта арка, да и сам просторный холл вместе с шикарной люстрой, стоили б немалых денег тому, кто захотел бы на эту роскошь посмотреть.

Арка являлась как выходом из холла, так и началом безразмерно длинного коридора,  заканчивающегося еле различимым квадратиком в глубине здания -- лестничной площадкой. Чтобы пройти его, потребуется как минимум пять минут. Этот «тоннель» освещался гирляндой настенных светильников с матовыми плафонами-полусферами, нежно рассеивающими бледно-розовый свет. Они были прикреплены под потолком, образуя две убегающие, яркие цепочки огней, сливающиеся в одной точке в конце. Если начать считать плафоны, то наверняка их количество превысит сотню.

Звонким эхом шаги Тима и Полы отражались от стен, когда они пересекали зал. Перед аркой, над которой размещалось электронное табло, они остановились. На нём высвечивались номера этажей, кабинетов, имена и время приёма врачей и дни консультаций. Внизу списка, крупными красными буквами бегущая строка объявляла: «ПРИЁМНАЯ ДОКТОРА ВЕЛЬЗЕРА, 4 ЭТАЖ, КАБИНЕТ 440».

Мужчина и женщина молча шагнули в коридор. Никаких признаков жизни! Тишина гробовая. Только их звенящие шаги. Даже с улицы не проникало ни звука.

Через каждые десять ярдов по обеим сторонам располагались двери кабинетов. Казалось, их не открывали давно: такими холодными и безжизненными они выглядели. На стенах висели внушительных размеров стенды, рекламирующие лечебный центр и методы лечения, которыми здесь пользуются. Супруги бегло  просматривали их. Один из плакатов с фотографиями заставил их остановиться. На снимках были запечатлены дети различного возраста: от младенцев до совершеннолетних. Фото, с которых на них смотрели беспомощные, недоразвитые и умалишённые дети, вызывали чувство тревоги. Отталкивающие, уродливые строения их тел, страдальческие маски лица заставляли отворачиваться. Надпись над стендом, написанная печатными крупными буквами, гласила:

          

          ЭТО  БРОШЕННЫЕ,  БОЛЬНЫЕ  ДЕТИ.  ОТ НИХ ОТКАЗАЛИСЬ

          РОДИТЕЛИ,  МНОГИЕ  ИЗ  КОТОРЫХ  НА  МОМЕНТ  ИХ  ЗАЧАТИЯ

          БЫЛИ  ЛИБО  НАРКОМАНАМИ,  ЛИБО  АЛКОГОЛИКАМИ,  ЛИБО

                                                БЕЗДУШНЫМИ  ТВАРЯМИ.

                            И  ДА  НЕ  ПРОСТИТ  ИМ  ВСЕВЫШНИЙ  ЭТОГО!

Рядом висел другой плакат, на котором тоже были наклеены фото детей, но только с виду здоровых и вполне симпатичных, если не брать во внимание безразличие, грусть и пустоту в их глазах; это были взгляды, которыми смотрят на мир без надежды. Надпись поясняла:

                               ЭТО  ЗДОРОВЫЕ  ДЕТИ,  БРОШЕННЫЕ 

                                    РОДИТЕЛЯМИ  НА  ПРОИЗВОЛ  СУДЬБЫ!

-- Тим, погляди сюда, -- Пола указала на большие буквы лозунга над обоими  плакатами. -- Что всё это значит, господи?

          ДА  ПУСТЬ  БУДУТ  ПРОКЛЯТЫ  И  УМЕРЩВЛЕНЫ  ТЕ,  КТО  НЕ  ПОМОГ  ИМ, И  ОСТАВИЛ  ИХ,  И  ПОРОДИЛ  ТАКИМИ,  ИБО  ОНИ  --  ИСТИННОЕ ЛИЦО  ЧЕЛОВЕЧЕСТВА,  ЕГО  УМ,  ЧЕСТЬ  И  БУДУЩЕЕ;

          ОНИ  ЕСТЬ  ПОДЛИННЫЕ  ХОЗЯЕВА  ЗЕМЛИ!!!

-- Чертовщина какая-то, -- выругался Тим.

-- Что всё это значит? -- Пола заволновалась.

-- Не знаю… 

-- О, боже, Тим! -- Пола повернулась и посмотрела на противоположную стену.

На плакате были изображены фотоснимки взрослых мужчин и женщин, которые тоже  выглядели не совсем здоровыми. Лица одних перекосила судорога, другие застыли то ли в испуге, то ли в панике, да так, что их безумные глаза чуть не вылезали из орбит; третьи кричали в истерике или плакали; некоторые несчастные были привязаны к кроватям ремнями -- их тела выворачивало. Вид мучеников говорил об их безумии. Причём было понятно, что страдают они уже давно. Или  доведены до такого состояния какими-то ужасными обстоятельствами.

Весь этот кошмар поясняли бездонные слова лозунга:

                 ЭТО  ПОЖИЗНЕННЫЕ  РАБЫ  СВОИХ  БРОШЕННЫХ  ДЕТЕЙ!!!

-- Не нравится мне всё это, Тим. Может уедем? -- предложила Пола. 

-- Нет, надо довести дело до конца, раз мы уже здесь. Не волнуйся. -- Он взял её под руку, и они направились к лестничной площадке.

-- Но ведь и мы бросили… 

Тима передёрнуло.

-- Пола, прекрати. Это совсем другое. Он был ненор… -- Тим осёкся. -- Он убил Джея.

-- Но мы же хотели его забрать, правда? Мы же хотели, Тим? -- Пола искала оправдание.

-- Конечно, дорогая. Только ты знаешь, что из этого вышло. Это может он и убил, он ненормальный… И вообще, он исчез. При чём тут мы?

-- А остальные, которых мы... -- Пола сжала руку мужа. -- А аборты…

-- Хватит! -- Тим сорвался. -- Хватит молоть ерунду! О чём ты говоришь? Других ты не смогла бы растить с пошатанными нервами. Всё равно пришлось бы отказаться.

После просмотра шокирующих фотографий, Пола едва держалась на ватных ногах. Что-то подсказывало ей, что лучше отсюда уехать.

-- Тим, дорогой, давай вернёмся домой… Уедем. Лучше останемся в Эль Пасо.

-- Да что ты как маленькая, в самом-то деле! Чего испугалась?

В конце коридора Тим остановился и осторожно приоткрыл одну из дверей. В просторном кабинете, кроме стола, заваленного бумагами, двух кушеток, нескольких стульев и стеклянного шкафа с медикаментами, никого не было. Тим закрыл дверь, и они пошли к лестничному пролёту.

Откуда-то сверху доносились удары пишущей машинки. Если бы не звонкое клацанье машинистки по клавишам, можно было решить, что этот дом мёртв. 

Они стали подниматься наверх. На третьем этаже вдруг неожиданно открылась дверь, и выбежал мальчик восьми лет, белый, как мел, --  а л ь б и н о с  ! Пола вскрикнула и отпрянула в сторону. Мальчик бросил на них дикий взгляд прищуренными красными глазками и растянул бледно-розовые губы в подобии улыбки, обнажив редкие, кривые зубки. Затем, подпрыгивая, побежал вниз по лестнице, постоянно оглядываясь на взрослых и странно хихикая.

Подкошенная страхом, Пола едва держалась на ногах. Мальчик напугал и Тима. В полном недоумении они молча поднялись на площадку последнего этажа.

-- Что за дерьмо, -- выругался Тим и плечом толкнул дверь, ведущую в коридор.

Из кабинета под номером 440 доносились удары пишущей машинки. Они подошли к ней и без стука вошли.

В скромно меблированной приёмной, за столиком, на котором стояла пишущая машинка, сидела женщина средних лет со строгими чертами лица. Она оторвала взгляд от бумаг и посмотрела на вошедших.

-- Вы к доктору? -- строго спросила секретарь.

-- Здравствуйте. Да, -- ответил Тим. -- Он нас сможет принять?

-- Записывались? -- Она продолжила печатать.

-- Нет.

-- Нет? -- удивилась секретарь и посмотрела на Тима.

-- Мы просто прочитали объявление, -- пояснил он. -- Надеемся, док нас примет.

-- Сейчас узнаю. -- С невозмутимым видом она вышла из-за стола и направилась к кабинету Вельзера. В дверях остановилась и, не оборачиваясь, спросила: -- Ваше имя?

-- Форстер. Тимоти и Паола Форстер.

-- Форстер? – женщина так удивилась, будто они с ней оказались однофамильцами, но тут же вернула своему лицу прежнюю непроницаемость и скрылась за дверью.

Через мгновение вернулась.

-- Доктор сейчас освободится и примет вас. -- Она вернулась за столик. На лице играла довольно странная улыбка, а может ухмылка. Эта улыбка напомнила Тиму мальчика-альбиноса…

Вдруг дверь кабинета резко распахнулась, и в приёмную выскочил мужчина лет сорока. Его покрасневшее от ярости лицо блестело от пота, а глаза хаотично бегали из стороны в сторону. Не обращая ни на кого внимания, он ходил взад-вперёд, обхватив голову руками, и причитал:

-- Как ты могла? Как могла? Ничего не говорила мне… Как же так? Врала, сука… 

Следом за ним выбежала женщина -- вероятно, супруга: перепуганная, бледная, заплаканная. Она бегала вокруг него и пыталась успокоить:

-- Эд, прости меня… Я не думала, что об этом надо было тебе говорить. Прости… 

-- Ну зачем же ссориться, господа, зачем? -- Из кабинета вышел мужчина в тёмных солнцезащитных очках и в белоснежном накрахмаленном халате. Тим и Пола догадались, что это сам психиатр, доктор Вельзер. На вид ему было тридцать пять лет, коренастый; неестественно смуглая кожа и смолисто-чёрные кудрявые волосы говорили о его латиноамериканском происхождении. Хотя, возможно, это и не так. 

-- Мы поправим ваши нервишки и всё будет в порядке, -- психиатр успокаивал возмущённого мужчину по имени Эд. Тот без остановки метался по приёмной и разговаривал сам с собой, размахивая руками: -- Скрыть от меня такое! Скрыть… от меня! Господи… Трёх детей… оставить… обмануть меня. Столько абортов! А мне...  а мне клялась, что они родились мёртвыми… господи!

-- Зачем вы так? -- женщина обратилась к Вельзеру. –- При чём тут наше прошлое, ну при чём? Мы же обратились к вам за помощью, а вы… 

-- Ну, знаете, миссис, именно ваше прошлое я и считаю причиной всех ваших бед. Если бы вы не бросали своих детей и не делали аборты, вам и не понадобилась моя помощь. --  Вельзер велел секретарю проводить пару в процедурную на втором этаже, -- та покорно встала из-за стола и с невозмутимым выражением лица направилась к выходу, строгим тоном приказав супругам следовать за ней.

Пола нервно теребила кончики пальцев мужа.

-- Так-так-та-а-ак, -- протянул психиатр, приветствуя Тима и Полу, когда все удалились, -- значит, мистер и миссис Форстер? -- Доктор скрестил руки на животе и растянулся в добродушной улыбке. -- Прошу в кабинет. -- Вельзер, казалось, радовался их приезду, как давним знакомым, нисколько не скрывая своего счастья.

Супруги вошли в просторную комнату, отделанную красным деревом. Сразу при входе, в углу, находилась раковина, в которую из медного крана негромко капала вода. Три больших окна наполняли кабинет ярким солнечным светом. Цветы в горшках на подоконнике создавали уют и домашнюю атмосферу. У дальней стены стоял дубовый стол, за который сел доктор, а супругам он вежливо предложил сесть напротив, в мягкие вращающиеся кресла. Они с благодарностью приняли его предложение и погрузили в них свои уставшие с дороги тела.

Тим вкратце изложил цель приезда, и разговор быстро завязался: доброжелательная улыбка доктора и его простодушие быстро расположили супругов к себе.  Они сразу забыли про фотографии на стендах внизу, про странного мальчика-альбиноса, встретившегося им на пути и про предыдущих клиентов, ссорой которых они стали невольными свидетелями.

-- Что ж, наш центр один из лучших в штатах, -- начал Вельзер. – Спасибо, что выбрали нас. В нашей практике не было случая, чтобы кто-то из клиентов выписался  недолеченным. Мой метод делает, казалось бы, невозможное… Но об этом позже. Прежде, что беспокоит вас… или кого из вас?

-- Конечно, док, мы всё расскажем, -- согласился Тим.

-- Обязательно. Не теряя драгоценного времени, можно начинать. Ах, да, хочу заметить… -- доктор вытянул указательный палец, -- прошу говорить только правду. Только, повторяю, правду.

Откинувшись в кресле, Вельзер, с властным видом самодовольного властелина мира, закурил сигару и был весь внимание.

Немного волнуясь, Тим стал теребить прошлое.

-- Тридцать три года назад мы с Полой познакомились, а спустя семь месяцев поженились. То были лучшие годы нашей жизни. Единственное, что нам портило настроение, это мизерное жалование, которое я получал. Мы еле сводили концы с концами, понимаете? Однако, тогда ещё это было не так важно: ведь мы жили вдвоём. Через год после свадьбы у нас рождается первый ребёнок, сын. Мы назвали его Джей, в честь свёкра. Славный, здоровый мальчуган. Мы любили его больше жизни, отдавая ему себя без остатка. Пола не работала  и постоянно находилась с Джеем. То был нелёгкий для меня период, потому что приходилось много работать, чтобы прокормить семью. 

Доктор предложил супругам воды из графина -- те отказались.

-- Всё шло, вроде, хорошо, -- продолжал Тим, -- пока Пола, спустя три месяца после рождения Джея не забеременела снова. Появление второго ребёнка нас напугало. Честно говоря, мы даже с некоторой неохотой ожидали его рождение. -- Тим приложил ладонь к груди и виновато посмотрел на доктора, вспомнив плакаты с фотографиями внизу. -- Нет, вы только не подумайте, что он нам не был нужен, нет. Просто мы не могли себе представить, как проживём вчетвером на те жалкие гроши, которые я тогда получал. На мою зарплату с трудом прожили бы и двое… 

-- Минуточку, минуточку, -- прервал монолог доктор, -- я хочу убедиться, что вы  говорите правду.

-- Да, док, истинную правду. -- Тим занервничал.

-- Получается, вы отказались от второго ребёнка из-за материальных трудностей? Поймите, для меня это важно, мистер Форстер, очень.

-- Ну конечно же, доктор, именно так. Мы не смогли бы просто так бросить своего родного дитя.

Вельзер подался вперёд, стал пристально всматриваться в глаза Тима. Из-за тёмных стёкол очков его глаз не было видно, поэтому Тим видел в них собственное  отражение. 

-- А теперь скажите: почему, всё-таки, вы бросили ребёнка?

-- Потому что не хотели его. Мы решили, что лишний рот в семье ни к чему, -- скороговоркой выпалил Тим.

Пола заметила в поведении мужа что-то не то: он странно говорил и смотрел на доктора какими-то «не своими» недвижными глазами. Явно, он говорил не по своей воле, и совсем не то, о чём хотел сказать!

-- Доктор, -- возмутилась Пола, -- да как вы смеете? Что за допрос? Вы не вправе так  делать!

-- Миссис Форстер, не стоит так нервничать. Это всего-навсего обычный гипноз. Один из безобидных моих методов. -- Вельзер провёл пальцами возле лица Тима, будто смахнул паутину, и тот, в свою очередь, «проснулся». Потрогал влажные виски. Потом посмотрел на жену, которая, к его удивлению, уже не сидела в кресле, а стояла возле доктора и чем-то была разгневана. Вельзер мило улыбнулся. -- Извините меня, мистер Форстер. -- Тим переводил взгляд с жены на доктора, ничего не понимая, и хотел было продолжить своё повествование, но доктор остановил его: -- Минуточку… Я тут засомневался в правдивости некоторых ваших слов и применил гипноз. Вашей жене это почему-то не понравилось. Ради бога, извините меня ещё раз. Итак, как выяснилось, вы сначала излагали несколько искажённо, не так, как происходило на самом деле. Прошу вас, теперь уже без гипноза, скажите: какова настоящая причина, по которой вы бросили ребёнка?

-- Я ж говорю, что мы не смогли бы прожить на те деньги… -- повторился Тим, с опаской поглядывая на жену, и понял, что об этом он уже говорил.

-- Под гипнозом вы сказали, что не хотели иметь его потому, что свобода для вас была дороже, а лишний рот в семье -- обуза.

Тим стыдливо опустил глаза: он понял, что юлить и обманывать доктора бесполезно, а, впрочем, и не нужно. Как всё было, так и было -- бог с ним.

-- Это верно, док, мы его не хотели. Заранее решили: оставим в родильном доме, хотя моё финансовое положение к тому времени улучшилось. -- Тим почесал уголок рта. -- Но дело не только в деньгах. Есть ещё одна причина. Он оказался… 

-- Тим! -- Перебила Пола. --  Ничего больше не рассказывай. Уезжаем отсюда сейчас же. Это невыносимо. При чём тут деньги? Как он смеет? -- Она посмотрела на доктора. -- Какая вам разница, почему мы его бросили? Что вы вообще лезете в наше прошлое? Да, он не был нам нужен. Он был больной. Он лишил нас сына… Я ненавижу, ненавижу его! Тысячи оставляют своих детей, тысячи… и даже здоров… -- Пола запнулась, вспомнив те ужасные фотографии на первом этаже и семейную пару, которая была на приёме перед ними.

-- Успокойся, сядь. -- Тим помог ей сесть в кресло.

-- Тим, уедем, а? 

-- Ничего, дорогая, успокойся. Мы же на самом деле не хотели его. Лучше сказать правду. -- Он поцеловал её, и спросил доктора:

-- Док, а вы хотели бы, чтобы у вас родился ненормальный сын и жил с вами?

-- У меня их несколько, таких сыновей, -- Вельзер презрительно ухмыльнулся, -- и ничего.

Тим и Пола вопросительно уставились на доктора.

-- Просим прощения, -- Тим почувствовал себя идиотом. -- Но наш был ужасен. Даже врачи предупреждали, что с таким будет много хлопот.

-- И что было потом? -- поторопил доктор.

-- Потом Полу иногда стали преследовать ночные кошмары.

-- В чём они заключались? -- Вельзер посмотрел на Полу. – Опишите, пожалуйста.

Пола находилась вне себя от недавней выходки доктора и проигнорировала вопрос, делая вид, что ей боле нет никакого интереса здесь находиться, а тем более вести беседу.

-- Будет вам, миссис Форстер. Не будем ссориться. Я же хочу вам помочь. К тому же вы сами приехали ко мне.

Пола гордо молчала.

-- Доктор, я сам расскажу, -- заверил Тим, достал пачку сигарет «Данхилл» и зажигалку. -- С вашего позволения. -- Доктор не возражал. Тим закурил: -- Пола почти каждую ночь видит что-то вроде белой тени. Тень, по её словам, имеет лицо того самого сына, от которого мы отказались.

-- Тень видит во сне? -- уточнил Вельзер.

-- И во сне и… -- Тим вспомнил сегодняшнюю ночь в отеле, -- и, как я теперь понимаю, по-настоящему.

-- Минуточку, -- прервал его доктор, -- откуда она может знать, какое у сына лицо? Ведь после родов вы его не видели.

-- Ах, да, сейчас поясню. Поначалу Пола видела только тень, без лица. Слышала какие-то скрипы, постукивания по ночам и ей мерещилось, что это он преследует её. Бессонница выбивала её из колеи: она становилась нервной и раздражительной. Вот мне и пришла в голову мысль найти сына. Я думал, что если она увидит его, то успокоится, и чувство вины её покинет… 

Вдруг зазвонил телефон.

-- Простите. -- Вельзер снял трубку.

Минуты четыре он внимательно и сосредоточенно слушал, изредка поглядывая на супругов. Потом ответил: -- Я сейчас перезвоню. -- Положил трубку, вышел из-за стола и подошёл к окну.

-- Извините меня, я должен соблюдать некоторые традиции. -- Доктор открыл створки, стал смотреть в небо. 

Тим и Пола с недоумением переглянулись, не понимая чудаковатых действий врача. С минуту Вельзер стоял неподвижно. Потом стал нашёптывать что-то,  похожее на молитву. А потом… Потом вдруг что-то случилось с погодой на улице. Солнце скрылось за облаком, подул ветер, и кабинет наполнился тяжёлым и разряжённым влажным воздухом, какой бывает перед грозой. Доктор продолжал неподвижно стоять, как истукан, взывая «молитвы» к небу. Шторы раздувались, как паруса, -- в кабинет врывались порывы горячего ветра. Форстеры, наблюдая этот спектакль, чувствовали себя некомфортно. Пола тронула рукав мужа и кивнула в сторону двери, предлагая уйти. Тим поморщился, отмахнулся рукой: дал понять, что они дождутся окончания «ритуала».

Наконец доктор закончил, облегчённо вздохнул и закрыл окно. 

-- Ещё раз извините. -- Его лицо покрывала испарина. Но он был доволен. Снова сел за стол, снял трубку и набрал номер. Как только ему ответили, он то ли предложил, то ли приказал: -- Начинайте! И да благословит всех нас защитник наш, ибо он направляет нас на путь истинный. Он есть тот, кто вершит великий суд на земле нашей грешной. -- И положил трубку, откинувшись в кресле. 

Тим и Пола смотрели на Вельзера, как на сумасшедшего, а не на психиатра, не находя слов для комментариев.

-- Ну что ж, продолжим… На чём остановились? -- Доктор подкурил сигару. Лёгкий румянец всё ещё играл на его смуглых щеках. -- Помнится, вы сказали, что хотели увидеть ребёнка.

Тим встряхнул головой, вернувшись с облаков на землю, и, как ни в чём не бывало, продолжил:

-- Да, мне пришла идея найти сына. Думал, если Пола увидит его, ей станет лучше. Я навёл справки. Оказалось, сын находится в Форт Уэрте, в интернате. Мы поехали туда. Конечно, пришлось скрыть от персонала, что мы его родители. Поэтому все думали, что мы приехали усыновлять ребёнка. Нам показали всех детей пятилетнего возраста, среди которых находился и наш сын. Определить, что это именно он, для нас большого труда не составило. Он был единственный альбинос в интернате, и сразу выделялся в толпе. Его звали Арнольд. Личная медицинская карточка подтвердила, что это именно он: совпадала дата и место рождения. Но для нас было тяжёлым испытанием увидеть его таким… -- Тим налил воды из графина, отпил полстакана. -- Он был бел, как мел: кожа, брови, волосы… всё это как-то неестественно. Да ладно бы если один этот недостаток, всё бы ничего. У него оказалась ещё масса сопутствующих недугов, связанных с заболеванием кожного покрова и пигментацией. Было трудно поверить, что это наш ребёнок. В тот день мы так и не решились забрать его с собой. Уехали, потрясённые его внешним видом. -- Тим подкурил очередную сигарету. -- Вот тогда Пола и стала говорить, что у так называемой белой тени, которую она видит, есть лицо. И оно -- того альбиноса. Я решил, что это от переизбытка чувств и впечатлений от первой встречи с Арнольдом… 

-- И что я схожу с ума, -- вставила Пола.

-- Ну зачем ты? -- Тим потушил в пепельнице окурок. 

-- И что вас убедило в обратном? Ну, что тени, не выдумка, -- поинтересовался Вельзер.

-- Когда Пола будила меня с дикими воплями по ночам, я спросонья нечто похожее на тень тоже замечал. Но это были секундные видения. Включая свет в комнате, всё исчезало, и я всё списывал на полусонное состояние. Но вчера… -- Тим покосился на жену, сомневаясь, говорить ли об этом доктору. -- Сегодня ночью, однако, я убедился в том, что некая субстанция в виде бледной тени, возможно существует в реальности. Я видел её. И хотя всё равно сомневаюсь, определённо точно могу сказать, что нечто аномальное преследует мою жену. Это правда.

-- Нас обоих, -- поправила Пола. 

Тим недовольно покосился на жену: -- Да, я признаю это, хотя всё равно трудно поверить и согласиться. Когда такое остаётся позади, в прошлом, мне трудно принять такое. Знаете, при свете дня, всё что было ночью кажется абсурдом и игрой воображения. Хотя глаза не обманешь, я понимаю.

И Тим рассказал доктору о ночном происшествии в отеле.

Доктор встал и прошёлся по кабинету.

-- А вы не думали о том, что, если забрать сына навсегда, все видения вмиг исчезнут и радость жизни вернётся к вам?

-- О да, доктор, конечно думали. -- Тим выглядел уставшим от этих воспоминаний. -- Спустя год мы всё-таки перебороли себя и забрали Арни на неделю к себе домой, скрывая, естественно, от него, что мы его родители. -- Тим нахмурился. – Но лучше бы мы этого не делали.

-- Простите, -- перебил доктор, -- а как вам отдали ребёнка?

-- Разрешается временно забирать детей в предполагаемую будущую семью.  Присмотреться, так сказать, привыкнуть… А вдруг что не устроит и передумаем. 

-- Ясно. И о чём же вы пожалели, когда забрали с собой?

-- Он убил нашего Джея, -- сквозь зубы процедил Тим.

-- Как убил? -- доктор насторожился. -- Вы хотите сказать, что один ваш сын убил другого?

-- Именно так, доктор. Больше некому.

-- Вы лично видели это?

-- Видела Пола, я только последствия.

-- Не затруднит ли поподробнее? -- попросил доктор.

-- Джею было девять, Арни шесть… 

-- Пять с половиной, -- уточнила Пола.

-- Где-то так, -- согласился Тим, -- Первые три дня прошли спокойно и без эксцессов: дети подружились и подолгу вместе играли, точно родные братья. Они спали в одной комнате, в детской.  Джей стал привыкать к нему, и его даже не пугал отталкивающий вид Арни. Эти три дня оказались спокойными и для Полы: ни депрессий, ни ночных кошмаров. Но, как бы мы не хотели, привыкнуть к альбиносу так и не смогли. Этот его взгляд, цвет кожи, беззубый рот и потаённая агрессия… нет, своей внешностью он отталкивал нас. Всю жизнь прожить в своём доме рука об руку с таким уродцем, за которым требуется ещё и уход, -- нет, такой перспективы нам никак не хотелось. Он постоянно называл нас папой и мамой, и спрашивал: «Вы мои родители? Я теперь буду жить с вами?» Мы старались как можно мягче дать ему понять, что он у нас в гостях, и через несколько дней мы отвезём его обратно в интернат. Его эго сильно расстраивало и обижало. Но что оставалось, если я даже не мог его за руку взять, -- так мне было брезгливо. Однажды он спросил: «А почему Джей тут живёт, а не в интернате?» Мы ответили, что Джей наш сын, и потому живёт с нами. 

-- Да, подобный ответ взрослых может больно ранить хрупкую душу ребёнка-сироты, -- согласился Вельзер.

-- Трагедия произошла в последнюю ночь. На утро мы собирались отвезти Арни в интернат. Я проснулся посреди ночи от воплей Полы. Она кричала в детской. Я прибежал туда. Смотрю, она плачет возле кровати Джея, трясёт его, как будто пытается разбудить, поднимает за плечи и старается посадить. Но его обмякшее тело уже не слушалось её -- парень был мёртв. Пола мне указала на кроватку Арни -- та была пуста. Альбиноса и след простыл. Думали, он прячется в доме, но гадёныша нигде не оказалось. Больше мы его не видели. Потом допросы полицейских, вся это суета с похоронами. Спустя пару дней нам сообщил детектив, что и в интернат Арнольд не вернулся, и ни в какой другой приют не поступал. Куда делся, до сих пор неизвестно. Да и жив ли, одному богу известно. А Полу с тех пор преследует эта чёртова тень с лицом альбиноса. 

-- Как вы объясняете мотив и способность трёхлетнего ребёнка убить мальчика, вдвое старше себя? 

-- Это мнение Полы. Она уверена, что убил Джея альбинос из ревности и обиды. Убил очень просто: положил подушку на затылок Джею, когда тот перевернулся во сне на живот, сел сверху и таким образом задушил.

-- М-да, вполне вероятно, -- согласился Вельзер с некоторым сомнением. 

-- Такая вот у нас проблемка, док. Решили обратиться к вам, -- закончил Тим и облегчённо выдохнул.

Пола плакала, спрятав лицо в ладонях.

Доктор Вельзер вернулся за стол, что-то невнятное произнёс себе под нос, достал чистый формуляр и сделал запись. 

-- Н-да, господа, я вам сочувствую, -- как-то пессимистично подытожил беседу доктор. – И мне не совсем понятно: почему миссис не обратилась за медицинской помощью раньше? Ведь состояние с каждым годом ухудшалось, болезнь прогрессировала.

-- Не видели серьёзных причин для обращения. Рассчитывали, что со временем всё пройдёт. Время, как говорится, лечит.

-- У вас тоже, мистер Форстер, не всё в порядке с психикой. Столько лет наблюдать за страданиями жены, наблюдать за её страхами и чего-то выжидать, на что-то надеяться… 

Тим не успел что-либо ответить -- зазвонил телефон -- Вельзер спешно снял трубку. 

-- Да, слушаю… -- С минуту или две он молча слушал, расплываясь в блаженной улыбке. -- Да, да, о'кей. Отлично. Я рад за тебя, Джо… Поступай с остальными по своему усмотрению. Но не забывай -- надо поддерживать экономику страны. Для этого нужна рабочая сила… Как там ребята?..  Да, да, внуки. Как они?.. Отлично… отлично... С удовольствием, Джо. Поблагодари их от моего имени и от имени защитника нашего. О, спасибо, спасибо… Информируй меня каждый час, Джо.  Буквально через полчаса я закончу последнее дело и присоединюсь к вам. О'кей!.. 

Он положил трубку и мечтательно уставился в окно. Казалось, неожиданный звонок заставил доктора забыть про всё, и даже про клиентов. Тим кашлянул, и врач опомнился, покрутил головой, разминая шею, и с интригой посмотрел на супругов.

-- Так, я хотел ещё выяснить некоторую деталь. У вас есть дети?

-- Нет, док.

-- Значит, после смерти сына, детей у вас больше не было? -- уточнил Вельзер. 

-- Н-ну... -- Тим занервничал. -- Пола ещё один раз рожала, но мы… 

-- Вы его тоже... -- помог доктор. 

-- Да, док, мы отказались от него. Больше детей мы не хотели. Весь этот пережитый кошмар, знаете ли, отбивает охоту… 

-- Беременности, значит, были. – Вельзер что-то отметил в журнале и  строго посмотрел на Полу. -- А аборты?

-- Тим, уедем отсюда, -- жалобно попросила Пола.

-- Да, были, доктор. -- Тим проигнорировал просьбу жены. -- Что, по-вашему, можно сделать? Можно исправить положение? 

-- Ну что могу сказать? Миссис мы вылечим, у неё не так всё сложно. Да и вам бы не мешало пройти короткий курс. -- Вельзер посмотрел на Тима. -- У обоих нервишки пошатаны.

-- О нет, док, спасибо. Пола, конечно, останется, а я, увы... У меня дела неотложные, работа. Некогда мне.

-- Ну хотя бы один сеанс вам бы не повредил. Как говорится, за счёт заведения! – Вельзер развёл руки в приглашающем жесте.

-- Нет-нет, док, большое спасибо. Я на самом деле тороплюсь. Мне надо вернуться в Эль Пасо.

-- Это займёт не много времени, -- заверил доктор. -- Воспользуйтесь возможностью, раз уж вы приехали. Думаю, на пару часиков задержаться можно. Никуда не убежит работа. 

Тим почесал затылок. Пола заплаканными глазами смотрела на мужа, её губы подрагивали.

-- Хорошо. Если только на пару, то можно, -- чисто из вежливости согласился Тим, поддаваясь обаятельной улыбке психиатра.

-- А вас, миссис Форстер, мы оставим в центре на десять дней. -- Вельзер деланно улыбнулся. -- Можете ни капли не сомневаться -- все белые тени вас оставят в вечном покое. Мой метод это гарантирует.

-- Мы не сомневаемся в этом, доктор. -- Тим приподнялся с кресла и протянул доктору руку для пожатия. –- Во сколько нам обойдётся лечение?

-- Финансовый вопрос решим по окончанию лечения. Вам предоставят прейскурант за услуги. -- Доктор Вельзер позвонил в медный колокольчик. -- Миссис Иген, мой секретарь, отведёт вас в лечебный корпус, -- предупредил он Полу, -- а вас, мистер, в кабинет на втором этаже. Там вы пройдёте сеанс психотерапии.

Дверь в кабинет открылась, вошла секретарь. Доктор велел ей развести супругов по данным местам. Тим попрощался с доктором, а Паола, демонстрируя недовольство, покинула кабинет молча. В сопровождении Иген они пересекли приёмную и вышли на лестничную клетку, как вдруг Тим успел заметить лицо мальчика-урода, спрятавшегося за перилами этажом ниже. Ребёнок протяжно взвыл и спрятался; затем послышались убегающие по лестнице шаги. Следом послышался топот ещё несколько пар ног. Дети внизу визжали от радости, хихикали и кричали:

-- Новых рабов ведут! Новых рабов… 

Муж с женой переглянулись -- обоим это не понравилось. Но Тим подмигнул Поле, как бы успокаивая. Когда они начали спускаться, он спросил секретаря, которая шла впереди:

-- Простите, а кто эти дети? Что они здесь делают?

-- Это наши ребятишки, -- не оборачиваясь ответила Иген.

-- Они здесь лечатся?

-- Они живут здесь и работают, -- холодно ответила женщина. Она явно не была настроена разговаривать.

«Живут? -- удивился Тим. -- Они что, здоровые? Хм. Какого чёрта они здесь бегают?»

-- А почему в центре так безлюдно и никого нет? -- Тим пытался вывести секретаря на разговор. -- В городе, наоборот, народу, как на бразильском карнавале.

-- Все здесь есть.

-- Вы наверное многие болезни победили с помощью этого... как его, вашего метода… 

-- Идите и не разговаривайте, -- с раздражением в голосе попросила Иген.

На площадке третьего этажа они остановились. Секретарь велела Тиму остаться на этаже и пройти к кабинету номер 324, а Полу намеревалась вести вниз. Неожиданно из коридора послышался топот ног, и на площадку стали выбегать дети: девочки и мальчики в возрасте от трёх до десяти лет. Все они явно были не здоровы, выглядели и вели себя ненормально. У одних были перекошены лица, точно у квазимодо; у других вывернуты конечности, и они хромали; кто-то не имел глаза, кто-то уха; некоторые дети имели горб на спине; а один мальчик вообще передвигался на карачках, ползая на коленях по грязному полу, волоча за собой непослушную ногу; среди скопища уродцев выделялась группа альбиносов, которые поодаль держались вместе. Сопливые и слюнявые, дети походили на умственно отсталых. Но меньшая часть маленьких мерзавцев выглядела вполне сносно, не имея видимых пороков. Только само поведение выдавало их психическую неполноценность. Особенно сильно пугали глаза детей -- в них пылала дикая ненависть к стоящим перед ними не знакомым взрослым людям. Сумасшедшая толпа нервно хихикала и кричала, пуская слюнявую пену. Они разом запрыгали на месте, радуясь не понятно чему, и судорожно затрясли головами. Потом начали протягивать свои костлявые ручонки к одежде Тима и Полы, а затем… начали в них плевать.

-- Ну хватит, хватит баловаться, детки. Бегите, играйте, -- по-матерински мягко успокаивала Иген детей. -- Ещё успеете… Ступайте на улицу.

Орава уродов, гы-гыкая, прекратила плеваться и щипаться. Наперегонки, дети послушно стали спускаться, перепрыгивая кто через две, кто через три ступеньки. Они  продолжали оборачиваться на супругов, кривляться, скалить зубки, фыркать и шипеть, как волчата. Становилось не по себе: даже у трёхлетних малышей в глазах горела ненависть. Откуда столько злобы у маленьких детей? Что могло породить в них такие не свойственные этому возрасту эмоции? Их поведение и настрой не оставляли сомнений в том, что попадись им сейчас Тим и Пола где-нибудь наедине в тёмном переулке, они бы замучили их до смерти. 

Дети убежали. Тим и Пола брезгливо оттирали платочками плевки на своей одежде, на лице и волосах. Тем временем Иген, как будто ничего сверхъестественного не произошло, продолжила путь вниз.

Пола не сдвинулась с места. Ещё когда они входили в центр, ей уже не понравилось здесь. Больше никуда и не за кем она не собирается идти, и никакое лечение проходить не будет. И от Тима ни на шаг. А лучше, если они сейчас же прямиком направятся к выходу, сядут в машину и прочь уедут из этого городишка. 

-- Ну что такое? -- Их конвоир в юбке остановилась на площадке между пролётами и с  недовольным видом посмотрела сначала на Полу, а потом на Тима. -- Ты -- в триста двадцать четвёртый. -- Она кивнула ему на дверь за его спиной, а Полу пронзила свирепым взглядом. -- А ты, живо, за мной! 

-- Э-э, мадемуазель, -- Тим опешил от такого к ним обращения и нахально-повелительного тона. -- Что это ещё за «живо»? И вообще, что всё это значит? Кто эти маленькие выродки? Что здесь происходит, в конце концов?

Секретарь начала возвращаться, медленно поднимаясь по лестнице.

-- Прошу без вопросов, мсье, -- передразнила она Тима, и, сверкая глазами хищницы, брезгливо крикнула на Полу: -- БЫСТРО, СКОТИНА, ЗА МНОЙ!!!

Пола вздрогнула. Затем, как бы повинуясь, начала медленно приближаться к ней и –- ТРЕСССЬ! -- наотмашь ударила Иген по лицу. Пощёчина заставила стерву податься назад, оступиться и с воплем скатиться по ступенькам.

Тим отстранил жену назад, прикрывая спиной: разворачивающиеся события он готов был принять на себя.

Иген, потирая поясницу, поднялась на ноги, отряхнулась. Её левая щека горела красным пятном. Из-за пояса пиджака она достала мелкокалиберный пистолет Ruger LCP и стала снова подниматься, направив дуло пистолета прямо Тиму в лоб. Поднявшись на площадку, она заставила их отступить на шаг назад. Пола вышла из-за спины мужа и встала сбоку.

-- Так, ублюдки, любезности в вашей вшивой жизни закончились. Никакой психотерапии. Строго -- диспансеризация. Оба, руки за голову, и впереди меня, вниз по лестнице -- МАРШ!

Пока она трепала языком, Тим нашёл ключ к выходу из создавшегося положения. Он заметил, что пистолет не снят с предохранителя. «Она забыла, дура!» Это был хороший шанс проучить её. Он хотел было ударить ногой по её руке с пистолетом, когда… 

Пола, в отличие от Тима, была уверена, что пистолет в любую секунду может выстрелить. Но от бушующей внутри злости ей было плевать на оружие. Она верила, что сумеет опередить выстрел. А нет, так и терять уже нечего: всё порядком начинало ей  надоедать. Она молниеносно прыгнула вперёд, как гепард, падая грудью на руку Иген, в которой та держала пистолет, тем самым отводя дуло от головы Тима -- раздался сухой щелчок…  Выстрел не прозвучал. Тут же, другой рукой, Пола вцепилась ногтями в лицо секретаря. Тим сразу перехватил пистолет, отстранил разъярённую жену и, что было сил, нанёс Иген удар кулаком в переносицу -- послышался хруст костей, и тело секретаря перелетело через пролёт и мешком рухнуло на площадке между этажами.

Тим переключил предохранитель в боевое положение, схватил Полу за руку и потянул за собой, направляясь обратно наверх.

-- Куда, Тим?

-- К Вельзеру. Сейчас разберёмся, что тут происходит.

-- Но… зачем, Тим?

Тим уже не слышал жену. Он слышал бешеный стук своего сердца. Он жаждал  разобраться с доктором и выяснить, что тут за цирк происходит, прежде чем вызвать полицию.

Они ворвались в кабинет психиатра без стука и застыли от картины, которую увидели: доктор Вельзер умывался, согнувшись над раковиной, его солнцезащитные очки лежали рядом со вставной челюстью на полочке. От неожиданности доктор вздрогнул, выпрямился и с удивлением посмотрел на вошедших. Супруги тоже застыли в растерянности от такой метаморфозы психиатра. Перед ними стоял совершенно другой человек: теперь его голова была совершенно лысая, а с белоснежной кожи лица и кистей рук стекала коричневая краска -- грим! Перед ними был -- альбинос! Вельзер – альбинос. Он щурил свои кошачьи глазки от яркого дневного света, моргая белыми ресницами. Паола покрылась мурашками -- ей показались знакомыми эти глаза.

-- Какого ш-шёрта? -- прошипел Вельзер беззубым ртом и смахнул стекающие со лба грязные капли рукой. -- Кто вас просил входить? -- Его рот приоткрылся и обнажились два зуба под верхней губой -- два клыка! Поэтому у него прозвучало, как «хто проффил». 

Тим ткнул дулом пистолета ему в лицо.

-- Фы пофему не ф палате? Хде Ихен? -- Вельзер уставился на пистолет, совершенно не испугавшись оружия, и повторил: -- Хде Ихен? 

-- Нет, док, теперь на вопросы отвечать будешь ты. -- Тим засунул дуло в его беззубый рот. -- Что это за маскарад? Почему нам угрожают оружием и кто эти ублюдочные дети? Что-то лечением в твоём хвалёном центре и не пахнет. 

Вельзер и глазом не моргнул, а только улыбнулся.

-- Я тебя спрашиваю, док, что за маскировка такая? -- Тим вытащил дуло изо рта, чтобы тот мог ответить.

Доктор облизал губы и потянулся за полотенцем, искоса поглядывая на супругов красными хитрыми глазками.

-- А, фы про это. -- Он посмотрел на своё отражение в зеркале над раковиной и вытер насухо лицо. -- Что ш, ешли фы фсё уше уфители... Не хотел я, конефно, так скоро фскрыфаться… хотел  помуфать фас чуть-чуть. Ну да ладно. 

Вельзер вставил в рот протез, повесил полотенце на крючок, гордо выпрямился, словно спортсмен, демонстрирующий свою силу, и торжественно объявил: 

-- Итак, дорогие мои папочка и мамочка, перед вами ваш сын. Вами брошенный сын  Арнольд. -- Он презрительно улыбнулся. -- Я долго ждал этого часа, и много приложил усилий, чтобы вы оказались здесь. Встреча была предрешена судьбой... -- Он посмотрел в окно; погода становилась пасмурной, набегали серые тучи, поднимался ветер, -- и всевышним. Вам, подонкам, больше не жить спокойной жизнью, оставаясь безнаказанными. Если вам всё ещё не понятны мои слова, то скажу короче: вы сдохните, милые. Вы теперь все сдохнете. Видели плакаты на первом этаже? Надеюсь, читали? Жить останутся только брошенные.

-- Эй, ты, сынок новоявленный, а ну-ка, руки вверх, и марш вниз! Таких, как ты, тюрьма ждёт не дождётся.

Всё это время побледневшая Пола неотрывно смотрела на доктора, а точнее, на сына, которого даже по прошествии стольких лет она узнала по глазам. По тем глазам, которые видела и у трёхлетнего Арнольда и на белой тени. Ей становилось трудно дышать от волнения. Все страхи и опасения вновь обрушились на неё.  

-- О, папочка, не получится, -- язвительно ответил Вельзер и, не пугаясь направленного на него пистолета, подошёл к столу и нажал кнопку, вмонтированную в столешнице.

-- Ты, подонок, руки за голову или я стреляю!

-- Ну-ну, не надо кипятиться. Это теперь вам не поможет. И ничего больше вам не поможет, родные мои. Вы все трупы. Мир в наших руках, и не вам, подонкам, отныне влиять на чужие судьбы. Теперь есть тот, кто поможет нам вершить суд. И он сделает всё, чтобы на Земле остались только мы: брошенные, обездоленные, искалеченные, недоразвитые и ненужные, -- все те, кого вы, твари, испортили и оставили на произвол судьбы. Я специально подстроил всё это, потому что хотел начать перемены именно с этого знаменательного дня. С сегодняшнего дня начинается новая эра -- Эра Брошенных. Жизнь на земле начинается сначала. Так что не валяйте дурака, а… А где, интересно, миссис Иген? -- Вельзер выдвинул  ящик стола.

-- Ты сейчас вместе с ней отправишься на тот свет, ты, сумасшедший ублюдок! 

Подозревая, что доктор может достать оружие, Тим нажал спусковой крючок -- прогремел выстрел. Пола вздрогнула и зажмурилась.

Пуля вошла в живот доктора, как в подушку. В том месте, куда она влетела, сморщился белый халат и образовалась маленькая обожжённая дырочка, из которой не пошла кровь. Пуля прошла навылет и со звоном упала на пол за спиной Вельзера, несколько раз подпрыгнув.  Доктор продолжал стоять, как ни в чём не бывало. Затем громко расхохотался.

Со стороны коридора доносились торопливые шаги. Несколько десятков –- сотен! – детских ног мерно приближались к кабинету Вельзера. Топот нёс с собой тревожный вихрь смертельной угрозы.

-- Ха-ха-ха! Дорогой мой папаша, смею напомнить, что я нахожусь сейчас под влиянием того, кто нас опекает. Ибо он нам поможет избавиться от вас. Такое случается раз в эпоху! Мы не могли не воспользоваться такой возможностью. На время становления многие из нас будут под его защитой. Вам не удастся меня убить. -- Тут доктор резко изменился в лице, строго посмотрел на семейную пару. -- А вот Шерли Иген, моя жена. Я не прощу вам этого.

В кабинет начали вбегать дети. Маленькие уродливые существа, кривляясь и шипя, толкаясь и падая, наперегонки протискивались в дверной проём. С лютой ненавистью они смотрели на Тима и Полу, готовые в любую секунду разорвать их части. Количество прибывающих росло. Всё свободное пространство помещения мгновенно заполнилось детьми. Те, кто не поместился, толпились в приёмной и подпрыгивали, залезали на спины друг друга, жаждая посмотреть, что будет происходить внутри.

Дети представляли собой скопище уродов разных мастей, которых природа слепила кое-как. Вообразить подобные дефекты и аномалии не у всякого человека хватит фантазии. Какой-то музей уродов: проходите, пожалуйста, смотрите, что способна сотворить матушка природа. В  толпе также находились и здоровые на вид дети, только, по-видимому, умственно отсталые. А некоторые сироты выглядели довольно даже мило и симпатично. Похоже, это те дети, от которых отказались при рождении, и они не имели каких-либо физических изъянов.

Воздух кабинета постепенно наполнялся тошноворотным запахом немытых, вонючих детских тел.

Пола вжалась в объятия мужа, предчувствуя горе. А Тим только сейчас начал жалеть, что не послушал её, и они не уехали отсюда сразу, когда она попросила об этом.

Доктор сиял. На его пухлых щеках играл лёгких румянец. 

-- Мистер и миссис Фростер, познакомьтесь с детьми. Некоторые из них, ваши    в н у к и.

По толпе прокатился визгливый хохот. Девочка лет десяти, с увеличенным, как у новорождённого, недоразвитым черепом и следами диатеза на щеках, пискляво выкрикнула:

-- Дедуска и бабуска! 

Пола закатила глаза, обмякла, ноги у неё подкосились, и она стала падать. Тим подхватил её и привёл в чувства, похлопывая по щекам.

-- Ваши внуки -- мои дети, -- продолжал представление цирка уродов Вельзер. -- Я специально занимался их расплодом вместе с миссис Иген. -- Он игриво улыбнулся. -- И не только с ней. Вот так и наплодились внучата. У многих из них где-то есть свои матери, которые бросили их после рождения. Но мы их всех забрали из приютов, где они жили на жалкие подачки государства, жили в своём замкнутом и одиноком мире, как отшельники,  претерпевая душевную, а в некоторых странах и физическую боль. Но это лишь малая часть брошенных. Миллионы уже выросли. Сейчас они взрослые и вступают в наши ряды. Большинство сейчас на улицах города. А сколько их в стране, на других континентах, во всём мире! Вы, твари, и не представляете, сколько их наплодили и побросали. А они выросли. И про вас не забыли. Теперь -- это многомиллионная армия в возрасте от года до ста лет. И её ряды продолжают пополняться.

Вельзер заставил детей расступиться и встать напротив Фростеров полукругом.

-- Во-он те, беленькие альбиносики, розовощёкие мои сыночки, -- доктор указал на группу детей и помахал им рукой, приглашая к себе, -- идите ко мне, чокнутенькие мои ребятишки. Чего прищурились, сорванцы? -- Из толпы отделились шесть альбиносов-дебилов с перекошенными лицами и, выдавливая из слюнявых ртов звуки, похожие на блеяние овец, подошли к столу папаши; к ним присоединились ещё человек восемь черноволосых калек. Они развернулись, встали полукольцом и, ненормально улыбаясь, уставились злобными глазами на Тима и Полу. Доктор, поглаживая, потрепал их волосы. -- Э-эх, все в меня, альбиносики. А эти в матерей пошли, чёрненькие, недоразвитые… но очень умные. 

Затем наступило гробовое молчание. Доктор Вельзер насупился, запыхтел, как паровоз, и исподлобья, как разъярённый бык, посмотрел на семейную пару. Посмотрел так, как смотрят на людей, лица которых хотят запомнить. Дети застыли в безмолвной улыбке; в их глазах горел азарт, какой пылает у счастливых детей в предвкушении какого-то сюрприза или подарка. 

-- Ребятки, -- нарушил молчание доктор, -- перед вами ваши дедушка и бабушка. Можете их любить… Прямо сейчас. И вы, родненькие. -- Он обратился к толпившимся в приёмной комнате.

Как дикие пчёлы, дети накинулись на взрослых. Тим не успел что-либо понять, как его сбила с ног орава и своим весом прижала к полу. Жену из его рук вырвали -- её сдавленных нечеловеческий крик утонул в детском гомоне. Образовались две кучи детских тел, лежащих друг на друге. Крики взрослых о помощи заглушал дикий смех и свист. Тим лежал, придавленный десятком разъярённых детей. Под массой их тел, которая прессом сдавила грудную клетку, он еле дышал; и ничего не видел. Дети кричали, визжали, разрывали на нём одежду, царапали и кусали спину, плечи, конечности, отрывая лоскуты кожи и мышц. Каждый из них хотел добраться и прикоснуться ко взрослому и нанести ему боль. Они поочерёдно менялись местами: насытившиеся избиением и уставшие, уступали место следующим. Менее проворные, которые не успевали влиться в толпу избивающих, пытались протиснуть руку в середину кучи и хотя бы ущипнуть «бабушку» или «дедушку». В голове Тима промелькнул сюжет канала «Энимал Планет», в котором тигр разрывает свою добычу. Только на месте добычи Тим представил себя. Когда он почувствовал металлический привкус во рту и дыхание смерти, жажда жизни заставила его взять себя в руки, -- он принялся вслепую стрелять куда попало. Это возымело положительный эффект --  натиск детей ослаб, давление на грудную клетку уменьшилось. Тим сумел набрать порцию воздуха и попробовал подняться, сбрасывая с себя мёртвые тела. 

Но, к счастью, дети неожиданно разом слезли с него и расступились. Послышался голос Вельзера:

-- Полно, детки, полно. Они теперь знают, как вы их любите.

Тим увидел свет. Неживое тело пульсировало в такт сердцу, вызывая нарастающую боль. Он напрягся и приподнял голову. Пола лежала поодаль в луже крови -- мёртвая: платье разорвано в клочья, кончик носа отгрызан, стеклянные глаза неподвижны.

Претерпевая боль, Тим медленно поднялся на ноги, сжимая пистолет. Он вновь почувствовал прилив сил, как марафонец второе дыхание перед финишем, и решил, что ещё сможет сопротивляться.

Баркер усмехнулся:

-- Ну что, папочка, как тебе ласки внуков твоих, приятны? Бабушку, смотрю, они любили больше. Но не переживай, тебя они тоже полюбят также. Пришёл их черёд решать вашу судьбу.

Тим развернулся и, что было сил, бросился к выходу, расталкивая детей. Побег был его последним шансом спастись. Он бежал, не обращая внимания на вездесущие руки детей, на их не стриженные ногти, которые цеплялись за одежду и впивались в лицо, разрывая рот, нос, уши, глаза… Он как будто продирался через кусты роз, шипованные ветки которых хлещут по лицу и рукам. Он отчаянно прокладывал себе путь, отбиваясь от назойливых дьяволят пистолетом, рукоятью расшибая им головы. Наконец ему удалось расчистить путь и выбраться из кабинета в приёмную, а оттуда через коридор выбежать на спасительную лестничную клетку. Да, он сумел это сделать. Пусть он лишился правого глаза, зато он -- свободен. Спотыкаясь, Тим бросился вниз по ступеням, не обращая внимания на боль.

Дети рванули в погоню.

Когда он бежал по коридору первого этажа, дети ещё только преодолевали пролёт между первым и вторым этажами. Страх подгонял Тима, заставляя бежать с невероятной скоростью. На ходу он смахивал рукой пот и кровь, которые стекали с разбитого лба на единственный глаз, заслоняя обзор. Впереди -- арка. Она совсем близко. За ней холл. А там и  дверь, за которой свобода и спасение. И полиция. Ещё чуть-чуть, и весь этот кошмар кончится. 

Вот и арка...  холл…  дверь…  Солнце! 

Тим не сразу обратил внимание на то, что площадь и улицы города стали менее людны. Только несколько бегающих людей с оружием и палками. Не глядя по сторонам, он бросился на парковку, запрыгнул в «Линкольн» и завёл двигатель. В момент, когда автомобиль тронулся с места, дети уже подбежали, окружили машину и облепили кузов, как мухи, запрыгнув на капот и крышу. Тим до предела нажал педаль газа и рванул с места -- несколько детей потеряли равновесие и упали на асфальт; те, кто находился перед авто, были сбиты бампером и исчезли под капотом. Тим злорадно улыбнулся: он испытал оргастическое удовольствие, когда машина несколько раз подпрыгнула, переезжая тела визжащих детей, угодивших под колёса. Оставив парковку позади, он выехал на площадь и помчался к той улице, по которой они приехали сюда.

Одной рукой он рулил, рукавом другой, в которой сжимал пистолет, стирал стекающую по щеке кровавую жидкость из выцарапанного правого глаза. Только сейчас он заметил безлюдность в городе. Точнее, уже не ту многолюдность, что была днём. Те люди, кто находился на улице, вели себя странно: они за кем-то бегали с битами, цепями и металлическими прутьями в руках, кого-то догоняли, избивали, потом бежали дальше, преследуя очередную жертву. Присмотревшись, Тим увидел множество неподвижных человеческих тел, лежащих в разных местах. В Гранд Джанкшене происходило что-то скверное. Какой-то бунт или политический переворот. А может революция? Вдалеке группа взрослых мужчин и женщин вместе с подростками избивали двух стариков. Всюду на проезжей части стояли брошенные посреди дороги автомобили с открытыми дверьми и работающими двигателями -- без водителей.

Чёрная Тойота, уходя от погони на предельной скорости, неожиданно выскочила на  перекрёсток за секунду до того, как на него выехал Тим. Водитель, женщина в возрасте, не справилась с управлением и Тойоту начало заносить. Ударившись о бордюр, её машина подпрыгнула на пятнадцать футов и крышей рухнула на тротуар. Женщина безуспешно попыталась вылезти через разбитое окно перевёрнутой машины. Наполовину ей это удалось. Но её ноги, скорее всего, были переломаны и зажаты, что не давало возможности покинуть салон. Она беспомощно извивалась, как гусеница, кричала от боли и отчаянно скребла пальцами по асфальту, пытаясь ногтями зацепиться и вытянуть себя из груды покорёженного металла. 

Тут же, следом, появился жёлтый школьный автобус, который, по всей видимости, и преследовал её. В салоне находились подростки среднего школьного возраста. Они столпились у лобового стекла, наблюдая за погоней. Автобус резко затормозил и остановился, поравнявшись с перевёрнутой «Тойотой» со стороны водителя. Женщина с ужасом посмотрела на бампер над своей головой. Водитель автобуса, парень с рыжими волосами, несколько раз сделал прогазовку, намереваясь стартануть: мотор взревел, покашливая на повышенных оборотах, задние колёса прокрутились на месте -- пошёл дым от разогретой резины, и автобус рванул с места, переехав женщину: сначала передним колесом, затем задним; и умчался дальше по улице.

Тим проверил пистолет -- оставался один патрон. Неуёмное чувство то ли паники, то ли безысходности, стало нарастать с новой силой. Происходящее в городе (или в штатах?! или в мире?!) не предвещало ничего хорошего. Искать защиты у полицейских, по всей видимости, не имело смысла -- патрульные машины с включёнными мигалками стояли брошенные копами на дороге. 

Выцарапанный глаз невыносимо резал, будто в нём продолжали ковырять пальцами. С каждой минутой силы покидали Тима -- он слышал дыхание смерти. Он видел её… 

Впереди, на проезжей части, показалась фигура мужчины. Он стоял с вытянутыми в стороны руками, как бы преграждая Тиму путь и дальнейшее движение. По мере приближения, Тим узнал в мужчине доктора Вельзера. А может и не самого доктора, а всего лишь его тень. Такую белую-белую...  с очертаниями лица Арнольда. 

Перед глазом Тима всё поплыло, закружилось. Он ощутил некое внешнее воздействие, огромную силу, которая контролировала его движения: сковывала мышцы и заставляла производить бессознательные действия вопреки разуму и против его воли. Эта чужая сила была настолько мощная, что могла победить любую силу на Земле. Тим заплакал, почувствовав полное бессилие перед ней. Он бросил руль, нога под собственным весом утопила гашетку до упора -- мотор седана взревел, и машина с ускорением помчалась по кривой в направлении жилого двухэтажного здания.

Последним усилием покидающей воли Тим, наперекор могучей силе извне, заставил свою непослушную руку, сжимающую пистолет, согнуться в локте, чтобы приставить дуло к горлу и… -- раздался выстрел! Одновременно с выстрелом сверкнула молния, и кофейного цвета «Линкольн» на скорости 96 миль в час протаранил кирпичную стену особняка.

В момент, когда на одной из улиц Гранд Джанкшена «Линкольн» с техасскими номерами врезался в стену кирпичного дома и от удара у него загорелся моторный отсек, в психоневрологическом лечебном центре доктор Вельзер громко выругался. Он сетовал на то, что его папаша так легко отделался. А ведь так хотелось помучить бедолагу. Причём как можно дольше. Ведь он так мечтал об этом всю жизнь.

Но, несмотря на этот промах, Вельзер тут же растянулся в счастливой улыбке, предвкушая другие, более значимые события, во главе которых он стоял -- события мирового масштаба.

В кабинет вернулись два десятка возбуждённых детей -- приближённых Вельзера. Они с вожделением смотрели на доктора, как на вождя, или нет, -- как на самого бога, -- вопрошая: что делать дальше?

Зазвонил телефон.

-- Пора, -- сказал доктор и поднял трубку. -- Я -- слушаю.

-- Папа! -- ответил радостный голос. -- Столица пала. Вашингтон наш! Нахожусь в овальном зале. Президент… простите, бывший президент… и вся его свита изолированы. Нелюди ликвидированы… Непричастные -- под контролем.  В общем, город в наших руках.

-- Я поздравляю вас, Гарольд. А что слышно в Нью-Йорке?

-- Только что звонил Браун. Была небольшая заминка, они там столкнулись с сопротивлением федералов. Много полегло наших. Но в целом, город почти очищен от нелюдей. 

-- И то хорошо, -- успокоился Вельзер.

-- И ещё, папа… кх-кх, простите, позвольте отныне обращаться к вам -- господин президент. 

-- Говорите.

-- Вопрос по поводу неугодных. Не хватает тюрем и мест для изоляции. Куда их всех девать?

-- Убивайте, -- цинично ответил Вельзер. –- Оставьте немного работоспособных. Сколько -- это на ваше усмотрение. Пока не подрастут наши детки, мы должны поддерживать экономику. Вы же не хотите, чтобы ваши собственные отпрыски убирали от мусора город?

-- Я вас понял, господин президент. Будет сделано. Мы ждём вас в Белом доме.

-- Я завтра прилечу.

Потом Вельзер попросил оператора соединить его с Парижем.

Через минуту Париж докладывал о своих успехах. Франция полностью была в руках Брошенных (так себя называли восставшие). 

-- Внуки добивают последних в пригороде столицы, -- ликовал новый глава Франции.

-- Какой район конкретно?

-- Мёдон.

-- Отлично, Серж, я очень рад. Благодарю вас от имени Защитника нашего и Покровителя.

-- Спасибо, президент… -- Серж замешкался, подбирая слово. -- Президент мира.

Вельзер расплылся в самодовольной улыбке. От волнения и ощущения собственного превосходства у него в животе заурчало.

Следующие несколько часов предводитель «Брошенных» Президент мира Вельзер в присутствии своих приближённых -- отряда ненормальных детей, численностью в двадцать два человека, -- в своём кабинете  (временном командном пункте) принимал звонки со всего мира. Ежеминутно ему  докладывали со всех континентов, со всех мировых столиц о положении дел. И отовсюду приходили только хорошие новости: Буэнос-Айрос -- пал, Сингапур, Лондон, Москва, Дели, Мехико, Йоханнесбург… -- все столицы были в руках Брошенных. Почти все территории всех государств на планете находятся под контролем. Под Его контролем. Ещё сутки, и мир будет у Его ног. 

С каждым новым докладом глаза доктора блестели всё сильнее; всё белее и белее становилось его лицо. 

-- Вот он, победоносно завершается, -- торжественно произнёс Вельзер, глядя поверх детских голов на жёлтые обои на стене, -- Великий Бунт Брошенных. Нет больше на земле нелюдей, считающих себя полноценным видом. Есть только мы -- истинные хозяева планеты. Для больного родителя больной ребёнок только в радость. Отныне никто никого никогда бросать не будет. -- Вельзер залился демоническим смехом.

Когда успокоился, отдышался и вытер слёзы платком, он достал из шкатулки сигару и раскурил её. Только теперь он обратил внимание на детей: они покорно стояли в ожидании его указаний возле тела матери, которая лежала на полу в луже тёмной крови, растерзанная и разорванная. Доктор подошёл к детям, посмотрел каждому в глаза. Четырёхлетней девочке, страдающей синдромом Дауна, он погладил волосы и спросил:

-- Тебе не жалко дедушку и бабушку? 

-- Не-а, -- ответила девочка, вытирая рукавом сопливый нос.

-- Почему, солнышко?

-- Они бросают детей.

И Вельзер отчётливо вспомнил роддом.

                                                             К  О  Н  Е  Ц

    __________________________________________________________________________