Зверь

Голодный зверь опасен, зол. А раненый вдвойне.
Страшней нет бесов голода и боли.
Он с ними тесно связан, сшит и до последних дней
узлов и петель перегрызть не волен.

Пусть волчью душу не сравнить с душою воробья
по сложности нейронных лабиринтов,
но каждый одержим своим вторым несносным «я»
во власти личных бесов и инстинктов.

Я знаю, что плетями бит предательств и потерь,
как меч, забитый туго в устье ножен…
как лис в норе… как в лёжке волк… во мне такой же зверь
чёрт знает где – под мышцами, под кожей…

Опасен, осторожен, потому что знает боль…
Казалось, дикой твари там и место.
Довольно странный симбиоз, да ведь не в этом соль,
а в том, что этой твари стало тесно.

Мы делим сердце на двоих, дыхание и взгляд.
Мы – пациенты из одной палаты.
Он пьёт, как воду из ручья, со мной рассвета яд…
он пьёт парное молоко заката…

Висеть бы нам, как битым влёт худым перепелам,
у мира беспощадного в тороках.
Но, он неугомонный, хочет ласки и тепла,
не вынеся из прошлого уроков.

Он цепи рвёт. Грызёт узлы. Он просто хочет жить.
Пусть даже знает наперёд, что будет:
он смеет всем чертям назло мечтать, дышать, любить.
Мечтает. Дышит, чёрт возьми! и любит.

Уймись же, гад! Заройся в снег. Сиди, как мышь в норе!
Ведь чуешь – дело движется к облаве.
Найдут мишени лоб прицелы ружей егерей.
Прижмут и псами гончими затравят.

Его задача - уцелеть: я запираю дверь
и, под дождя январского стаккато,
рассвета яд приняв, скулит во мне живущий зверь
и пьёт парное молоко заката…