Наш Пушкин

     - Теперь, – заявил мой друг Юра, отставляя в сторону пустой бокал и протягивая руку за водкой – поговорим о Пушкине. Помнишь –

                                        Выпьем, няня – где же кружка…

      - Глупости, – решительно сказал я, колотя соленой таранью по столу. – Пушкин писал не так. Пушкин – когда был маленьким – очень боялся мышей, и поэтому написал –

                                         Тихо! Няня! –

                                        Где–то – мышка!

     - Что-то я такого не помню, – нерешительно заметил мой друг. – А у меня в школе по Русскому языку и литературе была пятерка…

     - Еще бы – не помнишь. – Я протянул ему стакан. – Как ты можешь помнить, если эту информацию тщательно скрывают Пушкинисты. Им хочется, чтобы Пушкин был отважным и ходил самовольно на медведя! А Пушкин предпочитал бояться мышки, хотя с возрастом это у него прошло, и он мышку жалел, поэтому – сочинил:

                                         Шухер, мышка! –

                                         Где-то кошка!

    Юра допил свой стакан, повесил его на ветку и…

     - Да! – сказал он. – Я давно подозревал, что о Великом Русском поэте мы знаем не все. Хотя мы знаем то, чего знать не должны. Какое у Пушкина отчество? Сергеевич? А должно быть – Апапович, потому, что его папа был Апап Петра Великого!

     - В смысле – Арап?

     - Ну?

     - Юра, – задумчиво сказал я, – дядя Пушкина был не Арапом, а Апапом. И его звали – Ганнибал!

     - Ну, вот, – пробурчал Юра, перегибаясь через стол и забирая у меня тщательно очищенную рыбу. – Тогда его должны были назвать Апапом Ганнибаловичем, а не портить исконно русские имена. Кроме того – ты путаешь. Ганнибал – переходил со слонами Альпы.

     - Это Суворов переходил со слонами Альпы! – я допил свой стакан и открыл вторую бутылку. А Пушкин в то время еще не родился.

     - Пушкин был всегда! – возразил мой друг, швыряя, пустую посуду в сидевшего на заборе воробья. – А насчет мышки ты прав. Я вспомнил, что у него в сказках есть такие строки –

                             Родила царица в ночь

                             То ли сына, то ли дочь

                               То ли книжку, то ли мышку

                               То ли вкусную коврижку…

 

     - И эти первоисточники нам недоступны, – покачал головой Юра. – Если бы Толик из семнадцатой квартиры мне это не рассказал – я бы и не знал.

     - А ты заметил, как тонко Пушкин все это обставил, – поддержал я его. – Царица в ночь могла родить или книжку (а значит можно предположить, что она, как и Пушкин была писателем), или вкусную коврижку. Поэт подводит нас к тому, что она была пекарем и незнатного рода. Поэтому Пушкина так боялись сатрапы в лице царя!

     - Мой знакомый приехал с Дальнего востока, – встрял неизвестно откуда взявшийся Толик из семнадцатой квартиры – так он говорит, что Вещий Олег – из Пушкинской песни о Вещем Олеге – предчувствовал, что в Российской Думе не все ладно. –

 

                                      Олег усмехнулся - однако чело

                                       И взор омрачилися Думой!

 

     - Толик! – сказали мы ему. – Ты куда-то шел? Ну и иди. Нам политики не надо. Мы – люди искусства.

    Толик ушел, а мы достали из сумки вино.

     - Моя виртуальная знакомая, которую зовут Мариной, – продолжал я, - не понимает, почему в сказке о рыбаке и рыбке – старуха хочет быть столбовой дворянкой.

     - И я не понимаю! – засмеялся мой одухотворенный друг. - Что ж тут не понимать? Во времена Пушкина мужчин сажали на кол, а провинившихся дворянок – на столб. Думаешь, это приятно?

    Я представил себе эту картину и вздрогнул.

     - Юра! – сказал я, – Пушкин погиб из-за Дантеса. Давай набьем Дантесу морду!

     - Давай! – согласился Юра, мы допили вино, подозвали не успевшего далеко уйти Толика и пошли искать Дантеса. Но нашли мы его в этот день, или нет, я, к сожалению – не помню…