Колесо обозрения

Утро было прохладным и росистым. Солнце показало первые лучи и окрасило в малиновый бледно-прозрачные, растянувшиеся над сопками облака. Он вышел из дома, и, хотя село уже проснулось, на улице никого не было, только во дворах натужно мычали коровы, скрипели журавли на колодцах, слышались голоса и заливисто перекрикивали друг друга петухи. Он вдохнул напоённый июньскими травами воздух и пошёл по улице к блестевшей вдали реке. За околицей дорога повела его между полем, засеянным рожью, в ней синели яркими брызгами васильки и подсолнухами, стоявшими стеной, которые несозревшими шляпками в жёлтых лепестках дружно повернулись на восток. Вдоль по всему берегу густо разрослась черёмуха и в её листве глянцево отсвечивали чёрные ягоды. Пройдя заросли, он остановился. Широкая бурная река предстала во всей своей красе, поток был настолько мощным, что волны набрасываясь на берег шумели и рычали, а рябь по ней как рыбья чешуя сверкала от всходившего солнца и слепила глаза. Берег в этом месте был пологим, и он, быстро скинув одежду, с разбегу бросился в воду. Ледяная вода обожгла, сразу закружила и как он ни пытался держаться на плаву закручивала и тянула вниз, потом снова кружила и выталкивала на поверхность. Он из последних сил сделал рывок к берегу и его голову задели низко висевшие ветки. Он судорожно ухватился за них, но они были тонкие и ломаясь выскальзывали из рук.

- Держись, держись! Я сейчас, - звонкий девичий голос прокричал сверху.

Над ним зашелестело, большая толстая ветка накрыла его листьями и, ухватившись за неё, он пополз по ней наверх по крутому берегу. На самом краю росло дерево, обхватив его ствол, он подтянулся и упал, тяжело дыша, на траву. Немного отдышавшись, перевернулся на спину. Ярким светом по глазам ударило небо, голубое и прозрачно-звенящее оно поразило высотой и невероятной глубиной. Девушка присела рядом и обеспокоенно спросила:

- Вы как? Здесь нельзя купаться, можно только там за поворотом, там течение не такое и вода теплее, - она махнула над ним рукой, показывая куда-то в даль.

Он повернул к ней голову и это же небо полилось из её глаз. Он так этому удивился что сразу сел и стал разглядывать её. Чуть удлиненное лицо немного портил тяжелый подбородок, нос был коротким и вздёрнутым, но глаза - от них невозможно было оторвать взгляд, большие, обрамлённые густыми тёмными ресницами, они сияли небесной прозрачной синевой.

- Как тебя зовут? – спросил он.

- Надя, - ответила она и улыбнулась.

От улыбки лицо стало светлым и красивым. Русые кудряшки выбились из толстой косы и ветер играл ими, закрывая ей лицо. Он протянул руку и убрал пальцем разметавшиеся локоны с её лица за ухо. От смущения она засмеялась и, опустив голову вниз, сама пригладила свои волосы.

- А я Пётр, - сказал он, отвернулся и стал смотреть на реку, пытаясь скрыть неловкость и смущение.

- Я знаю, вы наш новый доктор, и мы с вами соседи, - она стала подниматься, - моя мама вчера к вам заходила. А я с утра пошла за земляникой, но она ещё не поспела. Я собрала немного. Иду обратно, а тут вы тонете, я даже испугаться не успела. Ой, ягода рассыпалась, - она снова присела, подняла опрокинутый бидончик и стала собирать рассыпанную ягоду, сладкий аромат от которой разлился над ними в воздухе. – Пойдемте, - она снова поднялась и пошла вперёд.

Он увидел несколько ягодок в траве, собрал их, встал, отряхнул с себя налипшую траву и поднял глаза. Как врач он давно привык ко всему, но тут у него болезненно сжалось сердце. Надя шла, переваливаясь из стороны в сторону, подол её жёлтого в белый горошек платья, доходивший до щиколоток, плавно качаясь, прикрывал искривлённые ноги. Уже догадываясь, Пётр догнал её и взглянул на её руки. Как он и думал, они тоже были поражены болезнью. Растерянный он молча шёл рядом с ней, сжимая ягоды в кулаке.

- Ой, а если люди нас увидят, что подумают, вы же совсем раздетый, - она остановилась и обеспокоенно посмотрела по сторонам.

- И правда, - он ещё больше растерялся и, пытаясь прикрыть себя руками, размазал по груди раздавленные ягоды.

Его взволнованный вид, эти судорожные движения и розовые полосы от земляники на теле рассмешили её, она, сначала прикрыв рот ладонью, прыснула, а потом звонко засмеялась. Глядя на неё, он тоже рассмеялся, и вся неловкость и смущение в миг исчезли.

- Я пойду вперёд, оденусь и подожду тебя там, - он побежал и быстро скрылся за поворотом.

Задумчиво жуя травинку, Надя вдруг поймала себя на мысли, что ей понравились его спортивная подтянутая фигура, его тёмные волосы с чуть заметной сединой на висках, его серые глаза, и он так необычно на неё смотрел, с интересом. Не удивился, не спросил, что с ней, как это обычно делают приезжие. Хотя он же врач, подумала она и, дойдя до поворота, увидела, как он идёт к ней навстречу, а в руках васильки.

- Я спасибо тебе не сказал, - и протянул ей букет.

Теперь она смутилась, немного покраснела. Никто не дарил ей цветов, даже таких. Рука её дрогнула, она взяла букет, поднесла к лицу, в её глазах отразилась и эта синь с васильков. Она застенчиво улыбнулась и, не зная, что делать, сунула букет в свой бидончик. Пытаясь скрыть неловкость, она стала рассказывать о селе, о людях, и так за разговорами они дошли до её дома и остановились. А солнце поднималось всё выше и обещало жаркий день. Было тихо, только в небе звенели жаворонки и вдали словно назойливые мухи, гудели, не переставая, трактора.

- Надь, это ты где жениха то себе нашла, - весело крикнула из-за забора соседка, живущая напротив, тётя Аня, - в лесу что ли такие водятся?

Надя не ответила ей, молча зашла во двор и тут услышала голос Петра:

На веранде Надя поставила цветы в банку с водой, задумчиво погладила их и зашла в дом. За завтраком она рассказала матери об утреннем приключении, а мама, охая и всплескивая руками, слушала. От переживания у неё выступили слёзы и, утирая их, она сказала:

- Это же надо, а если б он утоп, детки бы совсем сиротами остались, пойду-ка я к ним схожу, блинов унесу да молочка, пусть поедят.

- Мам, вот ещё ягод захвати, - и Надя из бидончика отсыпала половину в чашку, убрала прилипшие листики и травинки, и протянула матери.

Пётр разбудил детей, отправил их умываться во двор. А в это время к ним зашла тётя Маша, теперь то он знал, что она мать Нади и радостно поприветствовал её. Он попытался отказаться от угощения, но напористая соседка даже не слушала, зашла в дом и, когда он следом за ней вошёл, стол уже был накрыт к завтраку. С огромным аппетитом дети и он сам набросились на блины, макая их в сметану и запивая молоком в котором красными капельками плавала земляника. 

После завтрака он оставил детей дома, сказал, чтобы ждали машину с вещами, а сам пошёл принимать дела. Небольшое здание медпункта располагалось рядом с конторой. Ему понравилась чистота в кабинетах, большие окна и высокие потолки. Медсестра, Ефимия Петровна, встретила его радушно, показала где что лежит, рассказывала о пациентах, тех, которые в селе и на заимках, гуртах, разбросанных по степи, где живут и работают семьями чабаны – буряты, и многие особенно пожилые плохо знают русский язык и желательно бы ему немного выучить их язык, а он, внимательно слушая, просматривал карточки. Мимо окна мелькнула знакомая фигура, он встал и подошёл к окну.

- Ефимия Петровна, а где карточка Нади? Её фамилию к сожалению, я не знаю, – он показал на неё рукой.

- А это наша почтальон, я сейчас найду.

И после небольших поисков подала ему карту. Как он и думал, у неё был полиартрит. «Вылечить нельзя», - подумал он и снова сердце болезненно сжалось, - «но я сделаю всё чтобы ей было легче».

- Папа, пап, наши вещи приехали, - в медпункт забежал старший сын Женька. - Пошли быстрей.

Выйдя следом, Пётр увидел местных ребятишек, они успели подружиться с его детьми и привезли Женьку на велосипеде.

- А Андрейка где? – Спросил он у сына.

- Он дома с бабой Машей, - крикнул тот и побежал следом за ребятами.

В доме было чисто и казалось стало светлее, тётя Маша успела помыть окна и полы, подбелить печку, успела вымести сор с веранды и размела дорожку до калитки, а Андрейка помог вырвать сорную траву по бокам тропинки, она успела сварить им на обед суп и компот и теперь распоряжалась расстановкой мебели и вещей. Шофёр помог занести мебель в дом и уехал. Пришли ещё несколько женщин, повесили тюли на окна, разложили вещи по местам, поставили цветы на окна и дом стал уютным и тёплым.

Уже поздно вечером, проводив гостей и поблагодарив за всё, он уложил детей спать, сам сел на кровать и огляделся. «Почти как у нас дома, - с грустью подумал он, - вещи те же, а жизнь другая». Прослужив много лет судовым врачом на корабле, он уволился чтобы быть с детьми, потом младший сын, чудом оставшийся живым в той страшной аварии, где погибла его жена, стал бояться города и у него начались приступы паники и удушья, и тогда он, круто изменив свою жизнь, приехал по направлению сюда, колхоз выделил ему дом, дал работу. Он лёг, закрыл глаза и опять перед ними расплескалось прозрачно-лазурное небо, или это глаза Нади?

Он быстро влился в сельскую жизнь, его и детей приняли, как будто они тут всегда жили. Дети целыми днями бегали с местными ребятами, вытянулись и загорели. Старший готовился идти в первый класс. Соседка, тётя Маша, полюбила их как родных внучат, и к Наде дети привязались, ходили с ней за ягодой и грибами, просили читать им сказки на ночь. Он ждал вечера, увидеть её и перемолвиться хотя бы несколькими словами, а когда она уходила, долго сидел на крыльце и курил, смотрел в звёздное небо, и думал, думал. С каждым днём Надя становилась всё ближе и нужнее. Хотелось, чтобы она осталась и никуда не уходила, слышать её певучий голос и смех, смотреть в её глаза и тонуть там. Он ругал себя, сам себе приводил доводы, что он старше её больше чем на десять лет и зачем вешать молодой девчонке своих детей, но увидев её, он забывал обо всём. Он не знал, что в селе давно заметили их отношения, по-доброму между собой шутили, что выловила Надя жениха в реке и скоро будет свадьба. Надя тоже этого не знала, не слышала разговоры за спиной, она трепетно скрывала зарождавшееся чувство в сердце, радовалась, что нужна его детям, искренне, с нежностью жалела их и заботилась.

Шёл дождь, он барабанил по крыше и залетал мелкими каплями в открытое окно, Надя смотрела в темноту и вдыхала уже по-осеннему прохладный влажный воздух.

- Доча, не простынь, закрой окно, и иди-ка сюда, чего сказать хочу, - мать пришла с вечерней дойки и села пить чай, - сосед то наш, Петя, хороший мужик, хозяйственный, хоть и городской, а много умеет делать, не пьёт, правда курит, но это все мужики курят, и работа у него хорошая, и уважают его, даже с других районов ездят к нему лечиться.

- Мам, ты к чему это? – Надя удивлённо повернулась к ней.

- Да к чему, просто говорю. – Она замялась, но вдруг решительно сказала. - Вот лучшего зятя я бы себе и не желала, - и махнула рукой на открывшую с негодованием и изумлением рот Надю. - Молчи. Вот увидишь, он скоро придёт свататься. Не смотри, что он старше и дети у него, лучшего мужа ещё поискать надо, и сразу два внука мне, а то не дождуся я от тебя то.

Надя не дослушала её и выбежала во двор, сердце колотилось и жар дрожью пробегал по телу, она прислонилась к забору, подняла лицо. Дождь прохладными струями бежал по лицу, смешиваясь со слезами, смущение и негодование постепенно сменилось тихой радостью и надеждой.

Лето подходило к концу. Уже и деревья начали желтеть и небо, готовясь к осенним дням, стало низким и мрачным. После нескольких дней затяжного дождя наконец-то выглянуло солнце, осветило кабинет. Пётр принял уже нескольких пациентов и делал записи в карточках. Из приоткрытого окна послышался приближающийся конский топот, он резко оборвался и в кабинет забежал высокий, молодой бурят. Обращаясь к медсестре, он размахивал руками, что-то говорил, перемешал от волнения русские и бурятские слова. Ефимия Петровна всплеснула руками и повернулась к врачу:

- Дулма, жена его, второй день разродиться не может, срочно надо к ним на заимку ехать.

- Не понял, почему я о ней первый раз слышу, почему она на учёте не состоит? - Он грозно посмотрел на парня и на медсестру.

Чабан резко качнул головой и вдруг, сорвавшись с места, выбежал, через секунду услышали конское ржание и удаляющийся топот копыт.

- Бабка там, - Ефимия Петровна тяжело вздохнула, - древняя, лет за сто ей, она не даёт им по больницам ездить. Как прошлый век, всё по старинке живут. За шаманом его отправили, бабка сказала привезти, а он понимает, что без врача помрёт и жена, и ребёнок и никакой шаман не спасёт, без разрешения он приехал сюда.

- Надо ехать, но на чём ехать и куда ехать? – Пётр с тревогой и нетерпением смотрел на медсестру.

- На чём? - Обеспокоенно повторила Ефимия Петровна. - Все машины на уборочной, председатель в район уехал. Ой, да сегодня же пятница. Надя едет по заимкам, повезет товары и почту. Давайте собирайтесь, а я за ней.

Минут через десять они выехали на подводе из села. Надя криком подхлестывала рыжую небольшую лошадку, и та шустро бежала по дороге, поднимая копытами пыль. До заимки добрались быстро, чабан встретил их и, несмотря на гневный взгляд и ворчание сидевшей возле дома маленькой сморщенной женщины, одетой в бурятский дыгыл, он провёл врача в дом, а Надя, сказав Петру, что на обратном пути заберёт его, поехала дальше.

Роды были тяжелые, малыш был крупным, но к ночи всё закончилось хорошо. Осмотрев ещё раз роженицу и орущего малыша, Пётр, как его не уговаривали отказался от угощений, сказал, что заедет на днях и вышел к заждавшейся его Наде. Она сидела на телеге и, болтая ногами, грызла кедровые орешки. При виде Петра сразу стряхнула с подола скорлупу и поправила волосы. Он сел рядом и устало улыбнулся.

- Поешь, тут пирожки с капустой и с ливером, и молоко есть, - она разложила на платке пирожки и налила в железную кружку молоко из бутылки.

- Спасибо, это то что мне нужно, - с аппетитом откусил сразу половину пирожка, сделал большой глоток из кружки. – Прожевав, он с удивлением спросил: - Это что за звуки?

- А это ритуал проводят. Сейчас посмотрим, - она тронула поводья, и лошадка двинулась по дороге.

За домом горел костёр, его пламя плясало и вырывало из темноты силуэты сидевших вокруг него людей, кто-то в звериной шкуре прыгал, утробно кричал и бил в бубен. Надя шепнула, что им лучше уехать, не любят тут чужаков при обряде, и, подхлестнув лошадь, поспешили скрыться.

Уставшая за день лошадка шла медленно. Надя и Пётр лежали в телеге на охапке мягкого, свежескошенного сена и смотрели в ночное небо. Оно, усеянное тысячами звёзд, сплетённых в причудливые изображения, плыло над ними. На востоке тревожно и бледно блеснуло, раз, другой.

- Гроза? – Спросил он, приподнялся и указал рукой на сверкающие зигзагами молнии.

Надя тоже приподнялась:

- Нет, это зарницы, так всегда бывает, когда поспевает пшеница, - и снова легла, - смотри, вон там, те звёзды на колесо похожи. Когда я маленькой была, мы с отцом часто в город ездили. Ходили в парк. Там было колесо обозрения, только почему-то все называют его чёртово. Мы с папой катались на нём, страшно, дух захватывает, а как красиво и летишь словно птица, всё видно - и дома, и церковь, и реку, она намного больше нашей, но не такая быстрая, и казалось, что мир делится на две половинки, синее небо и зелёную землю, - она вздохнула. - А недавно ездила в город с мамой и мы зашли в этот парк, мама уговаривала прокатиться, но я испугалась, стояла, стояла, да так и не осмелилась.

Петра захлестнула волна нежности, он нашёл её руку, лежавшую на сене, сжал, она ответила слабым пожатием, он подумал – «Я отвезу тебя в город, и там на этом колесе, на самом верху я сделаю тебе предложение». В это время сорвалась звезда и, прочертив всё небо яркой полосой, исчезла.