Синяя кровь
1
«Она его с бабы сняла». Когда он
услышал эту фразочку впервые, она, эта фразочка, сразу ярко у него визуализировалась. Сказано
это было давно кем-то по случаю о его бывшем приятеле, жене и любовнице
приятеля. Яркая такая мизансцена в его воображении тогда нарисовалась. Хоть и
немая, но выразительная. Любовницу приятеля он знать не знал, а вот лица
супругов себе представил очень так живописно. И запомнилась фразочка, усиленная
красочной картинкой.
И вот теперь такой calembour приключился уже с ним. При таком же почти раскладе. Он и толстушка Оксанка – в
миссионерской диспозиции. Оба постанывают и ублажают друг друга неторопливыми
движениями разгорячённых тел. Груди её с розовыми напряжёнными сосками
вздрагивают под самым его носом в такт движениям, ублажая взор. Её глаза закрыты в сосредоточении на
собственных ощущениях, рот же, алкающий губ любовника, призывно полуоткрыт. И
вдруг, посреди этого телесного благочиния, он ощущает мгновенную внезапную
слабость. И одновременно слышит над затылком незнакомый женский голос –
убедительный и твёрдый полушёпот: «Пора». Эрекция тут же пропадает, он сползает
с Оксанки и успевает только произнести: «Что-то мне … я сейчас …».
Странная картинка открывается ему.
Он видит себя, покоящегося навзнич, без движения, с закрытыми глазами, с вялым
пенисом, печально завалившимся вбок. Рядом на кровати голая растрёпанная
Оксанка грызёт в оцепенении свою изящную пухлую ручку. Но эта нелепая картинка
расплывается довольно быстро.
Он оказывается в тёмной ванной
комнате, где жил дед его закадычного дружка Женьки, где они в детстве, бывало,
уютно умостившись на лежаке, устроенном поверх чугунной ванны, включали
фильмоскоп и прокручивали плёнку «Приключения Буратино». Тут же запускается
кинопроектор, и перед глазами его на побеленной извёсткой стене, прямо поверх
трещин в штукатурке, начинают мелькать в беспорядке, но в некоторой
хронологической последовательности, кадры. Он маленький, младшая сестрёнка кудряшками потряхивает,
сердитая мама, поддатый отец, двор,
Женька, ими прикормленная дворняга Стрелка, потом – она же на асфальте,
раздавленная грузовиком, с вывалившимся из грудной клетки алым сердцем… Потом одноклассники: они с Мишкой играют в
школьном ансамбле на гусельках, Лилька укоризненно смотрит на него сквозь свои
тяжёлые очки, какие-то пацаны, драка … Потом – стоп! – замедляется бег плёнки …
1977-й. Он, девятиклассник, один дома, на корточках возле своего первого
магнитофона с ламповым индикатором уровня записи. Он слушает "Animals” Pink Floyd. Сначала зрачки ещё реагируют на флуоресцирующую зелёным
дорожку лампы, потом он окончательно проваливается в музыку сквозь
синкопированные кластеры акустических гитар Гилмора и Уотерса. Приходит
странное ощущение сопричастности: они сделали то, что хотел и должен был сделать
он. Но зависти не было. Он понимал, что ничего подобного ему никогда не
написать и не исполнить, и они придумали и исполнили его музыку, то есть … и
его – тоже. И что-то в тот момент его переполняло, какая-то неизбежная будущность,
какая-то огромность и важность грядущего… Потом кадры побежали снова, и уже – с
невероятной быстротой. Идентифицировать изображения совершенно невозможно, но он знает всё это
наизусть, он пронёс это с собой до самого последнего эпизода – в кровати, дома
у продавщицы киоска «Рыба» веселушки
Оксанки.
Проектор перестал стрекотать, и
темнота за спиной начала втягивать его в себя. Он погружался, всё убыстряясь,
спиной вперёд в какой-то чёрный и бесконечный тоннель. И видел в уходящей
перспективе группу провожающих как будто за сверкающим витражом аэропорта. В
первом ряду – три его жены и все пять дочерей примерно одного почему-то
возраста. Поодаль – уже несколько затуманенные в неясности лица любимых некогда
женщин, дальше – ещё чьи-то знакомые глаза и фигуры. Всё это постепенно
расплывалось и исчезало во тьме прошлого, теперь уже далёкого и чужого.
И вот он уже перемещался лицом
вперёд, немного вращаясь по правилу буравчика, освоенного когда-то в институте
на лекциях по теоретической механике. Но и это, и всё остальное, земное, уже
ему не вспоминалось. Только одно занимало теперь – он увидел слабый мерцающий
свет в конце тоннеля. И свет неумолимо приближался.
2
- Приветствую тебя, Адам, повелитель и
любимец муз! – нараспев в манере римского патриция провозгласил старик. Это его
лысина отблёскивала в тоннель.
« Я не
Адам», – хотел было ответить вновь прибывший, но вдруг понял, что начисто
забыл, как его звали в той жизни. А, может, и Адам. Пусть будет Адам. Адам –
так Адам.
- Я – не еврей, – всё-таки буркнул он
автоматически.
- Вижу, не слепой, – отозвался старик,
– ну, рассказывай!
- Чего рассказывать?
- Ну, не знаю. Ощущения, ожидания,
впечатления …
- Да, как-то …, – замялся Адам. И вдруг понял, что нет у него
ни того, ни другого, ни третьего.
- Ладно-ладно, не смущайся. Ничего.
Пройдёт. – Старик с интересом оглядывал его с головы до ног. – Понял хоть, куда
попал?
- В общих чертах, – после небольшой
паузы ответил Адам. Но на самом деле ничего пока не уложилось в его восприятии
хоть в мало-мальски стройную версию.
- То-то, – заулыбался старик, –
небось, сейчас думаешь: а где же Чистилище, врата Ада, да? – продолжал он,
беззвучно похихикивая.
Адам в свою очередь тоже пригляделся
к собеседнику. Облачённый в тунику старик сидел на низком табурете прямо
посреди лужайки мягкого спорыша. Такой же покрывал ровным ковром чуть не весь
двор его детства, – какие-то обрывки воспоминаний всё-таки пробивались к Адаму
издалека. Обычный пенсионер, отметил он,
аккуратный. Приветливая плешь и седая ровно подстриженная борода – ну, ничего,
– кажется, не вредный. Одет вот только странновато …
- Вообще-то, я – атеист, – наконец неуверенно
промолвил Адам.
- Тяжёлый клинический случай, –
нашёлся старик, – не теист, не агностик, а вот так прямо – атеист?
- Не знаю, не силён я в этих … в этом
…
- Ну, не бери в голову. Не важно.
Теперь здесь уже не важно.
Вдруг каким-то ветерком еле слышным
тронуло сзади. Адам оглянулся.
- Отче …, – произнёс из ниоткуда
появившийся тип с крыльями.
- Стучаться надо! – резко отреагировал
старик.
- Ах, да … – воскликнул тип и растворился бесследно.
- Распустились … – ни к кому не
обращаясь, проворчал этот самый Отче.
Возникла неловкая пауза. Старик,
казалось, о чём-то задумался. А Адам, улучив момент, тем временем настроился оглядеть окрестности. И … не обнаружил
никаких признаков оных. Так, какая-то дымка вокруг … А на полянке – яркий, но рассеянный
свет. … И тем не менее какие-то зайчики отражались же от лысины старика! – те,
которые помогли Адаму преодолеть тоннель. Как так? Странно всё это.
- Так, значит, говоришь, ты –
литератор, богема? – очнулся от раздумий старче.
«Ничего я не говорю. – с удивлением
подумал Адам, – … литератор – это уж
слишком как-то … Ну, пописывал всякие опусы, … в последнее время – на продажу.
А вот богема – это точно. На работу в этом возрасте уже никто не берёт, все
попытки собственного бизнеса благополучно давно скончались. Случайные
заработки, халтурки, как у нас говорят, – там – юбилейчик, здесь – корпоративчик. Мелочи …»
- Ну, песенки-то оптом толкаешь
столичным грантоедам? – продолжил беседу с помалкивающим Адамом старик.
- … Бывает … изредка …, – промямлил
наконец тот.
Вдруг уверенно три раза подряд звякнули
в какую-то рынду.
- Отец! – торжественно обратился опять
взявшийся ниоткуда тот же типчик с крыльями.
- Во-первых, это не он. Во-вторых, его
нет. В-третьих, он занят. – уже спокойно о себе в третьем лице поведал Отец.
- Понял-понял-понял, – извиняясь, на два шажка отступил тип и
испарился вроде бы вовсе.
Но тут же, почти без паузы опять трижды
звякнула железка, и опять проявившийся этот же быстро произнёс, пока не
прервали и не послали:
- Там посетитель оттуда по срочному делу.
Уже надоел, не уходит.
- Я по четвергам после обеда не принимаю,
– с философским видом ответствовал старик.
- Так не к Вам! Вот – к нему! – тип
мохнатым своим белоснежным крылом ткнул в сторону Адама.
- Вот как?! – не на шутку удивился
старик, – ну и дела …, – он как будто
задумался.
- Так что? – в нетерпении заёрзал на
месте крылатый.
- … Ладно, проси, раз такое дело … –
наконец ответил Отче, и тип тут же пропал на месте.
- Ты, вот что, – обратился старик к
Адаму, – побеседуй с ней, раз уж такой случай …, это редко вообще-то бывает. Но
учти: поаккуратнее, потому как не в себе сейчас она, в состоянии … другом …
Понял?! – как мог строго закончил он.
«С ней? …»
3
Старик сразу пропал, как и не было.
Пейзаж мгновенно и кардинально изменился. Вокруг шелестела рощица, чирикало
что-то невидимое в ветвях. Но свет был всё тот же, рассеянный, – получалась
какая-то загробная картинка, типа, Рай, что ли …
Перед Адамом стояла девушка и смотрела на
него во все глаза, как на привидение.
Он вдруг
спохватился, но … оказалось, был уже в тунике, такой же, как и у старика.
- Вы …
- Ева, – представилась она просто.
- Адам.
- Я знаю, – поспешила она, как бы
оправдывая своё внезапное появление этим знанием.
И замолчали. Тишина не тяготила. Будто
продолжали диалог одними глазами, – и этого было достаточно. Что-то в её
зрачках казалось ему знакомым. Блеск какой-то едва уловимый. Что-то даже
родное, что ли … Внешность? А что внешность … Как-то последние события
настроили его на другой лад. Ну, да всё в порядке с внешностью. Мимо бы не
прошёл, если что … ну, в смысле, тогда, … там … теперь не важно. А вот глаза!
Да … Что-то в них, в озерцах этих невинных и хитрых одновременно, сообщало ему
какую-то волнительную к чему-то причастность … Что-то общее было между ними –
хоть и тёплое на ощупь, но и пронзительное – до крика.
- Вы знаете …, – всё-таки начала она …
- На «ты»?
- Да, давайте …, давай. … Ты … знаешь, я
тебя читаю. Твои рассказы. И Вы … ты знаешь, они как будто мои …, я их читаю
как свои. Нет-нет-нет, – она даже руку подняла в мгновенном протесте и тонкою
кистью так поводила из стороны в сторону, – я не … я вовсе не хочу примазаться
и … и … тому подобное, нет. Я не пишу рассказов, да и стихи только-только стали
проситься ко мне… просто ты выражаешь все то – и именно теми словами и образами
– как я вижу и понимаю… сумбурно… надеюсь, тебя не коробит моя искренность? … я – восхищаюсь … Наверное, сказала
глупость? …
Замолчали. Она могла этого и не говорить.
Он уже прочёл всё в её глазах за минуту до того. Теперь такое было ему
доступно. Он уже даже не удивлялся. То общее, что возникло с первых мгновений
между ними, не уходило, да и не могло уйти никогда больше. Он бы захотел
прикоснуться к ней … если бы это было … там. Тактильное, такое земное – не
передаваемое … оно теперь оставило его. И он только смотрел на неё. Он смотрел
на неё, а видел себя, того – девятиклассника, слушающего "Animals” Pink Floyd, навсегда с
головой провалившегося в Музыку. Его с ней разделяли десятки лет, а теперь –
ещё и черта невозврата. Но, странно … ближе её теперь у него никого не было. Была
какая-то связь, какой-то мосток между витками восходящей спирали.
Она исчезла. И он даже ничего не ответил
ей. Не успел. Да и не нужно было ничего отвечать. Лишнее.
… Ева проснулась чуть свет с ощущением
какого-то произошедшего события, очень значимого, непреходящего. Какая-то
уверенность в будущем окрыляла её теперь. И ещё чувствовалась определённая
связь с прошлым – не своим – с необъятным прошлым всех, кто повязан синей
кровью поэтов. Она знала теперь наверняка, что ждёт её только хорошее, светлое,
вечное …
А Адам был уже в пути. Он с каждым
шагом приближался к встречающим его. Их было много, очень много. И первыми его
встретили мать и отец, обе бабушки и оба деда, друзья Женька и Мишка. Все они
улыбались …
Вы — удачливый Кладоискатель
Удача тоже нужна — чтобы находить хорошие клады (к Вашему комментарию, что «все мы здесь кладоискатели».)
Пишите-пишите :)) Вы когда сами с собой шутите или рассказываете кому-то близкому — просто неотразимы. «Резкость» и «дерзость» по-дворянски.
В данном рассказе 1 и 2 главы безупречны, а под конец Вы словно засмущались и сменили слог и стиль…
Если позволите, пожелание на счет оформления — цвета шрифта. Автоматический здесь отражается светло-серым, это очень тяжело для глаз. Мне подсказали коллеги выделять весь текст и менять шрифт на 3-ку, а цвет на темно-синий или один из насыщенных, на Ваш вкус. Можно жирным выделять… Попробуйте и сравните.
Вдохновения Вам и новых успехов!