Издать книгу

Синяя кровь

Синяя кровь
                                                                                      С благодарностью к Еве М.,
                                                                                       невольному соавтору этого опуса
 

                                                                  1

                                                                                                                                                                                                                                                                         

        «Она его с бабы сняла». Когда он услышал эту фразочку впервые, она, эта фразочка,  сразу ярко у него визуализировалась. Сказано это было давно кем-то по случаю о его бывшем приятеле, жене и любовнице приятеля. Яркая такая мизансцена в его воображении тогда нарисовалась. Хоть и немая, но выразительная. Любовницу приятеля он знать не знал, а вот лица супругов себе представил очень так живописно. И запомнилась фразочка, усиленная красочной картинкой.

          И вот теперь такой calembour приключился уже с ним. При таком же почти раскладе. Он и толстушка Оксанка – в миссионерской диспозиции. Оба постанывают и ублажают друг друга неторопливыми движениями разгорячённых тел. Груди её с розовыми напряжёнными сосками вздрагивают под самым его носом в такт движениям, ублажая  взор. Её глаза закрыты в сосредоточении на собственных ощущениях, рот же, алкающий губ любовника, призывно полуоткрыт. И вдруг, посреди этого телесного благочиния, он ощущает мгновенную внезапную слабость. И одновременно слышит над затылком незнакомый женский голос – убедительный и твёрдый полушёпот: «Пора». Эрекция тут же пропадает, он сползает с Оксанки и успевает только произнести: «Что-то мне … я сейчас …».

           Странная картинка открывается ему. Он видит себя, покоящегося навзнич, без движения, с закрытыми глазами, с вялым пенисом, печально завалившимся вбок. Рядом на кровати голая растрёпанная Оксанка грызёт в оцепенении свою изящную пухлую ручку. Но эта нелепая картинка расплывается довольно быстро.

           Он оказывается в тёмной ванной комнате, где жил дед его закадычного дружка Женьки, где они в детстве, бывало, уютно умостившись на лежаке, устроенном поверх чугунной ванны, включали фильмоскоп и прокручивали плёнку «Приключения Буратино». Тут же запускается кинопроектор, и перед глазами его на побеленной извёсткой стене, прямо поверх трещин в штукатурке, начинают мелькать в беспорядке, но в некоторой хронологической последовательности, кадры. Он маленький,  младшая сестрёнка кудряшками потряхивает, сердитая мама, поддатый отец,  двор, Женька, ими прикормленная дворняга Стрелка, потом – она же на асфальте, раздавленная грузовиком, с вывалившимся из грудной клетки алым сердцем…  Потом одноклассники: они с Мишкой играют в школьном ансамбле на гусельках, Лилька укоризненно смотрит на него сквозь свои тяжёлые очки, какие-то пацаны, драка … Потом – стоп! – замедляется бег плёнки … 1977-й. Он, девятиклассник, один дома, на корточках возле своего первого магнитофона с ламповым индикатором уровня записи. Он слушает "AnimalsPink Floyd. Сначала зрачки ещё реагируют на флуоресцирующую зелёным дорожку лампы, потом он окончательно проваливается в музыку сквозь синкопированные кластеры акустических гитар Гилмора и Уотерса. Приходит странное ощущение сопричастности: они сделали то, что хотел и должен был сделать он. Но зависти не было. Он понимал, что ничего подобного ему никогда не написать и не исполнить, и они придумали и исполнили его музыку, то есть … и его – тоже. И что-то в тот момент его переполняло, какая-то неизбежная будущность, какая-то огромность и важность грядущего… Потом кадры побежали снова, и уже – с невероятной быстротой. Идентифицировать изображения  совершенно невозможно, но он знает всё это наизусть, он пронёс это с собой до самого последнего эпизода – в кровати, дома у  продавщицы киоска «Рыба» веселушки Оксанки.

           Проектор перестал стрекотать, и темнота за спиной начала втягивать его в себя. Он погружался, всё убыстряясь, спиной вперёд в какой-то чёрный и бесконечный тоннель. И видел в уходящей перспективе группу провожающих как будто за сверкающим витражом аэропорта. В первом ряду – три его жены и все пять дочерей примерно одного почему-то возраста. Поодаль – уже несколько затуманенные в неясности лица любимых некогда женщин, дальше – ещё чьи-то знакомые глаза и фигуры. Всё это постепенно расплывалось и исчезало во тьме прошлого, теперь уже далёкого и чужого.   

           И вот он уже перемещался лицом вперёд, немного вращаясь по правилу буравчика, освоенного когда-то в институте на лекциях по теоретической механике. Но и это, и всё остальное, земное, уже ему не вспоминалось. Только одно занимало теперь – он увидел слабый мерцающий свет в конце тоннеля. И свет неумолимо приближался.

 

 

                                                                          2

 

         - Приветствую тебя, Адам, повелитель и любимец муз! – нараспев в манере римского патриция провозгласил старик. Это его лысина отблёскивала в тоннель.

« Я не Адам», – хотел было ответить вновь прибывший, но вдруг понял, что начисто забыл, как его звали в той жизни. А, может, и Адам. Пусть будет Адам. Адам – так Адам.

         - Я – не еврей, – всё-таки буркнул он автоматически.

         - Вижу, не слепой, – отозвался старик, – ну, рассказывай!

         - Чего рассказывать?

         - Ну, не знаю. Ощущения, ожидания, впечатления …

         - Да, как-то …,  – замялся Адам. И вдруг понял, что нет у него ни того, ни другого, ни третьего.

         - Ладно-ладно, не смущайся. Ничего. Пройдёт. – Старик с интересом оглядывал его с головы до ног. – Понял хоть, куда попал?   

         - В общих чертах, – после небольшой паузы ответил Адам. Но на самом деле ничего пока не уложилось в его восприятии хоть в мало-мальски стройную версию.

         - То-то, – заулыбался старик, – небось, сейчас думаешь: а где же Чистилище, врата Ада, да? – продолжал он, беззвучно похихикивая.

          Адам в свою очередь тоже пригляделся к собеседнику. Облачённый в тунику старик сидел на низком табурете прямо посреди лужайки мягкого спорыша. Такой же покрывал ровным ковром чуть не весь двор его детства, – какие-то обрывки воспоминаний всё-таки пробивались к Адаму издалека.  Обычный пенсионер, отметил он, аккуратный. Приветливая плешь и седая ровно подстриженная борода – ну, ничего, – кажется, не вредный. Одет вот только странновато …

         - Вообще-то, я – атеист, – наконец неуверенно промолвил Адам.

         - Тяжёлый клинический случай, – нашёлся старик, – не теист, не агностик, а вот так прямо – атеист?

         - Не знаю, не силён я в этих … в этом …

         - Ну, не бери в голову. Не важно. Теперь здесь уже не важно.

        Вдруг каким-то ветерком еле слышным тронуло сзади. Адам оглянулся.

        - Отче …, – произнёс из ниоткуда появившийся тип с крыльями.

        - Стучаться надо! – резко отреагировал старик.

        - Ах, да …  – воскликнул тип и растворился бесследно.

        - Распустились … – ни к кому не обращаясь, проворчал этот самый Отче.

        Возникла неловкая пауза. Старик, казалось, о чём-то задумался. А Адам, улучив момент, тем временем настроился  оглядеть окрестности. И … не обнаружил никаких признаков оных. Так, какая-то дымка вокруг … А на полянке – яркий, но рассеянный свет. … И тем не менее какие-то зайчики отражались же от лысины старика! – те, которые помогли Адаму преодолеть тоннель. Как так? Странно всё это.

        - Так, значит, говоришь, ты – литератор, богема? – очнулся от раздумий старче.

       «Ничего я не говорю. – с удивлением подумал Адам, –  … литератор – это уж слишком как-то … Ну, пописывал всякие опусы, … в последнее время – на продажу. А вот богема – это точно. На работу в этом возрасте уже никто не берёт, все попытки собственного бизнеса благополучно давно скончались. Случайные заработки, халтурки, как у нас говорят, – там – юбилейчик, здесь – корпоративчик. Мелочи …»

        - Ну, песенки-то оптом толкаешь столичным грантоедам? – продолжил беседу с помалкивающим Адамом старик.

        - … Бывает … изредка …, – промямлил наконец тот.

       Вдруг уверенно три раза подряд звякнули в какую-то рынду.

       - Отец! – торжественно обратился опять взявшийся ниоткуда тот же типчик с крыльями.

      - Во-первых, это не он. Во-вторых, его нет. В-третьих, он занят. – уже спокойно о себе в третьем лице поведал Отец.

      - Понял-понял-понял,  – извиняясь, на два шажка отступил тип и испарился вроде бы вовсе.

      Но тут же, почти без паузы опять трижды звякнула железка, и опять проявившийся этот же быстро произнёс, пока не прервали и не послали:

      - Там посетитель оттуда по срочному делу. Уже надоел, не уходит.

      - Я по четвергам после обеда не принимаю, – с философским видом ответствовал старик.

      - Так не к Вам! Вот – к нему! – тип мохнатым своим белоснежным крылом ткнул в сторону Адама.

      - Вот как?! – не на шутку удивился старик, – ну и дела …,  – он как будто задумался.

      - Так что? – в нетерпении заёрзал на месте крылатый.

      - … Ладно, проси, раз такое дело … – наконец ответил Отче, и тип тут же пропал на месте.

      - Ты, вот что, – обратился старик к Адаму, – побеседуй с ней, раз уж такой случай …, это редко вообще-то бывает. Но учти: поаккуратнее, потому как не в себе сейчас она, в состоянии … другом … Понял?!  – как мог строго закончил он.

     «С ней? …»

 

 

                                                                      3

 

 

      Старик сразу пропал, как и не было. Пейзаж мгновенно и кардинально изменился. Вокруг шелестела рощица, чирикало что-то невидимое в ветвях. Но свет был всё тот же, рассеянный, – получалась какая-то загробная картинка, типа, Рай, что ли …

      Перед Адамом стояла девушка и смотрела на него во все глаза, как на привидение.

Он вдруг спохватился, но … оказалось, был уже в тунике, такой же, как и у старика.

     - Вы …

     - Ева, – представилась она просто.

     - Адам.

     - Я знаю, – поспешила она, как бы оправдывая своё внезапное появление этим знанием.

     И замолчали. Тишина не тяготила. Будто продолжали диалог одними глазами, – и этого было достаточно. Что-то в её зрачках казалось ему знакомым. Блеск какой-то едва уловимый. Что-то даже родное, что ли … Внешность? А что внешность … Как-то последние события настроили его на другой лад. Ну, да всё в порядке с внешностью. Мимо бы не прошёл, если что … ну, в смысле, тогда, … там … теперь не важно. А вот глаза! Да … Что-то в них, в озерцах этих невинных и хитрых одновременно, сообщало ему какую-то волнительную к чему-то причастность … Что-то общее было между ними – хоть и тёплое на ощупь, но и пронзительное – до крика.

     - Вы знаете …, – всё-таки начала она …

     - На «ты»?

     - Да, давайте …, давай. … Ты … знаешь, я тебя читаю. Твои рассказы. И Вы … ты знаешь, они как будто мои …, я их читаю как свои. Нет-нет-нет, – она даже руку подняла в мгновенном протесте и тонкою кистью так поводила из стороны в сторону, – я не … я вовсе не хочу примазаться и … и … тому подобное, нет. Я не пишу рассказов, да и стихи только-только стали проситься ко мне… просто ты выражаешь все то – и именно теми словами и образами – как я вижу и понимаю… сумбурно… надеюсь, тебя не коробит моя искренность? … я – восхищаюсь … Наверное, сказала глупость? …

      Замолчали. Она могла этого и не говорить. Он уже прочёл всё в её глазах за минуту до того. Теперь такое было ему доступно. Он уже даже не удивлялся. То общее, что возникло с первых мгновений между ними, не уходило, да и не могло уйти никогда больше. Он бы захотел прикоснуться к ней … если бы это было … там. Тактильное, такое земное – не передаваемое … оно теперь оставило его. И он только смотрел на неё. Он смотрел на неё, а видел себя, того – девятиклассника, слушающего "AnimalsPink Floyd,  навсегда с головой провалившегося в Музыку. Его с ней разделяли десятки лет, а теперь – ещё и черта невозврата. Но, странно … ближе её теперь у него никого не было. Была какая-то связь, какой-то мосток между витками восходящей спирали.

       Она исчезла. И он даже ничего не ответил ей. Не успел. Да и не нужно было ничего отвечать. Лишнее.

 

 

      … Ева проснулась чуть свет с ощущением какого-то произошедшего события, очень значимого, непреходящего. Какая-то уверенность в будущем окрыляла её теперь. И ещё чувствовалась определённая связь с прошлым – не своим – с необъятным прошлым всех, кто повязан синей кровью поэтов. Она знала теперь наверняка, что ждёт её только хорошее, светлое, вечное …

 

           А Адам был уже в пути. Он с каждым шагом приближался к встречающим его. Их было много, очень много. И первыми его встретили мать и отец, обе бабушки и оба деда, друзья Женька и Мишка. Все они улыбались …


+4
15:35
1555
Комментарий удален
09:22
Ну, и я улыбаюсь. Что-то случилось… smile
16:01
Очень интересно и неожиданно написано!
bravo
Вы — удачливый Кладоискатель
17:54
+1
Спасибо! При таком талантище только на удачу и остаётся рассчитывать. crazy
20:29 (отредактировано)
Не надо так шутить, Ваш талант — вне дебатов!
Удача тоже нужна — чтобы находить хорошие клады (к Вашему комментарию, что «все мы здесь кладоискатели».)
Пишите-пишите :)) Вы когда сами с собой шутите или рассказываете кому-то близкому — просто неотразимы. «Резкость» и «дерзость» по-дворянски.
В данном рассказе 1 и 2 главы безупречны, а под конец Вы словно засмущались и сменили слог и стиль…
Если позволите, пожелание на счет оформления — цвета шрифта. Автоматический здесь отражается светло-серым, это очень тяжело для глаз. Мне подсказали коллеги выделять весь текст и менять шрифт на 3-ку, а цвет на темно-синий или один из насыщенных, на Ваш вкус. Можно жирным выделять… Попробуйте и сравните.
Вдохновения Вам и новых успехов!