Я думаю о ней

-  Марк, мы едем?

Это жена. А я уже успел забыть о её существовании, как и обо всём на свете.

-  Все уже собрались.

-  Я думаю.

-  Что?

-  Ду-ма-ю!

-  О чём? Мы ждём тебя. В чём дело?

О, господи … Она не знает, ничего не знает. И никто не знает. Что я сам себе давно не принадлежу. Я думаю. Всё время думаю. И сейчас я думаю о том, о чём думаю всегда.

       Кто так решил? Учительница? Директор школы? Педсовет? Это я сейчас задаю себе этот вопрос. А тогда мы, второклассники, этим вопросом задаваться ещё не могли.

И вот мы стоим вокруг ямки в плотно утрамбованном снегу на обочине окраинной дороги нового многоэтажного жилмассива где-то, кажется, в районе Обь-ГЭС, недалеко от Академ-городка. Стенки цилиндрической ямки –  все в отверстиях, как будто черенком детской лопатки утыканы.  Это следы от пальцев. Это Юрка пытался выбраться, когда в сумерках бульдозерист, расчищавший дорогу, засыпал его плотным отвалом сдвигаемого снега. Это нам тогда рассказали, будто на экскурсии. Юра Синягин, наш одноклассник, играл на улице один. Копался в снегу. Почему-то на обочине. Стемнело рано, январь. Ну, бульдозерист его и не заметил.

       Мороз – за тридцать. Заполуденное солнце низкое сбоку давит. Мы, дети, стоим как вкопанные, глазёнок от ямки оторвать не можем. Я, как обычно, сразу очутился не в своей шкуре – на месте Юрки. Покрылся тошнотворным холодным потом. И ямка эта преследует меня уже не один десяток лет. Какого чёрта … Кому из взрослых педагогов пришла эта дикая мысль везти нас на панихиду и проводить эту экскурсию?!

      Нас, несколько пар мальчик-девочка из класса, в сияющий немыслимой искрящейся белизной первый же, кажется,  день после зимних каникул посадили на пазик и повезли на другой конец города. Как нам это объяснили, не помню. Помню, что до нас не дошло. И мы, как положено, балдели – дорога-то длинная. И угомонить нас учителям было трудно.

Ну, я Лильку, как обычно, за косичку … Она пухленькая такая, Лилька. Ну, толкались с соседом, усидеть не могли. Понятно, дети … Ну, а приехали – всё, отупели как-то сразу, отвердели. Гроб, обитый голубым скользким шёлком, на двух табуретках. Воющая в голос его мама, – мы её не узнали сначала. Бабки, тётки, сладкая вонь каких-то лекарств, валерьянки. Мы стояли в карауле парами мальчик-девочка в изголовье и менялись через каждые пятнадцать минут, пока родные прощались с Юркой. Потом нас сводили к ямке, посадили на пазик, – и, как доехали обратно, не помню. Помню: устал и дома сразу спать лёг…

- Марк?..

Они, эти женщины, умеют как-то не вовремя в голову стучаться. И – как пустым молочным бидоном алюминиевым … Аж гул тупой стоит.

- Все ждут …

- Сейчас …, ну, займитесь чем-нибудь … проверьте, всё ли взяли … Термос…  Пять минут мне дай? Пять!

Я отгородился от неё растопыренной пятернёй, и она, наконец, вышла.

        После института я, двух-годичник, уже второй год как лейтенант, – скоро старшего дадут, – в войсках. В зенитно-ракетном дивизионе на берегу Волги недалеко от городка Чкаловска, бывшего села Василёво, родины знаменитого лётчика. Смешанный лес средней полосы. Позиция, казарма, склады. Человек семьдесят личного состава. Несу нелёгкую службу командиром разгильдяев и тунеядцев одного из взводов стартовой батареи. Иногда и второго комвзвода, и комбата замещаю. Сутками на службе. То дежурство по дивизиону, то месячное боевое дежурство всего дивизиона, то командировка, то учения, то полигон. Жена и дочь – видят меня редко, общаются с такими же неполными семьями в офицерском городке, состоящем из четырёх четырёх-квартирных одноэтажных финских домиков. Наполнена моя жизнь почти только одной службой. Редкие пьянки-гулянки не в счёт. Ровно так всё идёт, не считая мелочей. И вдруг – письмо от матери из дома: Мишка погиб…

         Друг мой Мишка … Тоже одноклассник. Переехал в центр города где-то после восьмого класса, но нас не забывал, приезжал, вместе шайбу и мячик гоняли, пьянствовали чуть-чуть. Мы с ним с первого класса и до конца сидели за одной партой, последней в крайнем левом ряду. Вместе ходили в кружки. На гуслях играли. Записались как-то в балетную студию, но нас выперли очень скоро. Мишка …

         После водного интитута он тоже ушёл в армию, но сержантом, – в водном не было военной кафедры. Пришёл, женился, родился сын. Он подрабатывал в пожарным в ближайшей к дому части. В его дежурство загорелся институт ядерной физики в Академ-городке. Очаг был где-то на подземных этажах. Он вошёл вместе со сменой. Не вышли двое. Он и ещё один.

         На письмо капали мои слёзы, хоть и смотрел я ввысь, поверх сосен. Думы отлетели все. Видел только небо летнее, мирное и приветливое, под которым смерть невозможна …

         Еле слышно притворилась дверь за спиной. Жена. Зашла и вышла. Молча. Сейчас я …, сейчас ….

         Потом, вскоре, ещё ушёл бывший одноклассник. Серёга, тоже бас-гитарист. Играл с ребятами, которые на год старше. Но на выпускном мы составили с ним наконец-то ансамбль, ещё и Лёшка помог. Получилось трио. Что-то спели тоскливое про любовь нашим расфуфыренным девчонкам, мгновенно повзрослевшим пацанам и учителям, подобающе торжественно грустившим в тот вечер. Не знаю, чем занимался Серёга после школы, не пересекались. Отказали почки, онкология.

          Другой одноклассник, тоже Сергей, разбился в бандитской компании на машине в лихие девяностые.

          Лёха, который был с нами в трио на выпускном, ставший хирургом-травмотологом, спасший не одну жизнь, прославившийся в районе золотыми своими руками и светлой головой, спился и умер уже в следующем веке.

          И несколько ребят из моей институтской группы ушли по-разному в разное время …

Я уж не говорю про старшие поколения родных, близких и знакомых. Но у них, можно сказать, сроки подошли. Или вышли …

          И вот, что мне приходит. Смерть всегда где-то рядом. Среди нас…. Не такая уж и чужая нам всем. Она всегда – действующий персонаж любой пьесы. Хоть и незаметный до поры до времени … И я начинаю её представлять …

          Она  - женщина. Молодая сильная женщина…

Да  -  это женщина. Она красива, очень красива, но холодна. Она стройна, строга и безупречна. Взгляд серых проницательных глаз способен остановить и заставить. Пластика её движений, жестикуляции, завораживает и подчиняет. Она не богиня, скорее наоборот, но явление того же порядка.   … Да, она красива. Она независима, горда. И любой её взгляд или жест подчёркивает её независимость, принадлежность самой себе, высокое своё предназначение…

           Самое интересное, что я всё это знаю, не придумал, хотя и ни разу её не видел.

Да и кто её видел? Многие? Но их уже нет. Не у кого спросить, не с кем поделиться. Многим вскружила она голову. Вот и я попался. И теперь я всё время думаю о ней.

   Мне кажется, она иногда разговаривает со мной. О чём-то спрашивает, или отвечает на вопросы, которые сами по себе всплывают в моей голове. Но даже когда я подолгу не слышу её голоса, она всё равно где-то рядом, близко, на расстоянии протянутой руки.

   … Да, это она же и заставляет меня думать о ней! Точно какую-то власть надо мной имеет. И вся её игра со мной,  – а это несомненно игра,  – непременно когда-нибудь будет логически завершена. Наверное, мы будем близки, очень близки, просто не сможем обходиться друг без друга. Но это будет не скоро. По её замыслу я должен бесконечно долго дожидаться, томиться, желать, страдать, и всё время помнить и думать о ней! Думать, думать, думать! И она знает, что это пытка  -  всю жизнь всюду встречать её следы, слышать упоминания о ней, знать, наверняка знать о её существовании. И ждать. И помнить. И думать.

               Почему я всё время должен думать о ней? Я всё время о ней думаю. Не вспоминаю, а именно думаю. Вот и сейчас я думаю о том, о чём думаю всегда.

              … Почками ощутил: в спину потянуло каким-то противным холодком. Тут же что-то сжалось в подреберье. Затылок начал неметь. Она?...

- Марк?!

Жена … Нет, не сегодня, не сейчас …

- Всё, едем. Термос не забыли?