Прошедшее время

2 января 2009
 
  - Скоро из дома начнет вещи выносить! Да что там - дом продаст с нами в комплекте, чтобы только вот это! Всё тянет её туда и тянет... Нет, вот чего ты молчишь как будто ничего не происходит?! Как будто только я всё вижу, только мне не безразлична судьба ребенка! Я тебя сколько раз просила: ну не давай ты ей денег, ну зачем так много? Ты ради этого вот столько пахал?
 
  Это у нас называется обычный вечер. Мама машет книгами, которые я только что притащила домой. Мы с отцом переглядываемся и еле сдерживаем хохот. Это называется комедия. Мама не находит поддержки и понимания, машет на всех рукой: на меня, на книги, на папу и уходит на кухню. Мы ждем, когда она вернется за рукавичкой (она быстро вспоминает) и наконец-то вдоволь смеёмся. Потом папа смотрит новые книжки. Одобряет.
 
  Мама, конечно же, слышит из кухни наш смех. Мы чувствуем себя виноватыми. Чтобы искупить вину отрываемся от чтения и идём есть пирог, когда мама зовет. Мама очень вкусно и хорошо готовит, просто мы с папой не по еде. Когда мама уезжает куда-нибудь у нас праздник - мы можем ну почти ничего не есть. По бутерброду, там, к кофе, по яблоку, или ещё что-нибудь несущественное и незаметное. А ещё когда мама уезжает папа разрешает мне пить кофе. Говорю же: праздник.
 
  Мама у нас хорошая. И она нас любит. Но у неё своеобразные выражения любви: накормить, вовремя уложить спать, проконтролировать всё на свете. Мама любит еду и готовку - по ней видно. По нам же с папой видно, что мы голодные сироты. Иногда когда мы с папой гуляем вдвоём, к нам подходят знакомиться женщины. Они хотят нас подобрать и пожалеть, а мы на своём месте и в жалости не нуждаемся - мы счастливы.
 
  У нас с мамой разные интересы. А с папой одни и те же. Поэтому с папой мы друзья, а с мамой у нас своеобразная холодная война. У папы с мамой не сходятся идеологии воспитания дочери. Итог маму целиком и полностью не устраивает:
 
  "Она ослепнет скоро и не поймет, что ослепла, потому что ей эти строчки снятся уже!" Это правда. Мне часто снятся книги. Мне всегда очень интересно и жаль, что не успеваю дочитать. А иногда я даже что-то запоминаю и потом мы с папой пытаемся разобраться, существует ли такое произведение в нашем мире. Папе нравятся мои рассказы, ему никогда такое не снилось, хотя он тоже тот ещё книжный червь.
 
  "Ну что она за пацанка?! У неё же столько фирменных платьиц и юбок. Да и брюк, футболок нормальных хватает, посмотри, в чем она у тебя ходит! Ты же её на улицу даже не переодеваешь, на вас же люди смотрят. На нас смотрят!" Это тоже частично правда. Я одеваюсь как художник: таскаю старые штаны и растянутые свитера неделями. А ещё у меня отрешенный взгляд. Меня отличает от художника разве что отсутствие таланта и нелюбовь к беспорядку. Я пробовала рисовать, лепить, шить игрушки, ваять, играть на скрипке и писать сказки. У меня всё получалось скверно. Я это сразу поняла и не стала продолжать. Мама сказала, что так поступают только неудачники, а папа - "побольше бы таких смышленых ребят". Любовь к чистоте у меня наследственное, не от мамы. Мама, не смотря на то, что она врач уборку не переваривает. Убираем дома мы с папой. Для нас это как для других десерт. И мы позволяем себе его ежедневно. Мы любим чистоту и аккуратность во всём. Только папа в отличие от меня ещё и в одежде - он всегда одет с иголочки. Я не по шмоткам.
 
  А ещё я не совсем пацанка. Я очень даже нежная и женственная. Просто это пока не проявилось.
 
  "Ты её дневник хоть раз открывал?! Там же одни тройки и неуды! Литература не в счет. Тебе совсем не стыдно? Дочь Курикова! Её учителя по твоим учебникам учились. Позор! В пятницу родительское собрание! Я ещё завтра напомню. И в пятницу тоже. Сам иди и красней". И это тоже не совсем правда. У меня есть и четверки и пятерки ещё по нескольким предметам.
 
  Папа считает, что наша система образования далеко не совершенна. Он знает, о чем считает. За границей дети сами выбирают себе несколько предметов, изучают их углубленно и с интересом - ничего лишнего. Папа разрешил мне поступить так же вопреки системе. Мама с ужасом представляет мой будущий аттестат и перспективы. Папа предлагал даже перейти на домашнее обучение, тем более мы и так часто школу прогуливаем. Я пока думаю.
 
  Папа всегда ходит на собрания и никогда не краснеет. Маме классная руководительница может высказать всё, что думает и в самых зловещих тонах - мама подчиняется ей и реагирует, как положено нервным мамам. Папа же не ведет и бровью. Классная знает, кто мой отец: Тот Самый Преподаватель. Она не может подчинить его себе, поскольку сама подвластна его уму, известности, обаянию и спокойствию. Она смотрит на него как на Бога и говорит с ним с придыханием (я свидетель). И если Бог принимает как должное, что его дочь безнадежная непослушная двоечница, стало быть, на всё воля Божья.
 
  Я могу бесконечно цитировать маму и добавлять комментарии, суть не изменится. Мама считает, что ребенка воспитывают неправильно и губят, а папа просто наблюдатель. Довольный наблюдатель.
 
  Всё, я устала писать в дневник. Вчера нам с двоюродной сестрой Алиной на Новый год подарили дневники на ключиках, на них какие-то дурацкие существа из тупого популярного мультика. Но Алине очень захотелось что-то туда написать, и я решила её поддержать.
 
  P. S. Этот Новый год - отстой. Куча людей в доме и их развлечение - шуметь и еда. Кажется, что на этом их круг интересов заканчивается. И не только в праздники. Мама в восторге. Папа ведет себя как интеллигент. Я тихо злюсь. Наконец-то спать.
 
 
   3 января 2009
 
  Они продолжают шуметь и жрать! От них некуда спрятаться и невозможно читать! С самого утра мой внутренний голос громче маминого, а это вообще никуда не годится. Я спросила, когда они уже уедут и меня отправили в комнату подумать о своём поведении.
 
  Я думаю, как меня бесит Алина и её беспрерывная болтовня о мальчиках, компьютерных играх, наклейках и прочей ерунде. Ей постоянно нужно двигаться, она быстро теряет интерес и ищет другое занятие. Она просто не может обходиться без внимания и закатывает истерики, если ты забудешь о ней хоть на секунду. Я читала, что женщин бить нельзя. Интересно, это только мужчин касается?
 
  Мне очень нравится дядя Вова, потому что он МОЛЧИТ. Я заметила, что взрослые мужчины в основном молчаливы и их слова всегда уместны и по делу. Женщины же любого возраста - кошмар, они какие-то сумасшедшие. Наверное, мама права: я пацанка. Единственное что я не понимаю в дяде Вове - усы. Почему он не сбреет эти дурацкие усы? Может, чтобы соответствовать растительности на лице его жены? Ладно, хватит на родственников гнать. В конце концов, они родственники и может даже люди неплохие, просто гады нетактичные.
 
  Нет, не могу я остановиться. Больше всех я не понимаю старшего брата Алины и его невесту. Они-то зачем сюда приперлись со своей романтикой? Может, я как-то не так всё воспринимаю, я не привыкла к публичным проявлениям любви. Я ни разу не видела ничего подобного между моими родителями. Ни физически, ни по взглядам или энергетике. У них даже спальни у каждого своя. Их союз для меня пока одна из самых больших тайн: кто же они друг для друга? Я знаю, что спрашивать, о таком нельзя, но интересно же.
 
  А ещё я думаю, что папа мне больше не друг - он меня не поддержал, когда мама выгнала. Друзья так не поступают. Я включила на все колонки "Песню о друге" Высоцкого. Только в исполнении не Владимира Семёновича, а Григория Лепса. Папин любимый певец - Высоцкий. А Лепса папа почему-то не любит. "Если друг оказался вдруг и не друг, и не враг, а так, если сразу не разберешь, плох он или хорош"... Папа оценил. Он зашел в комнату и стал гладить по голове. Я гордо убрала голову, и папа прибег к запрещенному оружию - щекотке.
 
  - Заяц, ну чего ты? До Рождества все уедут. Потерпи ещё пару дней. Трудности только на пользу.
  - Я спокойствия хочу и читать! И с тобой наедине прогуляться. Я даже согласна, чтобы мама меня отчитывала, всё же лучше чем вот эта милая и гостеприимная лицемерная...
  - Я тоже хочу, заяц, - папа загадочно подмигнул мне. - Постарайся днём выспаться.
  - А что ты там пишешь? - спросил, придерживая дверь. - Какие они все сволочи, да? - отец рассмеялся. - Лучше что-нибудь хорошее напиши.
 
  Я послушалась и написала хорошее. А теперь послушаюсь и попробую уснуть. А завтра всё дорасскажу. Если выживу, конечно, в этом дурдоме.
 
  P. S. Я забыла. Меня зовут Лера, и в декабре мне исполнилось тринадцать.
 
 
   5 января 2009
 
  Вчерашний день был просто сумасшедшим! У меня даже температура поднялась из-за всей этой суматохи. Благо лежачих не бьют и все стали вести себя тише и адекватнее. Знала бы - приболела бы раньше... В конце концов все родственники уехали и я снова их люблю.
 
  А той ночью папа разбудил меня, мы прокрались в библиотеку и читали каждый своё. И ни слова, кстати, не проронили. Идеально... Маме мы не расскажем, она решит, что у меня из-за этого 38 - мне нельзя нарушать режим. И здесь мама может оказаться права, она доктор. Но всё-таки иногда правила нарушать необходимо. В остальных случаях - просто надо.
 
  Гости уехали, и мама снова превратилась в главврача. Поскорее бы закончились её выходные...
 
  Мой папа безработный. Когда-то он был ведущим преподавателем в столичном институте, но потом случилась я с несколькими несовместимыми между собой и жизнью болезнями. Папа бросил всё, и мы переехали в эту глушь: здесь лес, чистый воздух, вода в озере - хрусталь, хорошие продукты и покой. В столице меня бы уже похоронили. Так говорит мама. Папа об этом ничего не говорит. Мама здесь трудоустроилась и весьма успешно. Она могла бы не работать (в том смысле, что папиных сбережений и наследства хватило бы далеко не на один год), но мама не работать не может. Она карьеристка и трудоголик. И хорошо, что есть её больница. Иначе вся её власть только на нас бы с папой... А у папы сердце барахлит. Я - вообще беда.
 
  Папа сказал, что после Рождества приедут все из нашего Клуба кроме Гоши, Гоша улетел в США. Наш клуб это папины друзья и товарищи, семь человек которые собираются у нас каждый месяц в неполном составе и раз в три точно - в полном. Они все или со старой папиной работы или как-то с этим связаны. Я сижу с ними с момента открытия бутылки вина, и пока не уснет последний. Никого не смущает присутствие ребенка, я всё слушаю и общаюсь с ними на равных. Если что-то не понимаю - все готовы потратить хоть полчаса, чтобы растолковать. Тема потом забывается и меняется. И никто не жалеет и не жалуется. Они все выпивают только по бокалу вина за встречу, все кроме папы. Я никогда не видела, чтобы папа употреблял алкоголь. Они наливают совсем немножко вина мне. Об это мама не знает, но всё равно демонстративно ненавидит папиных друзей. За всё и даже немного авансом.
 
  Мой папа не похож ни на кого в нашем городке. Хоть у него и нет работы, но у него всегда есть деньги. Он не пьет, красив, ухаживает за собой и может поддержать разговор на любую тему. Он добрый и отзывчивый, но и на голову залезть не даст. Многие женщины нашего городка тайно и явно влюблены в моего отца. Я это вижу на прогулках. Иногда оцениваю и подбираю папе другую жену. Иногда мы с папой можем об этом пошутить.
 
  За ужином я тру ладошки и говорю: "Ну, что, Тина (я часто называю маму по имени), скоро будет 1:1".
 
  Папа улыбается.
 
  Потом я отпускаю ещё пару шуток. В конце концов, заслужила - я больна, меня мучили гостями, а теперь ещё и есть заставляют.
 
  Папа пресекает шутку. Я знаю о нём почти всё, но о юморе однозначно ответить затрудняюсь. Часто его шутки хочется записывать, часто они ужасно плоские и банальные. Его юмор какой-то... на грани. Особенно, что касается мамы. Мы любим над ней посмеяться, но папа всегда умеет остановиться. Я только живот приготовлю, а папа раз и всё. То ли боится, то ли жалеет маму. Я не осуждаю: сама иногда маму побаиваюсь. Мне кажется, что он всегда хочет позволить себе больше, но по каким-то техническим причинам не может. И эти причины и являются сутью родительских отношений. В которых я пока разобраться не способна.
 
  Мне кажется, что папа всегда хочет позволить себе больше. Возможно, в своих фантазиях он живет с совсем другой женщиной, в другом городе, в другом доме, работает в институте. Только я там всё та же (разве что - здоровая). Я хотела бы, чтобы папа мог позволить себе больше.
 
 
   1 января 2013
 
  Нашла этот дневник с ужасной обложкой, перечитала всё. И хорошо! Не надо повторяться в жалобах на всё тех же гадов, только повзрослевших. Ключи у нас с кузиной потерялись, так что пришлось взламывать ручкой. Её дневник почему-то оказался у нас дома. Она его тоже забросила, только чуть раньше, чем я. Ей восемнадцать и она только что сдала первую сессию. Она поступила на иняз, помолвлена с перспективным программистом и все родственники в ней души не чают. Мама всё так же кричит, и имя племянницы употребляется чаще, чем моё. "А вот Алина..." Мама теперь точно уверена: моё воспитание провалено, меня можно списывать. В крайних случаях я говорю, что могла бы умереть ещё в пеленках. Это жестоко, но честно. На маму всегда действует: она мрачнеет и может даже долго помолчать. Минут шесть. А потом всё снова, по кругу.
 
  Мне семнадцать, я заканчиваю в этом году школу и никуда не поступаю. Папа говорит, что это не обязательно. Что "нет глупее ошибки, нежели заставлять не до конца сформировавшегося и осознавшего, что вообще происходит дитя за пару минут решить, чему он посвятит всю жизнь".
 
  - Пускай подумает.
  - А пока подумает? Книжки читать будет?!
  - Не самый плохой вариант.
  - А если пять лет будет думать?!
  - Да хоть двадцать пять!
  - То есть, Аристарх, тебе всё так же плевать, что твой ребенок может не реализовать себя в этом мире?!
  - То есть, Тина, ты всё так же видишь связь между поступлением в вуз и реализацией?!
 
  Отец очень редко парирует маме. И я не припоминаю за ним такого, чтобы повышал голос. И это всё было при дяде, тёте и кузине. Я запомню этот диалог на всю жизнь.
 
  Кстати
 
 
   6 января 2017
 
  Диалог запомнила, да. Что там было за "кстати" - хоть убейте. Вообще те праздники из головы вылетели. Знаю только то, что успела записать. По законам жанра дневник забросила и вот только спустя четыре года нашла. Нет, не случайно, специально.
 
  Это моё последнее Рождество. Оно ужасно. Ещё хуже тех Новых годов с бесящими, но дорогими родственниками. Я Новый год вообще никогда не понимала. А Рождество понимала. И любила. Мы с папой его любили. Это был наш праздник. Мама всегда брала на Рождество дежурства, в Рождество ещё до моего рождения умерла мамина любовь всей жизни. Это тоже, разумеется, до недавних пор было тайной.
 
  Как и то, что мама мне не родная. Меня родила другая женщина, я была при смерти, прогнозы надежды не давали. Насколько я поняла, биологическая мать оставила нас с отцом. Папа не выдержал и начал спиваться. Какое-то время я была больной, умирающей и почти сиротой. Не нужная никому, кроме Тины, Тина работала в больнице, в другом отделении, но как-то случайно зашла в роддом. Потом стала ходить не случайно. Вытащила папу из депрессии, вытащила меня из лап смерти, предложила Аристарху переехать и вместе воспитывать меня. Или он предложил, не суть. Наверное, он, мама упоминала, что папа хотел даже оформить официальный брак. Но мама могла бы пойти замуж только за человека, который погиб почти за год до моего рождения.
 
  Мы всегда были на Рождество или вдвоём с папой или с кем-то ещё из Клуба. А сейчас мы пытаемся праздновать вдвоём с мамой. Я настояла, я выпросила, ведь это моё последнее Рождество.
 
  Мама угрюма: она сейчас должна быть на работе. А ещё лучше - рядом с первой любовью. На работе она хотя бы не думала бы о таких вещах.
 
  Я угрюма: мама сейчас должна быть на работе. А я с папой. Но папы больше нет, и не будет. И Рождества у меня больше не будет.
 
  Мама накрыла стол по канонам. Я запихиваю в себя все блюда понемногу, хотя одна закрученная абрикоса, попробованная перед ужином, уже была перебором.
 
  Пол вечера я блюю. А мама рыдает и пьет. А потом мы вместе курим.
 
  Это второе мамино самое худшее Рождество. И моё первое самое худшее Рождество. И моё самое последнее Рождество.
 
  Я вою у мамы на плече хотя и пыталась казаться сильной. Я представляю, что это плечо папы. Мне немного легче.
 
 
  Я решила поступать в высшее учебное заведение спустя четыре года после окончания школы - в двадцать один. Я приняла это решение на похоронах папы. Мне нужно было очень срочно куда-то деться, желательно поближе к папочке, иначе я бы просто свихнулась.
 
  Один из отцовских друзей, который занял пост заведующего кафедрой после папы, сказал, что я ещё успеваю подать документы в этом году. Только если прямо завтра приступлю к делу.
 
  Я поступила на бюджет. Кстати, сама. Впрочем, на филологию любой дурак может, даже с моим аттестатом, нечем хвастаться.
 
  Мне позвонили и сообщили о зачислении. Через две минуты я вошла в кабинет моего врача. Через семь узнала, что мне осталось жить максимум полгода. Это точно. Я и так чудом вымахала до двадцати.
 
  Я всё равно решила учиться пока смогу. Пошла относить оригиналы документов и в ступоре застыла перед фотографией папы в институтском коридоре. Там работали наши из Клуба. Там все знали, чья я дочь и смотрели на меня как на дочь Того Самого Преподавателя. Мне не нужно было никаких поблажек, только чтобы ТАК смотрели: помня, кто мой папа. Я почему-то боюсь, что когда умру, все сразу забудут об отце. Глупости, конечно, это меня сразу забудут, а о папе и его достижениях будут помнить ещё долго, он - часть истории. Я могу остаться разве что частью истории моего отца. Но максимум что обо мне напишет папин биограф: "Дочь - Валерия Аристарховна Курикова, родилась в 1996-ом, умерла в 2017-ом".
 
  Я хожу на занятия до последнего, пока не становится совсем плохо. У меня в институте три цели: получать новые знания, общаться и напоминать всем об Аристархе Курикове. Впрочем, получается у меня всё так себе: на лекциях сосредоточиться не могу. Не замечаю влюбленного в меня ещё с вступительной кампании Родиона, который чем-то похож на папу. Даже на собственной влюбленности в другого мальчика не могу сосредоточиться. Я замечаю и нормально реагирую только на Гошу: он из Клуба, папин друг, они с папой были коллегами, а после увольнения отца Игорь занял его должность. Мы с Гошей подружились и встречаемся раз-два в неделю за пределами учебного заведения. Игорь делает для меня то, что не может больше никто - часами говорит и слушает о папе. Другие темы у нас тоже есть. Я не хотела говорить Гоше о приговоре врачей, не хотела, чтобы он возился со мной из жалости или долга перед отцом. Но приговор, как и многое другое уже вырвались и мне плевать на мотивы общения Гоши со мной. Главное, чтобы он был до конца.
 
 
  Папин лечащий врач сказал на поминках, что отец умер, потому что был не при деле. Вернее потому что был не при Том Деле и не на Том Месте. Его Дело - преподавание. Его Место - институт. А не больная дочь и глушь. Он (то есть она; папин врач это мама) никого не хотела обидеть, просто, что у трезвого на уме...
 
  Я внезапно увидела, как мама постарела, как она, оказывается, изменилась внешне за десять лет, даже истощала. Я поняла, что она похоронит меня и не задержится здесь надолго. Она осталась верна своему Делу - медицине, но место пришлось поменять. Её Место - возле умершей любви всей жизни, а не возле нас с папой. Моя мама стала моей мамой просто потому, что не могла покончить с собой после утраты - ей это было запрещено. Это не хорошо и не плохо просто она не могла поступить по-другому. Все мы (как и все люди) просто не могли / не можем поступить по-другому. С единственной разницей: многие ещё "не могут по-другому", а мы уже "не могли". Прошедшее время.
 
  Я тоже умираю из-за Дела и Места. Моё Дело - читать. Моё Место - неважно где, главное, чтобы слева от папы. И что это за дело? Да и место тоже спорное... Мама не зря всё моё детство нас с отцом пилила. Впрочем, это ни на что не влияло.
 
  Это называется трагедия. Но никто (из оставшихся) уже не в силах плакать. Всё выплакано.
 
 
  Рождество закончилось и я понимаю, что нет сил и смысла ждать, когда ЭТО случится само собой.
 
  Мама уснула и я, кажется, впервые целую её. Я ложусь спать. Я откуда-то точно знаю, что ночью меня разбудит папа, мы прокрадёмся в библиотеку и будем читать каждый своё и молчать каждый о своём. Но при этом мы будем вместе. И это будет счастье. И его уже не нарушат никакие нетактичные гости. И никакие дела и места.
 
   14.08.2017 - 29.08.2017