Красные фонари

Красных фонарей попадалось много. Но все не те – под ними неизменно оказывался зазывала, эмигрант, который, хватая за рукав, на ломаном английском назойливо уговаривал меня зайти, называя достаточно низкую сумму. Но по книгам и кинофильмам простой русский паренек Табунков знал – выход в таких местах будет стоить много дороже. Поэтому все шел и шел по промозглым улицам ночного порта, где стояло его судно, и повернуть назад было невозможно – этого ему не простят!

Наконец, он, похоже, наткнулся на то, что искал. Яркие красные фонари у входа высвечивали не нахального швейцара, а дорогие автомобили у обочины. Догадка подтвердилась, когда из остановившегося напротив такси вышли двое мужчин весьма респектабельного вида и направились к дверям заведения.

Табунков еще несколько мгновений помедлил, усмиряя в душе весьма противоречивые чувства, и, насилу поборов преступное малодушие, которое вполне могло сойти и за угрызения совести, шагнул под красный свет. Первый раз в жизни.

У него просто не было выхода.

Цвет зеленых купюр замелькал уже в холле, ничем особым не отличавшимся от фойе кинотеатра. Тучный бандер в белоснежной рубахе и черной бабочке продавал за стойкой входные билеты вошедшим перед Табунковым господам. Выждав, пока те уверенной походкой завсегдатаев проследуют в резные двери, Табунков приблизился к стойке и робко справился о цене. Бандер, бросив беглый взгляд на незнакомого посетителя, холодно назвал сумму. Она оказалась приличной – неделю Табункову в море вкалывать. Это обстоятельство показалось ему более чем убедительным, и, облегченно вздохнув, наш несостоявшийся герой хотел уже было ретироваться, как вдруг резные двери распахнулись, и из них вышла!..

Шоколадного цвета девица, держа тонкую длинную сигарету на отлете хрупкой руки, прошла прямо к стойке, перекинулась парой фраз с бандером и, так и не удостоив щуплого посетителя взглядом, надменно продефилировала обратно. А Табункова вмиг прошиб пот.  Ибо из одежды на точеной фигурке был некий пляжный вариант, причем той ультрапрогрессивной части прекрасной половины человечества, которая решительно не желает ни в чем уступать – даже во время купания и загара – половине сильной.

А Табунков вот уже полгода не был не то чтобы на пляже, но и просто на берегу.
«Ладно, - выуживая деньги из кармана, решил он, - вдобавок еще и скрягой обзовут!»

Мгновенно просияв, бандер обменял хрустящие купюры немалого достоинства на красный – в цвет! – билет и кивнул на искусительные двери. Унимая бешено бьющееся сердце (обратной дороги уже не было), Табунков на негнущихся ногах направился к ним…

А все односельчане, жадно внимающие его рассказам о заморских странах, нетерпеливо ждущие новых повествований! Что поделать – один он был на затерянную в российской глубинке деревню моряк. Посчастливилось ему, приехав однажды в балтийский город, увидеть синее море и дивные страны за ним. И сама собой легла на плечи эта миссия – красочно, а, главное, правдиво, рассказывать обо всем увиденном землякам. И хоть не баловал рыболовный флот частыми заходами в инпорты, кое-что посмотреть уже удалось. Из Мавритании Табунков привез воспоминание о песчаных бурях, воинственных маврах и грязных кварталах мазанок в портовых районах. На верблюде, правда, прокатиться не пришлось. Зато в Нигерии «посчастливилось» ни за что ни про что получить по спине дубинкой чернокожего полицейского в придачу к восхитительным впечатлениям от вечнозеленых тропических джунглей по берегам извилистой реки. И вот в этом рейсе так повезло – Роттердам! Цивилизация! Европа! Крупный порт, город каналов, устремленных в небо готических соборов и мельниц. И еще районов красных фонарей. Эту достопримечательность почему-то первой указывали в письме одноклассники, прознавшие о предстоящем заходе в Нидерланды. Кто-то из них слышал по радио, что Роттердам – «индустрия секса».

В колхозах всегда живо интересовались достижениями индустрии.

Теперь обойти красные фонари было невозможно. Поэтому, при свете дня добросовестно отбив ноги о брусчатку мостовых, отщелкав несколько фотопленок, с заходом солнца Табунков взял курс на их свет.

Итак, он не распахнул и вошел, а приоткрыл и протиснулся в резные двери, оказавшись в большом полутемном зале. По левую руку была стойка бара, за ней ряд пустых столиков. Прямо располагалась сцена, на которой пышноволосая девица под громкую музыку еще только вознамеривалась показать что-то малочисленным зрителям, рассевшимся внизу на диванах. А справа на высоких кожаных табуретах, в несметном, как показалось Табункову, количестве (у страха глаза велики!), восседали они – передовички, надо полагать, этой самой индустрии. Всех цветов и оттенков кожи, какого угодно роста и сложения. И Табунков, спешно взбираясь на табурет у стойки, невольно восхитился разнообразием женских фигур.

Бармен тотчас налил бокал светлого пива – его стоимость, оказывается, входила в цену билета. Это пришлось весьма кстати – видимость какого-то занятия можно было создать. Вцепившись обеими руками в бокал, с пятисекундным интервалом из него прихлебывая, Табунков неотрывно – упаси Бог скосить глаза вправо! – глядел на сцену, где девица под музыку неспешно освобождалась от одежды.

Так прошла целая вечность – минуты, верно, полторы. Наконец одна из белокурых див, отчаявшись дождаться знаков внимания от необычного и симпатичного посетителя, грациозно соскользнула со своего насеста и направилась к Табункову.
Краешком глаза узрев маневр, тот изо всех сил попытался расслабиться, даже небрежно бросил подрагивающую руку на стойку.

- Привет! – сверкнув обворожительной улыбкой, она уселась рядом, и ладонь Табункова оказалась вдруг намертво пригвожденной к стойке ненавязчиво влившейся в нее грудью девицы.

Прохлада упругой плоти могла свести с ума кого угодно…

«Да ладно! – вдруг воспрял духом Табунков, - Культпоход, так культпоход!»

- Вечер добрый, - старательно, как учила преподавательница английского языка, напряг рот Табунков, - Как дела?

Дела у девицы оказались вери гуд, - она ведь только что познакомилась с таким парнем! Приятное знакомство, заметила она, запросто можно продолжить.

Табунков молчал. Вообще-то он был парнем компанейским…

Безошибочно угадывая его состояние, девушка ворковала о том, о сем, мягко подводя разговор к цене дальнейшего общения.

Оно стоило уже месяца работы в море.

Вовсе не из желания воззвать к совести жрицы любви, а лишь для продолжения светской беседы, которая хоть как-то оттягивала его ответ, Табунков повел речь о море. О чем он еще мог так хорошо рассказать? С каждым его словом в темных глазах новой знакомой появлялся неподдельный интерес – все-таки девушки неравнодушны к мужественным морякам. Особенно портовые. И Табунков, понемногу осваиваясь в непривычной обстановке, оседлал любимого конька, умудряясь даже при скудном словарном запасе и заблокированной для жестов руке живописать довольно красочные картины. В какой–то момент его пылкой речи и прозвучало слово «русский».
- Русский? – ее расширившиеся глаза горели полным восторгом. Она смотрела на него так, как смотрят дети на новогоднюю елку или на слона в зоопарке. – Ты русский?!
Табунков не без гордости кивнул.

Не в силах совладать с захлестнувшими эмоциями, девица спорхнула с табурета и, подбежав к своим «коллегам», громко выдохнула:

- Да ведь это русский!

Удивленно-восторженный возглас пронесся по залу. Бармен уронил под стойку пустой бокал. Вальяжные господа дружно поворотили шеи. Даже девушка на сцене, казалось, замерла в финальном движении. Впрочем, свое выступление она тотчас завершила. И бокал в руке вовремя опустел. Так что зардевшийся Табунков под взоры десятков глаз ловко спрыгнул со своего места и направился к дверям.


- Как?! – задыхались в праведном гневе в этом месте его рассказа земляки. – Да ведь если б ты остался!.. Так зачем ты вообще тогда шел?

А Табунков удивленно пожимал плечами. Ну и остался бы – дальше ведь ничего экзотического уже б не случилось! Так зачем шел? Чтоб вам, дотошным, рассказать, как оно там – в районе красных фонарей. Роттердам ведь , Голландия!..