Камера

Даже не знаю, с чего начать, но начать с чего-то нужно.

 Как говорит мой давний напоминающий старого лиса коллега по творчеству (хорошо, что не по постели), «когда ты была не только красивой, но и молодой»… Так вот, в то почти забытое время однажды (тогда думалось, что навсегда) я попала в редакцию только что созданной, а точнее, претерпевшей реконструкцию районной газетки. Она, пройдёт немного лет, станет одним из подразделений достаточно крупного холдинга (хотя для Нью-Васюков, где он когда-то был основан, слово «холдинг» также нелепо, как пять звёзд над дешёвенькой, с допотопными железными кроватями и полосатыми матрасами гостиницей).

 Впрочем, я забежала вперёд, чего делать никак не следовало. Логичней было бы продолжить, какого рожна я вообще тогда делала в «районке». Даже не помню, откуда узнала про её существование. Время было тяжёлое. Денег катастрофически не хватало, и я пописывала, как тогда казалось, не представляющие никакой ценности статейки, а за это платили – подумать только! – не ржавой селёдкой и просроченными консервами и даже не худосочными «ножками Буша», которые, по-видимому, шли из Америки пешком. Получала, как любой внештатник, гонорар: мизерные, «деревянные», но «живые» деньги — «наличку», на которую можно было купить то… чего в продаже давно уже не было. Так прошёл год, второй, третий…

*   *    *

 Плох тот солдат, который не мечтает стать генералом. Я мечтала, но не о чине генерала – хотелось большего, и в плане жалованья, которое на тот момент начали выплачивать нерегулярно, и в плане профессионального роста: «Если эта писанина имеет место быть, почему тогда не войти в штат, так сказать, узаконить на рынке труда своё весьма шаткое положение?». Однако мне дали понять, что к числу избранных (а таковыми считали себя сотрудники редакций газеты и телевидения) не отношусь. Расплывшись в улыбке, звезданутые «акулы пера» любезно поинтересовались:

— А кем мы тебя можем взять?

Вопрос был риторическим, так как ответ последовал незамедлительно:

—Только техничкой.

 Ф-фу!.. Но «ф-фу» не в адрес работниц тряпок и швабр, «ф-фу» — это как же высоко ценили мои опусы, чтобы заполнять ими печатное пространство, и как же низко, чтобы предложить официальное трудоустройство. Брошенных с ухмылкой фраз избалованных жизнью соплюшек оказалось достаточно, чтобы – хотя бы попробовать – найти себя в другом.

*    *   *

 В чём? Две «вышки» — «педуха», миллионы уничтоженных нервных клеток, надрывающиеся до хрипоты (на урок и с урока) звонки. Но ещё хуже – невыносимый рёв выскочившей из кабинетов и оголтело несущейся по коридорам оравы, от которого можно не только оглохнуть, но и отупеть, внешне и внутренне став похожей на старых дев, самозабвенно размахивающих указками у занимающих полстены географических карт.

 К счастью, со мной этого не произошло, но писать за те годы, в течение которых пыталась влезть в покрытую чешуйками, сморщенную шкуру чопорной «училки», совершенно отвыкла.

*    *   *

 Но можно ли обретённые навыки забыть? Бах, и амнезия! Моё умение тасовать, словно колоду карт, слова и находить где-то удачные, а где-то не очень фразы никуда не делось.

 Однако художества свои на показ не выставляла: измотали Сивку крутые горки, и скудоумный мерин наконец уяснил, что инициатива наказуема. Не заметила, как небо застлали тучи. С ужасом осознала, что ничего другого делать не умею, а дипломы о высших образованиях и желание обрести спокойную и размеренную жизнь можно похоронить. И поставить памятник. Аминь.

*    *    *

 Теперь понимаю, почему японцы и китайцы живут по принципу «не надо торопица, не надо волноваца». Вообще ничего предпринимать не нужно – всё, что НЕ ДЕЛАЕТСЯ, к лучшему. Меня позвали. В тот самый холдинг, которым грезила в девичестве. Хмыкнула: «Онегин, я тогда моложе…» В ушах звучало: «Только техничкой…» Обещала подумать. Думала два месяца. Манна небесная за это время не посыпалась, а кушать хотелось, и я согласилась.

 Через неделю, когда, прикрыв дверь кабинета, по инерции решила подтянуть уехавшие вниз колготки, сей увлекательный процесс был прерван «калеками по перу»: «Установлена камера». И показали наверх. Я тоже взглянула: ничего необычного. Потолок как потолок. Под что её замаскировали? Под люстру что ли? И в туалете камера? По фиг. Что, женской попы никто не видел? Я вас умоляю, мало чем отличается от мужской.

 Смотрите, сколько влезет. Если, конечно, хотите смотреть, как я отрываю от кресла зад, щёлкаю чайником и, поправляя задравшуюся юбку, восседаю на место. Завариваю «Доширак» — деликатес местных служащих. Уставившись немигающим взглядом в монитор, машинально почёсываю «тыковку».

***

Через полгода освоилась. Чего только не делаю за день!.. Причём знаю, что каждого здесь имеют в скрытую камеру. Хорошо, что соглядатаи пока подсматривают, а могли бы и подслушивать, а ещё и поднюхивать.

Ну нет, поднюхивать – только в туалете, и то мало верится, что около вентиляционной решётки кто-то сидит и вдыхает распространяющиеся ароматы. А «жучки» могли и понаставить.

Язык без костей. Не знаю, как до Киева, а до Колымы доведёт. Болтаем всякую чушь, нарываемся на неприятности. Но вроде пока без «прослушки». Будь она поставлена, «идут года, меняются генсеки, — промолвил сучкоруб на лесосеке». Девчонки, и у стен есть уши. Давайте, если о том, о чём нельзя, то вполголоса. Договорились?

***

Договорились. Дотрепались. Какой плюрализм мнений? Полноте обольщаться, эпоха Горбачёва прошла.

Увольнение одной из нас, первой, было как снег на голову. В ни-ку-да (на тот момент думалось именно так). Против системы выступать бессмысленно, чугунные лбы входящих в её ряды не пробить.

Притихли. За что боролись, на то и напоролись. И пресс. Кажется, что нашпигованный камерами потолок опускается всё ниже и ниже, вдавливая тебя в пол, чтобы потом прихлопнуть, размазать по немытому линолеуму.

Если раньше эта тема не обсуждалась, то теперь не единожды давалось понять, что за нами бдят в оба глаза. Записывалось, во сколько приходим и уходим (с секундомером, наверное, караулят у двери). Выявлялся круг знакомых и знакомых знакомых, давались указания, с кем дружить, а с кем не следует.

Заметила, что на обед и с обеда стали ходить вместе. Строем. Не удивилась бы, если бы по периметру пустили ток. И вправду, зачем нас жалеть? Бабы новых нарожают. Одноклеточная молодёжь с загаженными Интернетом и телевидением мозгами придёт и будет работать. Молча. Как рыбы. Или рабы?..

*    *   *

 Вторая. Её уходу никто не удивился, человек такая сволочь, которая ко всему привыкает. Лишь плечами пожали: незаменимых нет, на место одного битого двое небитых просятся.

 Догутарились. Теперь в тряпочку буду помалкивать – лялякать больше не с кем. Доверять кому-то, когда введён закон «о стукачестве» (вот уж придумал народ названьице), равносильно одеть верёвку себе на шею и затянуть узел. Ну уж нет. Я-то знаю, что «под колпаком». И не надо «Лазаря петь, мы учёные».

 Вот и до меня добрались. Напрасно топорщила шипы и иглы. О-очень испугала. Не печатная машинка, идеями не блещу. Сказали – выполнила. Камера? Да хоть засмотритесь. Любуйтесь на здоровье. В том, что красивая, вины не испытываю. Какой я журналист? Да уж какого взяли. Сначала харчами перебирали, насмехались, а потом «Придите, пожалуйста». А, так мне уволиться? Конечно, подумаю. Это лучше, чем имитировать бурную деятельность и сидеть под корягой премудрым пескарём.

*    **

Угрозы не воплотились, холдинг всё больше и больше напоминал нарыв, который должен был прорвать. Или трест, который лопнет. Не до моего самовольства…   Камера осталась, продолжала фиксировать любые телодвижения, но тотальная слежка – на время – прекратилась (тяжела корона, давит на мозжечок, как тут не развиться паранойе с подозрительностью и самодурством?).

Пока никто не трогает. Ключевое слово «пока». Маршрут – до стола, потом к подоконнику. Посмотрю в окно и вздохну… Спешащие куда-то люди – весёлые, счастливые. Ещё несколько месяцев назад я могла себя к ним причислить.

Дохохатываться до поиска новой работы желающих нет. Строчу, пока текст не начинает расплываться, а перед глазами не мельтешат буквы. Не об этом ли мечтала? Так вот, мечты имеют свойство сбываться, стоит только расхотеть. Иногда прислушиваюсь: мозги кипят или чайник?.. Отхлебну пару глотков и дальше. Редко кто заглядывает. Так и сижу весь день. Всё моё замкнутое пространство — дверь (за ней туда-сюда снуют конвоиры); шкаф, внутри которого, кроме пыли, ничего нет; стена, обвешенная картинами и грамотами, словно грудь Брежнева медалями; нависший потолок.

Камера.