одна из самых нелепых дуэлей в истории русской литературы
Удивительные новости
Как Николай Гумилёв и Максимилиан Волошин стрелялись на Чёрной речке...
Как справедливо заметил Гегель, история повторяется дважды: первый раз в виде трагедии, второй — в виде фарса. 5 декабря 1909 года на Чёрной речке состоялась одна из самых нелепых дуэлей в истории русской литературы. Она же последняя — между Николаем Гумилевым и Максимилианом Волошиным.
Началась эта история с самой яркой мистификации Серебряного века. В редакцию нового литературного журнала «Аполлон» был доставлен пухлый конверт со стихами некой Черубины де Габриак. Мифическая биография Черубины включала аристократическое испано-французское происхождение, необыкновенную красоту и трагическую судьбу. Стихи же привели всех в полнейший восторг. Воображению сотрудников редакции «Аполлона» рисовалась жгучая красавица, чья душа разрывается между любовью к Богу и искушениями грешного мира.
Стихи были напечатаны, и о новой звезде русской поэзии заговорил весь Петербург. Правда, саму поэтессу никто не видел, восторженные поклонники лишь иногда наслаждались по телефону её чарующим голосом. Одним из таких поклонников, заочно влюблённых в Черубину, был молодой поэт Николай Гумилёв, ведущий в «Апполоне» раздел «Письма о русской поэзии».
И вдруг этот платонический роман был прерван самым скандальным образом. Оказалось, что никакой Черубины де Габриак нет, а есть учительница приготовительного класса гимназии Елизавета Дмитриева — девушка, несомненно, талантливая, но совсем не красивая, и к тому же прихрамывающая после перенесённой чахотки. Грандиозный розыгрыш она устроила вместе со своим другом Максом Волошиным — и успех литературной мистификации превзошёл все ожидания.
В итоге взбешенный Гумилев позволил себе нелестные высказывания, задевающие честь дамы, после чего обычно добродушный Макс отвесил ему публичную пощечину.
Впрочем, есть и другая версия этих событий. Согласно ей, мистификация была последней каплей, переполнившей чашу терпения Гумилёва, а любовный треугольник сложился раньше. Не блещущая красотой, но очень обаятельная Елизавета Дмитриева флиртовала с обоими поэтами — и Гумилёвым, и Волошиным. В конце концов между всеми троими состоялось объяснение, девушке пришлось выбирать и она предпочла Макса. Только после этого они вместе придумали Черубину. Не удивительно, что когда обман раскрылся, Гумилёв почувствовал себя круглым дураком — он был не на шутку влюблён в Лилю (так называли Елизавету друзья) и даже делал ей предложение.
Сама Дмитриева описывала эти события так:
«В „Аполлоне" он остановил меня и сказал: „Я прошу Вас последний раз: выходите за меня замуж", я сказала: „Нет!"
Он побледнел. „Ну тогда Вы узнаете меня".
Это была суббота. В понедельник ко мне пришел Гюнтер (немецкий поэт, сотрудник „Аполлона" Иоганнес фон Гюнтер — прим. „Избранного") и сказал, что Н. С. [Гумилев] на „Башне" говорил бог знает что обо мне. Я позвала Н. С. к Лидии Павловне Брюлловой, там же был и Гюнтер. Я спросила Н. С.: говорил ли он это? Он повторил мне в лицо. Я вышла из комнаты. Он уже ненавидел меня. Через два дня М. А. [Волошин] ударил его, была дуэль».
Стреляться поэты решили не где-нибудь, а за Новой Деревней возле Черной речки — если не той самой парой пистолетов, которой стрелялся Пушкин, то, во всяком случае, современными ей старинными дуэльными пистолетами.
Всё это было бы весьма романтично и трагично, если бы не было так смешно.
Во-первых, по пути к месту дуэли Волошин потерял в сугробе свою калошу и наотрез отказался стреляться без неё. После этого вся компания, включая замёрзшего Гумилева, долго искала калошу Волошина.
Наконец, нашли. Затем высокий Алексей Толстой отмерил между противниками 20 шагов, стараясь шагать как можно шире. Пыжей не оказалось и в антикварные пистолеты вместо них забили разорванный платок. Толстого заставили перемерять расстояние несколько раз и он, в конце концов, провалился в яму с талой водой по пояс.
Словом, к началу дуэли, все участники промокли и продрогли, а происходящее всё больше напоминало постановку в жанре чёрной комедии, в которой, к счастью, обошлось без жертв.
Волошин описывает дуэль так:
«Гумилев промахнулся, у меня пистолет дал осечку. Он предложил мне стрелять еще раз. Я выстрелил, боясь, по неумению своему стрелять, попасть в него. Не попал, и на этом наша дуэль окончилась. Секунданты предложили нам подать друг другу руки, но мы отказались».
А вот свидетельство Алексея Толстого, выбранного распорядителем дуэли:
«Передав второй пистолет В(олошину), я, по правилам, в последний раз предложил мириться. Но Гумилев перебил меня, сказав глухо и недовольно: „Я приехал драться, а не мириться". Тогда я просил приготовиться и начал громко считать: раз, два... (Кузмин, не в силах стоять, сел в снег и заслонился цинковым хирургическим ящиком, чтобы не видеть ужасов) ...три! — крикнул я. У Гумилева блеснул красноватый свет, и раздался выстрел. Прошло несколько секунд. Второго выстрела не последовало. Тогда Гумилев крикнул с бешенством:„Я требую, чтобы этот господин стрелял".
В. проговорил в волнении: „У меня была осечка". „Пускай он стреляет во второй раз, — крикнул опять Гумилев, — я требую этого..." В. поднял пистолет, и я слышал, как щелкнул курок, но выстрела не было. Я подбежал к нему, выдернул у него из дрожащей руки пистолет и, целя в снег, выстрелил. Гашеткой мне ободрало палец. Гумилев продолжал неподвижно стоять. „Я требую третьего выстрела", — упрямо проговорил он.
Мы начали совещаться и отказали. Гумилев поднял шубу, перекинул её через руку и пошел к автомобилям».
Происшествие попало в газеты, вызвав бурю насмешек. Саша Черный придумал Максу Волошину прозвище Вакс Калошин, которое надолго к нему прилипло.
Следствие по поединку велось почти год и постановило: Гумилева, как подавшего повод к дуэли, приговорить к максимальному наказанию — семи дням домашнего ареста, Волошина — к минимальному, одному дню домашнего ареста.
Дуэлянты ещё долго оставались в ссоре и пожали друг другу руку только в 1921 году, незадолго до трагической смерти Николая Гумилева.