Заранцы.

В названии ошибки нет.

Автопробег в тысячу верст в четыре руки не сильно утомил, и, хотя до Москвы осталось немногим больше 200 километров, мы с Шуриком, моим другом, решили покинуть автостраду и свернуть в расположенный немного в стороне провинциальный, уездный городок. В нем проживал наш юношеский близкий друг, в свое время решившийся покинуть столицу и создать свой земной рай в глубинке. За это время он успел жениться, получить квартиру, разбогатеть, развестись и разориться. Осталась у него лишь однокомнатная квартира, где он и проживал. Мы заранее созванивались, договорились о встрече.

Вот и городок. Вот эта улица. Вот этот дом.

Встреча пока ограничивалась дружескими объятиями, и столом. Решено было продолжить дорогу завтра.

После литра водки, как обычно воспоминания. Смех сменяла грусть. Улыбки – почти слезинки. Вспомнили почти все. Друг другом не тяготились. В общем, чин чинарем. Вспомнился давний студенческий поход, с гитарой, костром, рыбалкой.

- Во! – вскочил Витек, нашего общего знакомого звали Виктором, - Идея! Я коммерцией занимался, у меня компаньон был, Сергей, царствие ему небесное, семь лет назад на машине разбился. Сам ли, не сам ли? Кто сейчас разберет. Прессовали нас в то время. Но разговор не об этом. У него жена осталась, у жены мать. И мать ее живет в деревне, километрах 20 отсюда. Там речушка в метр шириной, но в половодье в омуты столько рыбы заходит, руками лови, не переловишь. Я когда Сергей погиб, помогал его жене, к матери часто ездил ее. Не лыбся ты, помогал только материально и по-дружески. После той беды стал Серегиной теще, чуть ли не сыном. Поехали! Банька! Рыбка! Завтра с утра сюда, а потом и поедете дальше.

- Как же мы поедем? До первого гаишника? 

- Да я вас на вашей машине туда бы и не пустил. На той дороге импортные джипы днища вспарывают. Есть спецкарета.

Возражений с нашей стороны не было. Витек выглянул в окно и свистнул. Через минуту на пороге стоял чумазый мальчуган. Выслушав нашего друга, он козырнул, получил десятку и смылся.

Минут через пятнадцать за окном раздался звуковой сигнал локомотива. Мы переглянулись с Шуриком. Вроде железной дороги поблизости не наблюдалось.

- Спокойно! Это карета! Пошли!

Объедки со стола собирать было не в масть.

- Надо в магазин заехать. Прикупить чего?

- Чего? Водку? Колбасу? Там рыба, сало, маслята маринованные, квашеные кочаны капусты из бочки, а самогон… Такого вы нигде больше не попробуете! Чего покупать то? Платочек бабушке? Наш приезд для нее лучшим подарком будет.

Мы спустились вниз. У подъезда стояло странное шасси на колесах. УАЗ не УАЗ, и колеса вроде больше, и мосты из-под машины торчат, вроде, как и не родные, кузов обшит не брезентом, не металлом, фанерой. Но аккуратно.

- Самопал, - увидав наше удивление, пояснил Виктор, - не боись, лет двадцать уже ходит. Пока без проблем.

Мы загнали, в пустующий после банкротства хозяина, железный гараж Витька свою машину. Водитель вездехода с лицом столетнего старика, но с жестами, походкой, голосом молодящегося повесы, мужик, распахнул для нас двери, мы сели. Мужик смачно воткнул скорость, дернул еще какой-то рычаг, машина взревела паровозом, мы тронулись.

Водитель не прочь был потрепать языком.

- По городу-то у меня извоза почти нет. Без моей кормилицы таксонов хватает. А вот по деревням, вроде нашей, да в это время, кроме как на моей, больше не на чем не доедешь. Этим и живу. Плюс пенсия. К нам в деревню хлеб раз в неделю привозят, машина в верстах пяти от деревни встает, дальше ни-ни. А кому-то что-то надо средь недели. Мотаюсь сюда. Коли и не будет извоза, продуктов в деревню, али другого товара подвезу. И людям польза и мне на бензин.

- Что у тебя за сигнал? С паровоза.

- Ни. Рядом с деревней трубу клали. Советская власть кончилась. Трубу бросили. А с ней и технику. Все потом на металл сдали, а этот сигнал я с трубоукладчика свинтил.

Дорога пошла прямо, а дедок, по невидимому для нас съезду, слетел с дороги. Мы ехали не по лужам, а по миниозеркам. Вода поднималась, чуть ли не выше капота. Драндулет урчал сердито, но упрямо полз вперед, переваливаясь на ухабах и ямах.

- Можа было через центральную усадьбу, там дорога получше, такой распутицы всего верст пять, но крюку аж верст десять.

- Да ладно, - вмешался Виктор, - Крюк его испугал. Не крюк, а гаишники. Свои привыкли к этому раритету, а на усадьбе областные иногда пасут. Там сотней не отделаешься.

- Мне тута привычней. А вы на рыбку? Речушка-то наша, не речка, ручей. Петухи летом ее вброд переходят заречных кур топтать. Но есть тройка омутков, там с половодья рыбы, до июня хватает. Сами особо не балуем. Закинешь пару раз наметку, на неделю хватит. А чужих отвадили. Наша деревня в прежние времена богата была. Центральная усадьба в семи верстах от нас, там народу жило поболе. Как жа? Двухятажные дома, трех…, один даже пяти поставили. Однако, коли кто сам строиться надумал, к нам ехал, у нас строился, в Ранье. Деревня наша Ранье зовется. Речка Раня, по ней и деревня. Большая деревня. На этой стороне речки улица по дому с двух сторон. И на той стороне улица по дому.

Шурик встрепенулся.

- Дед?

- Какой я тебе дед! Михал Степаныч величать меня!

- Извини Степаныч. Так у вас деревня по две стороны речки? Рани, так, кажется?

- Ну да. И с ентой, и с той стороны улица.

- А как вас деревенских-то величают?

- Как, как? Ранцы. Ранцы и есть.

Степанович усмехнулся.

Шурик тоже.

- Ну, ранцы это с этой стороны. Понято. А тех, кто за речкой живут? Их как?

- Так тоже ранцы. Как еще?

- Нет, не правильно. Если вы здесь ранцы, то за речкой, за Раней, за…

- Эт засра…? Так что ли?

Старик сердито глянул на Шурика.

- Умен, едрит тебя в санях.

Он на секунду отвлекся от дороги, пропустил яму, машина тяжело ухнула мостами на колдыбахе.

- Умен, мать твою!

Дед сердито засопел, то ли от Шурикова открытия, толи оттого, что долбанул машину.

- Степаныч, да ты, что? Если здесь ранцы, то там заранцы. А ты чего подумал?

- Умен.

Это были последними его словами за оставшийся путь.

Машину оставили на пригорке, оставив приоткрытой одну из дверей. Хозяин пояснил, так сельчане поймут, что прийти и забрать свой заказ могут сами.

Во дворе дома нас встретила не только хозяйка, но и молодуха, которая оказалась той самой вдовой, приехавшей в гости к матери.

Прием был радушным. Деревенский стол был заставлен. Кроме обещанной рыбы, сала, грибов и капусты, был пожарен петух, которому этим летом уж не придется переходить реку. Самогон был как слеза.

Степаныч набрался прилично. Стемнело, и, выйдя на берег Рани, грозил кулаком заречным жильцам, и орал на всю деревню.

Заср…цы! Едрит вас в санях! Мать вашу…!

Утро, после домашнего продукта, было на удивление легким. А после баньки от вчерашнего не осталось и следа. Степаныч тоже был, как свежесорванный огурец. Правда за всю дорогу обратно до города не обмолвился и словом.

Проводы были быстрыми. Мы уехали домой.

Виктор вскоре потерял свой мобильник, и связи с ним не было с месяц. Неожиданно он заявился сам к нам в гости. Встретили неплохо. Вспомнили поездку в деревню. Неплохо было бы еще раз наведаться.

- Не советую, - Виктор помрачнел, - Тех, кто за речкой сегодня иначе, чем Шурик придумал, и не кличут. Они злые. Поймаем, говорят, москвичей, башку снесем. Я сам туда инкогнито езжу. Кто знает, может и мне перепадет.

- Вот незадача, рыбка-то хороша была! А самогон?! – Шурик вздохнул.

Вздохнул и я. Но не по рыбке. По молодухе. Ночь на сеновале - на всю жизнь в памяти останется! Ну и сладкая женщина! В столице такой не встретишь.