Я-Иуда.

 Тяжело любить обоих,

Когда рядом есть твой друг.

Друг, который видит все вокруг

И, сунув руку в мясорубку,

Оглох на три недели.

В постели думается о страшном,

О помышлениях чужих,

И перед делом строго важным

Теперь судья-весь зал.

Затих,

Гудит,

Колышется обрывками стихов с набитым тамбуром врагов.

Не буду разговаривать с вами, выучу иврит.

И стану меж Софоклом с Демокритом

Как Венеру Боттичелли творит.

Послужу вам водкой в недопитом стакане,

Что душит горло запойника

И, ранив стеклом себе руки,

Отберет конфеты покойника в назидание.

Прощанье с тех пор стало модой

И брань отголоском природы,

Как будто мы родились в балагане.

Тебе положить вату в уши, чтобы не слышать галдеж?

Или закрыть в чемодане

Чтоб самому не слушать скулеж?

Пока по лестнице съезжает чья-то шляпа,

Заправив галстук, останусь собой.

Тобой ли дорожить, когда в памяти дрожишь

прообразом гестапо.

Заковав лишь руки сетью беспроводной в ноутбуке,

Останусь, пожалуй, один на один

Будто рыцарь в схватке со шкафом цветных пелерин.

А там посмотрим, как лягут карты.

Быть может, в пекло брошусь отважно,

Сжальтесь над иудой бумажным,

Ударьте под дых,

Босым на коленях приду без челюстей вставных.

Все же в живых,

Но растеряв свои зубы в омуте ножевых

Слов, заостряющих губы.