Афганские дневники

Из дневника молодого полевого хирурга.


Сержант дышал, что было сил,
но угасал.
Иже еси на небеси тебе,
десант.

Осколком вмяло тельник в грудь.
Торчал лоскут.
- Ответь мне, док: я не умру?
По-честноку?

Он - не жилец, но я сказал:
- Не суетись!
И лишь предательски слеза
скатилась вниз.

Дес догадался про итог
и понял всё.
С таким раненьем даже Бог
уж не спасёт.

Но он себя перекрестил,
срывая бинт.
Хрипел: -  Я мог его спасти,
но Стас убит!

А Стаса лично я с утра
отправил в цинк.
Парням так тяжко умирать:
совсем  юнцы!

Последний вздох… Смертельный штрих…
Обмяк сержант.
Сказал сестричке: - Не смотри!
А сам дрожал…


Из дневника "трёхсотого".

В лазаретном чертоге, как в склепе,
я - бледный узник с зудящей культей.
Мне новую данность из гипса лепят
госпитальные скульпторы.
Прогноз - суровый, судьба - тревожная:
на сухожилиях болталась голень.
Бывало, случалось и невозможное…
Не мой вариант... Горько и больно...

Хоть хмурься, хоть плачь:
нет части ноги ниже колена.
Вот входит усталый хирург в палату.
Как, мол, дела, подлатанный!!! пленник?
Получается, что не палач он,
а даже спаситель или архангел
в полковничьем ранге.
(Знаю, что доку тоже несладко,
и как всё выдерживает - загадка).
Он мне - про осколки и про гангрену.
(Ему-то, двуногому – хрен ли!)
Дескать, всё в прошлом: война, ранение.
За судьбу надо, братец, драться.
Это слабое утешение:
мне ведь даже не девятнадцать…

 Прим.
"Трёхсотый" - воин, получивший тяжёлое
ранение и прооперированный в условиях
полевого госпиталя.