Гильотина против сексуальной революции

Младенец не орет бессмысленно.

Он заявляет: я появился, я существую, и вам придется с этим считаться.

Он просто пока не знает слов, и его манифест мало кому понятен. Но это временно.

Человек думает о себе всегда больше, чем он есть.

Никчемность невыносима.

Горькая правда о своем месте мире и сопряженная с ней скромность приходят гораздо позже и далеко не ко всем.

В тумане истории потеряны десятки миллиардов людей, и только редким счастливчикам удалось на секунду вынырнуть под софиты и оставить свой неверный изломанный силуэт потомкам.

Да и большинство сих героев запомнили далеко не так и вовсе не за то. Некоторых и запоминать-то не стоило: случайные пассажиры, попавшие в кадр.

А вообще, всё могло бы быть совсем не так, стоит лишь слегка подкорректировать исходные данные. Удалить даже не самого деятельного актора, а так – попутчика, разок промелькнувшего на странице учебника истории. Но при том условии, что именно его минимальное воздействие как эффект бабочки направило целую цивилизацию по совсем другому маршруту.

Мыслительные эксперименты – моя слабость. (Кот Шредингера живет в наших сердцах!) Джек Потрошитель уже перекрутил нити истории, на ком бы ещё потренироваться?

А как вам такая история:

Изобретатель гильотины, доктор Жозеф Гильотен, не рождался бы на свет.

Как бы это изменило мир?

Мизансцена: 1789, Франция, Париж и Версаль

Всё началось с недопонимания.

Королеве доложили: у парижан нет хлеба. Мария-Антуанетта сказала: «Пусть едят пирожные». Ей отчекрыжили голову. Видимо, от обиды на черствость. (Пирожные оказались несвежими?)

В этой истории всё не так.

Во-первых, не «пирожные», а «бриоши», то есть сдобный хлеб – всё же альтернативный аналог; во-вторых, это вовсе не она сказала. (Если вообще реально кто-то такое отчебучил.) Да и серьезно, кто бы передал возмущенной голодной толпе такой ответ? Какой суицидальный инсайдер? Дешевые пасквили на королеву печатали долгие годы, откровенного вранья (и порно-фанфиков) там было не намного меньше, чем на современном телевидении.

Легкомысленную голову, правда, всё же усекли, но по какой-то другой, более весомой причине.

Французская революция провозгласила прекрасный лозунг: «Свобода, равенство, братство», и принялась его реализовывать, рубя бошки классовых врагов направо и налево. Равенство так равенство. Прокрустово ложе было усовершенствовано – приводили к единообразию с противоположенной, верхней стороны. Когда внешние противники (аристократия) закончились, тут же обнаружились внутренние, и гильотина не просыхала месяцами. Во времена большого террора казнено было около 17 000, а за все революционные годы – до 40 000 человек.

 А если бы пришлось всю эту изнуряющую пахоту проделывать вручную?

Палач – работенка тяжелая и неблагодарная. Клиенты шебутные, процедура нервная и долгая, условия антисанитарные, публика вздорная и нетерпеливая, а оплата сдельная. Ни тебе профсоюза, ни отпуска, ни пенсии по выслуге лет. О психоаналитике вообще только мечтать.

Вот тут член Учредительного собрания доктор Гильотен и предложил все казни механизировать официально. Вопреки заблуждению, он сам не изобретал гильотину (аналоги использовались задолго и в разных странах), но именно благодаря его закону исполнение приговоров стало быстрым, унифицированным и, хм… гуманным, что ли?

И вот тут мы аккуратно нашего находчивого доктора извлекаем из списков живых. И видим революционный беспутный карнавал немного иначе.

Смертные приговоры выносит будто взбесившийся принтер, вереницы телег с обреченными застревают в пробках. Семейство Сансонов впахивает посменно, руки натурально по локоть в крови, циркулярная точилка для топора выдает рождественский фейерверк. Незадачливого короля Людовика XVI весь день разбирают на запчасти. Народ ликует и требует ещё. Робеспьер рвется к власти по головам в прямом смысле. В какой-то момент старшего из Сансонов от перенапряжения разбивает инсульт, а только на нем всё и держалось. Молодые палачи идут в пляс – заявляются на Гревскую площадь в зюзю пьяные и часами не могут попасть лезвием точно по шее несчастного. Плаха превращается в мясной цех. Толпа сначала звереет от кровавой вакханалии на сцене, а потом впадает в тихий ступор. А мысль у всех одна: «а мы точно именно этого хотели?»

Ошарашенные люди идут в Конвент и требуют ввести мораторий на смертную казнь, пока они не разберутся со своими чувствами. И вообще, там же было что-то про братство, в самом начале, а тут шинкуют и четвертуют не только знать, а всех напропалую. Якобинцев, которые упорствуют с вынесением приговоров (они как раз расправлялись с последней оппозицией традиционными методами), самих хватают и ссылают временно на галеры с глаз долой в море, в океан. Робеспьер рыдает в трюме, рвет на себе просоленную рубашку и покрывается волдырями – гроздьями нереализованного гнева.

А в городе Париже с ошалевших жирондистов снимают оковы, отпаивают коньяком и возвращают в зал заседаний. Ведь было же что-то и про свободу в 89-м, тогда давайте, либерализуйте. Ну а те, как отошли, быстро осмелели, прибрали к рукам Конвент и поспешили претворить в жизнь невиданные доселе просвещенные либеральные идеи.

Тем временем оргии заключенных аристократов (а они в переполненных совместных узилищах перед лицом неминуемой гибели таки предавались изощренному пороку! – их забыли оповестить, что экзекуций пока не будет) продолжались целыми месяцами, чернь повадилась смотреть вместо казней живое порево и постепенно развратилась настолько, что сексуальная революция произошла почти на двести лет раньше.

Народ махнул рукой на большую политику и принялся заниматься любовью, а не войной. Нашлись предприимчивые люди без стыда, но со здоровой смекалкой, начавшие извлекать бешеную прибыль из новомодных поветрий. Всю Европу наводнили картины, книги, а потом и дагерротипы, как бы так выразиться помягче, весьма фривольного содержания (благо, новые законы позволяли). Мария Антуанетта, вконец одуревшая от смертного приговора и счастливого спасения, становится первой и главной порнозвездой в истории (пасквили оказались-таки пророческими). Гомосексуализм окреп и распрямился.

Освобожденный из Бастилии в дурку, а из дурки на волю маркиз Дэ Сад реализовал весь свой мизантропический приапический поток фантазий невиданными доселе тиражами, стал живой легендой и основателем новой популярной секты, проповедовавшей все существующие и ещё не изобретенные извращения. К сожалению, на практике всё это бесчинство оказалось не так волнующе и стильно, а больше неловко, неприятно, с членовредительством. От полученных травм, несовместимых с сексуальной жизнью, впал в депрессию, деменцию и диарею.

Всё это угарное время Наполеон томился в провинции в своем артиллерийском полку, мечтая о военных подвигах. В относительно мирные годы ему не удалось быстро сделать впечатляющую карьеру и войти в Париж триумфатором. Свою бурлящую фрустрацию он переливал в многотомные эпики в жанре альтернативной истории, где его альтер эго стало великим полководцем и завоевало полмира. Книги никто не читал (лишь через 150 лет они войдут в золотой фонд музея девиантного искусства), в моде было эротическое фэнтези и фанфики про аристократов («Я беременна от князя» и т.п.).

Он так и не захватил власть, не стал императором, Франция осталась республикой.

Наполеоновских войн не было, жизнь в Европе стала вялой и скучной, за исключением бурного преждевременного развития фотографии и кино, сами понимаете какого содержания.

Параллельно на окраине Европы Кутузов не возглавил русскую армию, так всю жизнь и проинтриговал при дворе, когда льстил удачно – награждался и повышался, когда неудачно – попускался и отправлялся в ссылку, так и промучился до старости на неверных качелях царской милости.

Вернулся к проверенным козырям: снова варил кофе по своему уникальному рецепту членам императорской фамилии, фаворитам и фавориткам, достиг небывалых высот мастерства, открыл сеть кофеен «Циклоп» по всей восточной Европе, разбогател и женился на Жозефине Богарне.

Впоследствии Лев Толстой написал роман «Весна и мир», приторный и заурядный, не выдержал жесточайшей критики и ушел в буддистские монахи на 10 лет, а в даосские фрилансеры на 20, после чего переписал «Дао дэ цзин» в популярной манере с покерком и шаболдами, продал 100 миллионов экземпляров, а несусветные гонорары потратил на бесплатные вегетарианские столовые. Для животных наступил рай на земле. Для людей всё осталось не так однозначно.

Да, один человек может перенаправить мир (даже своим отсутствием), но ровно в том направлении, куда люди и так радостно ломанутся самостоятельно.

P.S. А как вам такая история:

Человек год за годом упирался, менял мир к лучшему как мог, жизнь положил сковырнуть бездушную вороватую систему. Вгрызался, бился об стену: протестовал, писал петиции, разбрасывал листовки, выходил на пикеты, за что сидел по административке и уголовке. Здоровье угробил, родных опечалил, друзей растерял.

И вот научно-фантастическое событие: наступил в локальную черную дыру. Да так, что выдернули его напрочь из бытия с корнями – а ни хрена не изменилось. Дракон властвует, народ постанывает, оппозиционеры сидят. Что лбом, что по лбу – системе хоть бы хны.

А ведь хороший был человек, для кого старался?

В следующем выпуске:

Европа без крестовых походов, католическая Русь, монголы в Иерусалиме