Богоподобные, мать вашу этак, суки...

Втоптано небо, вмазано, вбито в землю.
Сшито суровою нитью дождя косого.
Залпы орудий. Хоть шею худую в петлю.
А на губах бесполезной молитвы слово.
Воздух с водой да землёю – в собачью драку.
Фарш из виновных, невинных, неправых, правых.
Чавкают плотью людской да земною траки.
И на  кровавую смесь опадают травы.
Те же гримасы у смерти и те же краски.
На камуфляжи заменены гимнастёрки.
На закопчённые лица, стволы да каски
смотрит желтухой больная Луна с галёрки.
Контуры целей подсвечены «люстры» мелом.
Воздух туманит завеса седая дыма.
Ищет нагретый свинец адресата тело.
Злости гримаса ложится на лица гримом.
Бьёт барабанами пульсов в сосуды сердце.
Нервы на взводе, курки, небеса и полночь.
Это мой мир. Никуда от него не деться.
Разве что можно размазать в тетради горечь.
Плюнуть в колодец небесный молитвы словом,
И, поразмыслив, пришпилить мирскую дерзость
«Что-то не тянешь ты, Господи, на святого –
сил нет в тебе урезонить людскую мерзость…»
Снег осыпается пеплом, укрыв Помпеи.
Ливень на Ноев ковчег водопадом пролит.
Я не хочу, да и, чёрт возьми! не умею
жить в мире том, что крещён был, распят и проклят.
Просто упала не той стороной монета…
Что – то напутал небесный курьер с доставкой
и распахнула объятья свои планета,
где разметают и воздух, и воду в давку.
Палки, кинжалы, мечи, арбалеты, луки…
Ружья – берданки, слоновые туши пушек…
Богоподобные, мать вашу этак, суки…
В смертную плоть подселённые бесов души…
Двадцать столетий талдычат об искупленье,
дескать, раскаешься – шансом вторым одарят.
Буду ходить по пятам за Предвечным тенью:
«Смилуйся, Боженька: только не к этим тварям!
Мне бы на выселки. Так, чтобы из оконца
звёздного неба ломоть. И не нужно более.
Лишь бы подальше от мест, где согретый Солнцем
мир, над тобой превосходством смертельно болен...
Чистой водицы глоток да горбушку хлеба…
Впрочем, о чём это я… Будет так, как скажешь…
Былью мне стать или испепелиться в небыль…
Лишь бы от мыслящих бесов земных подальше…»