Нам всем здесь не место
— А кто принялся бы освобождать узников, чтобы повести их ввысь, того разве они не убили бы, попадись он им в руки? — Непременно убили бы.
Платон. «Государство»
1
Чувство полёта быстро исчезало — по мере того, как он приходил в себя. Руки и ноги тяжелели; по телу распространялось ощущение рыхлости, будто бы плоть состояла из мокрого песка. Он понял, что скафандр ещё на нём, а там, снаружи — толщи воды, готовые в любую секунду раздавить в лепёшку, если что-то пойдёт не так. Зрение восстанавливалось, но перед глазами оставалась ослепительная голубая вспышка, от которой он и потерял сознание.
— Седьмой, ты жив ещё?
Над ним склонились три фигуры. Он не видел лиц, но знал, кто эти люди. Руки ощупывали скафандр, проверяя, всё ли в порядке. Ему вдруг показалось, что стекло на шлеме сейчас лопнет, как мыльный пузырь, и тонны воды хлынут в лицо. Он уже не увидит, как голова размажется по задней стенке, потому что смотреть будет нечем.
— Утечки нет, — констатировал один из голосов. — Седьмой, чёрт возьми, ты там жив или нет?! Скажи что-нибудь.
Они явно ошибались: утечка была. Только свищ образовался не в скафандре, а в его сознании. В голову медленно проникало что-то такое, о чём он раньше не знал или давным-давно забыл. Впрочем, было ли оно, это «раньше»? Седьмой кивнул головой:
— Нормально всё.
Фигуры вроде бы даже облегчённо расслабились.
— У нас мало кислорода остаётся, — сказал один. — Надо возвращаться и доложить Бригадиру.
— Что докладывать-то? — спросил Седьмой.
— Как это «что»? Обо всех «отклонениях» нужно докладывать Бригадиру.
— Какие ещё «отклонения»?
На некоторое время повисла пауза, затем вмешался другой из склонившихся.
— Отклонение от курса, дьявол тебя забодай! Седьмой, ты вообще в своём уме? Зачем ты туда попёрся?
Он не до конца осознавал, о чём речь, поэтому не ответил. С головой было что-то не так. Он плохо помнил, что произошло до вспышки, но помнил... Седьмой не мог понять, что именно. Воспоминания прибывали постоянно, и все они нарушали привычную картину. Вот он сидит на пляже и запускает ладонь в горячий песок. Вот он пристёгнут ремнями к креслу, а тело его сотрясается от перегрузок…
— Четвёртый, — пробормотал он. — Где Четвёртый?
— Да здесь я, — голос раздался откуда-то сзади.
Руки подхватили его и помогли подняться. Оказавшись на ногах, Седьмой огляделся. Их было пятеро. Они стояли на морском дне, среди оседающих клубов потревоженного ила и развевающихся, будто флаги, водорослей. Раковина лежала метрах в четырёх от них.
— Это из-за неё, — сказал Седьмой.
Все посмотрели в указанном направлении. Никто, конечно, ничего не понял.
— Хватит, пора возвращаться. Кислорода в обрез.
2
Идти приходилось быстро — воздух заканчивался. Седьмой чувствовал, что вся группа нервничает. Впрочем, ему было не до того. Свищ в сознании расширялся. Воспоминания уже не только просачивались, а били уверенной струёй — так, что голова кружилась. Вот он стоит возле иллюминатора, через который на него таращится чёрный глаз космоса с голубоватым зрачком планеты. Вот он идёт по зелёной лужайке и жадно вдыхает утренний воздух с ароматом жарков…
— Что говорить Бригадиру, я не знаю, — голос Четвёртого.
— Рассказывай всё как есть, что тут знать?
— Теперь у нас у всех будут проблемы. И чего ты туда попёрся, к этой раковине?
— Слушай, Четвёртый...
Седьмой остановился. Он понял, что новые воспоминания его просто разорвут, если он их кому-нибудь не расскажет. Так пусть это будет Четвёртый — его напарник, а точнее — просто человек, оказавшийся рядом.
— Слушай, Четвёртый. Эта раковина… в ней находится то, ради чего мы здесь. Мы пришли именно за ней, точнее — за многими такими раковинами. Понимаешь?
Четвёртый кивнул. Он ничего не понимал.
— Откуда пришли?
— Пока ещё не вспомнил, но вспомню, будь уверен. В самое ближайшее время.
Они двинулись дальше. До Кормушки оставалось минут пятнадцать ходу.
— Ты почему отключился то? — допытывался Четвёртый.
— Я же говорю: раковина. Она заставляет вспоминать то, о чём мы забыли. Я и сейчас вспоминаю... Этих воспоминаний слишком много, понимаешь, Четвёртый? Именно поэтому я и отключился. Их слишком много. Передозировка истины.
Четвёртый, похоже, испугался — во всяком случае, весь оставшийся путь они прошли молча.
3
Вершины Кормушки, как обычно, не было видно — вода слишком мутная. Вокруг сновали люди в скафандрах. С западной стороны стояла очередь за воздухом и за едой — время ужина. С востока подходили последние собиратели с охапками водорослей. Они пихали собранный урожай в жерло на переработку. Больше водорослей — вкуснее еда, поступающая через трубки с другой стороны.
Седьмого повели сразу к западной стороне — сегодня их группа вернулась с пустыми руками. Люди отступали в стороны, с интересом провожая их взглядом. Седьмого искали ещё с обеда, и, похоже, все были в курсе.
— Бригадир ждёт тебя.
Это был Одиннадцатый. Он стоял рядом с панелью заправки и ждал. Седьмой посмотрел на его скафандр. Резервуары с пищей, водой и кислородом полные, как и всегда. И когда он успевает заправляться?
— Я должен проводить тебя, — продолжал Одиннадцатый. — Все остальные уже там.
— А как же Реликвии?
— Реликвии подождут — заправляйся и пошли.
Седьмой посмотрел на свои резервуары. Девяносто процентов. Интересно: сколько процентов осталось свободно в его голове, и что будет, когда прибывающие воспоминания полезут через край? Рассказать всё Бригадиру? Ещё вчера он бы так и сделал. Обо всех отклонениях надо сообщать... Теперь он не знал, как себя вести.
Они двинулись в северном направлении, мимо вереницы людей, идущих любоваться на Реликвии.
Бригадир сидел на своём обычном месте — в центре собрания. Вокруг восемь человек — сегодняшние дежурные.
— Садись.
Седьмой понял, что обращаются к нему, хотя лица Бригадира не было видно, лишь отражение на стекле шлема. А какое оно вообще, это лицо? Есть ли оно, или там, в скафандре, только пустота, давление и полные резервуары еды?
Седьмой сел.
4
Он решил, что ничего не скажет про свищ в сознании, а вот всё остальное придётся выложить. И чем убедительнее, тем лучше — иначе и в самом деле будут проблемы.
Слушали молча. Отражение на шлеме Бригадира не выражало ничего. Седьмой начал с того, как отстал от Четвёртого. Он долго пытался докричаться, но было слишком далеко. Потом увидел раковину и пошёл к ней. Зачем? Ему показалось, что раковина шевелится. Да-да, она двигалась, точнее — поднималась её верхняя створка. Седьмой опустился на колени, пытаясь лучше разглядеть полоску голубого света, бившего изнутри. Потом раковина раскрылась, и голубая вспышка оглушила его — ударила с такой силой, что тело будто вылетело из скафандра и отправилось в свой трёхчасовой полёт. В свободное плавание.
Молчали долго.
— Что же было в раковине? — наконец спросил Бригадир.
Седьмой посмотрел ему в шлем, но опять увидел только своё отражение.
— Там была жемчужина.
5
За последнюю ночь свищ увеличился до таких размеров, что стал больше самой головы. Теперь Седьмой не боялся, что его мозг лопнет, — он уже понял: этого не произойдёт. Мощные потоки воспоминаний протекали через его сознание, совершенно не переполняя память. Гигантские потоки голубого света.
Результаты собрания ему сообщили только наутро. Бригадир решил, что раковины не могут открываться. «Чёрт с ним, — подумал Седьмой, — главное, что освободили от работы». На восстановление ему дали два дня.
В обед он заполнил резервуары и пошёл любоваться Реликвиями. Они хранились в особом помещении к югу от Кормушки. В центре комнаты — небольшой стеклянный купол, под которым они и лежат. Глядя на эти предметы, Седьмой тщетно напрягал мозг. Он вспомнил очень многое, но назначение Реликвий понять никак не мог. Они зачем-то нужны, вот только зачем? Явно не для того, чтобы поклоняться им после приёма пищи.
— Любуешься? — это был голос Одиннадцатого. Он стоял позади, неизвестно сколько времени. Седьмой ничего не ответил.
— Что с тобой такое, Седьмой? Люди говорят про какие-то «новые воспоминания», — Одиннадцатый встал рядом и уставился на Реликвии.
— Скажу тебе только одно, — тихо ответил Седьмой, — мы здесь слишком долго. Мы все здесь слишком долго!
Голубой поток в голове напирал с такой силой, что сметал всё, даже чувство осторожности.
— Нам всем пора сматываться отсюда. Всё равно ничего не делается — пустое собирательство и поедательство. Миссия провалена.
Одиннадцатый смотрел на Реликвии, как загипнотизированный. Было понятно, что он боится. Все они боятся.
— Слушай, Одиннадцатый! — Седьмой вдруг повернулся и схватил его за плечи. — Да посмотри ты на меня, чёрт побери! Нам нужно туда, наверх, пока окончательно не сгнили в этих водорослях! Мы ведь не крабы, чтобы ползать по дну постоянно! Слышишь, пора наверх!
Одиннадцатый освободился от трясущих его рук и отступил на шаг.
— Там, наверху нет ничего, — твёрдо сказал он.
6
Мало кого интересовали «новые воспоминания». Девятый, Пятнадцатый, Двадцать седьмой — все отвечали одинаково: там ничего нет, здесь — еда, пресная вода и Реликвии. Из тех, кто проявлял какой-то интерес, был Четвёртый. Может, он тоже что-то видел? Пусть даже отблеск голубой вспышки. Она ведь была такой яркой.
Вечером его снова вызвали на собрание. Дежурные были другие. Бригадир, как всегда, сидел в центре, рядом — Одиннадцатый.
— Почему же нам всем не место здесь? Скажи-ка, Седьмой.
Потоки. Он уже научился не замечать их, безболезненно пропуская через сознание. Будь что будет.
— Мы прилетели на эту планету восемь месяцев назад. На связь не выходили шесть месяцев. Нас ищут, а может, уже и нет. Я не знаю.
Бригадир чуть подался вперёд.
— На эту... планету?
— Да, мы попали в какую-то ловушку и ничего не помним. Что-то случилось здесь — то, чего мы не смогли предусмотреть, когда погружались в море.
Собрание молчало.
— Может быть, с этой водой что-то не так. Но скорее всего, это глубина. В земных условиях случается кессонная болезнь, если погружаться неправильно. На этой же планете мы все посходили с ума. Говорю вам: мы не можем здесь больше оставаться!
— Почему? — мягко поинтересовался Бригадир.
— Люди вкалывают, как рабы. Работают без конца. Так не может продолжаться! Мы все тут передохнем!
Седьмой посмотрел по сторонам — сначала на Бригадира, затем на всех дежурных.
— Вы что, не чувствуете ничего? Этот скафандр давит, как гиря! Сколько можно носить его? Мы все сумасшедшие, а это — наша смирительная рубашка!
Тишина. Внимательная тишина. Похоже, именно его здесь считают сумасшедшим.
— Человек не может жить там, наверху, — наконец сказал Бригадир. — Там нет пресной воды и пищи. В конце концов, человек должен ходить по земле.
— Там есть и земля.
— Только жалкая куча камней на востоке. Ты это называешь землёй?
Все с удивлением поглядели в его сторону.
— Ты что же думал, Седьмой, я наверх никогда не поднимался? Поверь мне: здесь самые подходящие условия для человека.
— Человек не должен смотреть на мир через эту муть. Я, например, никогда не видел вашего лица.
— А звук? — поинтересовался Бригадир.
— Что «звук»?
— Здесь мы слышим лучше, чем на воздухе.
Седьмой не нашёл, что ответить. Ему не убедить их.
— Мой тебе приказ, — резюмировал Бригадир, — ни с кем на эту тему больше не говори: я не хочу, чтобы все умом тронулись. Отдыхай ещё два дня, а если твоё помутнение не прекратится, будем принимать меры.
7
Первым, кто на самом деле сошёл с ума, оказался Двадцатый. Он был самым старым из собирателей и одним из первых узнал о «новых воспоминаниях». Возможно, в этом и было всё дело. Во время вечерней заправки он встал рядом, хотя Седьмой видел, что его резервуары полные.
— Мы здесь уже девятьсот лет, — пробормотал старик, — почти тысячелетие провели на этой чёртовой планете!
Он проводил какие-то манипуляции со шлангами — так, для вида.
— Я ведь помню, как мы прилетели сюда. Девятьсот лет назад.
Седьмой молчал и смотрел, как заполняются резервуары. Семьдесят процентов, восемьдесят, девяносто...
— Я ведь был и на других планетах, — продолжал Двадцатый, — много видел. Очень много всего!
Люди рядом молча слушали и ждали своей очереди. Сто процентов. Седьмой отсоединил шланги и двинулся к Реликвиям. Двадцатый последовал за ним.
— Ты знаешь, что на Сатурне полно мертвецов? — не унимался он. — Там хранятся трупы со всей Галактики.
— На Сатурне нет земли, — не выдержав, ответил Седьмой. — Это газообразная планета.
— Всё правильно! Земли нет, а мертвецы есть. Даже на кольцах их полным-полно.
Они вошли в помещение с Реликвиями. Седьмой протиснулся среди коленопреклонённых и сел у самого купола. Свихнувшийся Двадцатый остался где-то позади.
Зачем они всё-таки нужны? Уже третий раз за день он приходил сюда и пытался вспомнить. Одна из Реликвий походила на щипцы, на другой явно какие-то опоры... Неожиданно он всё понял. Сидя вместе с созерцающими, Седьмой смотрел на священные предметы и тихо смеялся внутри своего шлема.
8
Осуществить план было довольно сложно, но откладывать он больше не мог. Руки и ноги уже отказывались носить лишний груз. Нужно на поверхность, сбросить этот проклятый скафандр! Сегодня последний день отдыха, а потом — снова водоросли и всё остальное. Этого он уже не перенесёт. Смотреть на Реликвии больше нет необходимости.
В обед он подошёл к западной стороне Кормушки и стал вглядываться в проходящие фигуры. Четвёртого ещё не было. Лица из шлемов поглядывали на него, люди проходили мимо, вставали в очередь, заправлялись. Его группа пришла одной из последних. Четвёртый шёл впереди. Это означало, что сегодня дежурный он, а значит, должен обо всём докладывать Бригадиру. «Планы рушатся», — подумал Седьмой и двинулся прочь. Возможно, это даже к лучшему: он не должен никого посвящать, надо действовать самому.
Однако Четвёртый сам его догнал.
— К Реликвиям идёшь? — спросил он.
— К чёрту Реликвии! Насмотрелся.
— Слышал про твои речи на собрании. Ты серьёзно, что ли?
— Нет, хотел Бригадира развеселить.
Четвёртый остановился. Его лицо странно подёргивалось, будто от смеха. Некоторое время он внимательно смотрел на Седьмого, словно ожидая вопроса «что случилось?». Затем начал сам:
— Двадцатый умер.
— Что?!
— Сегодня утром он убил себя. Его группа нашла новую раковину, он хотел что-то сделать с ней, всю воду замутил... Потом оборвал шланги и побежал. Когда его догнали, было поздно.
Четвёртый смотрел всё так же внимательно. Его взгляд требовал объяснений.
— Ты мне должен рассказать всё!
— Что рассказать?
— Что задумал. Ты ведь говорил Бригадиру, что нам нужно всплывать.
— Забудь. У меня было шоковое состояние.
Седьмой двинулся дальше, но напарник остановил его.
— Я ведь тогда тоже видел кое-что. Какой-то свет... Что это было, Седьмой?
Шлем Четвёртого напоминал огромный глаз. Глаз смотрел вопросительно, не моргая, а глубоко под роговицей прятался страх.
— Я боюсь, что все мы закончим, как Двадцатый.
Седьмой не знал, что сказать. Не знал, что делать. За последние дни он вспомнил очень много, но это знание ничего не давало. Оно не могло подсказать, кому можно верить, а кому — нет. Однако ему требовалась помощь. Одному не справиться.
— Мы должны открыть раковину, — проговорил он тихо, — именно это пытался сделать Двадцатый. Голыми руками не получится — у неё слишком сильная мускула.
— Тогда чем?
— Реликвии. Ты когда-нибудь думал, для чего они? Почему такие странные формы?
Четвёртый покачал головой внутри шлема и пожал плечами.
— Это — не священные предметы. Это — инструменты для вскрытия раковин. Понимаешь? Вместо того, чтобы созерцать и жрать водоросли, мы должны вскрывать эти чёртовы раковины, доставать жемчужины и всплывать обратно. Вот для чего мы здесь! Сегодня я открою одну из них. Заберу Реликвии и открою.
— И что дальше?
Седьмой подступил ближе к напарнику. Их шлемы с глухим стуком соприкоснулись.
— Ты приведёшь ко мне дежурных. Я открою её прямо у них на глазах. Если будет голубая вспышка — а она, я думаю, будет, — они всё вспомнят. Эта жемчужина — средство от безумия, она обладает какой-то особенной силой. Поэтому их и собирают.
Он хлопнул Четвёртого по плечу и пошёл прочь. Тот так и остался стоять с огромным глазом на плечах.
9
Седьмой никогда не думал, что Кормушка настолько высокая. Сегодня он это увидел. Наверное, только Бригадиру выпадала такая честь — смотреть на неё через чистую воду, когда все уходят на работы и муть оседает. Седьмой стоял с южной стороны и глядел на стометровый обелиск, уходящий своим остриём почти к поверхности. Гигантская жабра, собирающая не только кислород, но и планктон. Основа всего их подводного существования. Что, если однажды она сломается? Он представил, как люди в панике толкают друг друга, вставляют шланги, но оттуда идёт только вода. Толпа корчится в агонии. «Все мы закончим, как Двадцатый», — вспомнились слова Четвёртого.
Седьмой убедился, что поблизости никого нет, и побрёл к Реликвиям. Камень под мышкой был достаточно тяжёлым для того, чтобы разбить купол. Он видел, как служители возятся с восточной стороны — готовят жерла к новой партии водорослей. Где Бригадир? Да где угодно. Может, лежит под куполом и гладит свои Реликвии. «Тем лучше, — усмехнулся Седьмой, — заодно придавлю и его».
В хранилище никого не было. Он положил камень и на него же сел передохнуть. Четыре предмета под куполом выглядели тяжёлыми, но по его расчётам, хватит и двух. Одним он приоткроет створку, другим парализует мускулу внутри раковины; дальше можно справиться и голыми руками. Так им когда-то говорили на инструктаже.
Вода рядом колыхнулась, подняв со дна небольшое облако ила. Седьмой понял, что он не один. Обернувшись, он увидел несколько человек, стоявших у самого входа в хранилище. Они не опускались на колени, чтобы совершить обряд любования, а распределялись по помещению. Окружали.
10
— Наверх хочешь? — спросил Бригадир. Впервые он стоял не в центре, а с краю.
Седьмой хотел сделать вид, что любуется Реликвиями. Сегодня же его последний выходной. Только потом он заметил Четвёртого. Тот стоял напротив входа, его резервуары были почти пустыми. Гигантский глаз на плечах по-прежнему, не моргая, смотрел на него. На этот раз сочувственно.
— Ты же знал, что я сегодня дежурный и должен докладывать.
Седьмой кивнул. Знал.
Бригадир остановился по ту сторону купола. Дежурные привычно окружили его. Одиннадцатый, как всегда, рядом.
— Седьмой, сегодня по твоей вине погиб человек. Наш самый опытный работник.
«Опытный работник, — усмехнулся Седьмой про себя. — Чокнутый старик! Зачем он вообще сюда полетел?»
— А сейчас, — продолжал Бригадир, — ты замахнулся на самое святое.
— Вот замахнуться-то я как раз не успел.
Слова заставили замолчать даже Бригадира. Пользуясь замешательством, Седьмой потянулся за камнем. Он увидел, как Одиннадцатый бросился на купол, стараясь прикрыть Реликвии своим телом. Какое самопожертвование!
Разбить стекло навряд ли удастся. Даже если получится, уйти с Реликвиями ему не дадут. Он выставил камень перед собой и двинулся к выходу, прямо на ошарашенного Четвёртого. Несколько человек побежали за ним. Один из них решил сократить расстояние и попытался нелепо перелезть через купол.
Удар сбил Четвёртого с ног, но, падая, он ухватился за рукава скафандра. Седьмой вырвался и попытался дотянуться до его шлангов. Слишком далеко. В поднявшемся иле сновали руки, готовые вот-вот схватить. Выход был свободен.
11
Зачем он бежит туда? Без Реликвий раковину не открыть. Повторить судьбу Двадцатого? Покончить с собой, как и несчастный старик? Или это было вовсе не самоубийство? Может, его собственная команда оборвала шланги, чтобы безумец не болтал лишнего?
Седьмой чувствовал, что силы заканчиваются. Он — словно полупустой резервуар, а остатки энергии всё уходят и уходят из него. Сорок процентов, тридцать, двадцать пять... До раковины оставалось немного. Он уже добежал до места, где когда-то отстал от Четвёртого. А вот преследователи не отставали. Седьмой обернулся и сквозь мутную воду заметил нескольких человек. Кто это? Было совершенно не важно. Скафандры, с трудом рассекающие воду. Он не мог понять, как раньше различал эти одинаковые фигуры. Может быть, по походке?
Двадцать процентов, пятнадцать, десять... Раковина совсем рядом. Одинокая, она покоилась на лужайке из скошенных водорослей, как будто спала. Голубой глаз жемчужины плотно закрыт каменными веками.
Он почувствовал, как руки хватают его сзади. Уставшие, ослабевшие объятия. Преследователь навалился, и они опустились на дно. Облако ила укутало со всех сторон. Седьмой вслепую махал руками, пытаясь нащупать шланги. Непонятно как, но ему удалось освободиться. Он сделал несколько шагов, чтобы выйти на чистую воду, и вдруг оказался перед самой раковиной.
Он опустился на колени. Так же, как в тот раз.
Створки оставались неподвижными. Почему они вообще открываются? Какой каприз расслабляет мускулу? Или это простое желание блеснуть собственной красотой? Седьмой потрогал руками панцирь, но чуда не произошло. Жемчужина была так близка! Когда его схватили и поволокли, он кричал, но уже не сопротивлялся.
12
Ещё никогда на собрании не присутствовало столько народу. Казалось, все до единого бросили работу и пришли смотреть на то, как вершится судьба Седьмого. Он сидел на дне, прислонившись спиной к холодному обелиску Кормушки. Два человека в скафандрах держали его, но это было ни к чему — сил сопротивляться у него всё равно не оставалось. Он просто слушал.
Один из дежурных предложил запихать Седьмого в жерло вместе с пучком водорослей, но от этой идеи быстро отказались — боялись за качество еды. Вдруг безумие передаётся через пищу?
Наконец заговорил Бригадир:
— Сегодня вторая группа потеряла Двадцатого. Он погиб прямо на глазах у товарищей. Мы знаем, что он, как и некоторые другие, попал под влияние Седьмого. Уже несколько дней в общине распространяются безумные идеи. Мы пытались прекратить это, но, видимо, ничто не в силах вразумить этого сумасшедшего. Сегодня он пытался разбить купол и уничтожить Реликвии. Я думаю, это только часть безумного плана.
Толпа слушала. Даже Седьмому было интересно. На какое-то время ему показалось, что речь идёт вовсе не о нём, а о неком абстрактном персонаже. Что будет с этим парнем? Похоже его, убьют — это не вызывало сомнений, — вот только каким образом? Здесь и скрывалась главная интрига.
— Всем ясно, что Седьмой решил уничтожить общину. Сначала он хотел лишить нас духовной силы. Далее, я думаю, он хотел вывести из строя Кормушку, без которой мы все обречены на гибель.
Бригадир гениален — Седьмой понял это внезапно. Почему же ему не пришла в голову такая мысль? Просто сломать кормушку. Взять камень и запихать его в жерло. Достать Реликвии и раскурочить ими систему подачи кислорода. Мы были бы вынуждены всплыть на поверхность, а там, быть может, всеобщее помешательство прошло бы. Нужно было с самого начала действовать радикально.
Седьмой посмотрел на скафандр Бригадира и, казалось, различил за стеклом какой-то силуэт. Голова; возможно, даже глаза. Голубое сияние вряд ли наполняет эту голову. Скорее всего, нечто другое. Какой-нибудь коричневый газ циркулирует по сосудам и приводит мысли в движение.
— ...наш воздух, нашу жизнь, нашу еду. Мы должны лишить его того, что он хотел отнять у нас. Седьмой повторит судьбу Двадцатого, который стал его первой жертвой.
Коричневый газ шевелился во всех головах. Седьмой хотел кричать, но не мог. Он собирался рассказать, что Двадцатому насильно оборвали шланги, но сам в это не верил. Он хотел проснуться, вновь оказаться у раковины после той голубой вспышки. Он мечтал, чтобы руки Четвёртого хорошо протрясли его за плечи и он снова пришёл бы в себя. Но руки, которые тянулись к нему, принадлежали Одиннадцатому. Они ухватились за шланги и дёрнули что есть силы.
13
Пузыри вылетали из полупустого резервуара, остатки пищи кружились рядом. Седьмой махал руками, пытаясь зацепить кого-то, но все расступились. Дежурные отпустили его и ждали наступления агонии. Когда он умрёт, все, наверное, пойдут в хранилище и ещё раз посмотрят на Реликвии. Некоторые, возможно, не поверят, что они могли всё это потерять. А утром они хорошенько заправятся, и коричневый газ снова отправит их на работу.
Вода наполняла скафандр. Седьмой оставил фантазии и попытался сосредоточиться на голубом свете в своей голове. Он медленно присел на корточки, затем резко выпрямил ноги и оттолкнулся от дна. Ему удалось подняться довольно высоко над толпой. Гигантские глаза-шлемы смотрели на него снизу. Прежде, чем скафандр потянул ко дну, он попытался зацепиться за жаберные щели Кормушки. Отверстия на фильтре были слишком мелкими, чтобы просунуть в них толстые пальцы скафандра. Седьмой ухватился за нижнюю щель. Края скользкие. Сейчас он сорвётся и поплывёт вниз, отчаянно размахивая руками. Но этого не произошло. Течение, проходившее сквозь Кормушку, легко прижимало его к жабре. Седьмой перехватился за следующее отверстие и поднялся выше. Воздух в скафандре почти закончился. Он испугался, что кто-нибудь из дежурных последует за ним и попытается остановить. Медлить нельзя. Он поднялся ещё на несколько отверстий и понял, что кислорода в скафандре больше нет. Ничего не видно — только грязное стекло шлема и сетка фильтра за ним.
Вода. Много воды. Седьмой начал расстёгивать скафандр. Крепления долго не функционировали и поддавались с трудом. А что, если они — всего лишь декоративные украшения? Что, если скафандр вообще не снимается?
Ему всё-таки удалось справиться с креплениями, и вода хлынула внутрь, заливая глаза, нос и рот. Дышать было нечем, тело запуталось. Преодолевая панику, Седьмой снял с себя скафандр и почувствовал лёгкость. То же самое он испытал тогда, во время голубой вспышки.
На некоторое время он даже забыл о необходимости дышать. Тело само стремилось вверх, нужно только помогать. Седьмой оттолкнулся от корпуса Кормушки и взмыл к поверхности, от которой, казалось, отделяли какие-то метры. От чувства полёта кружилась голова. А может, от нехватки кислорода? Стараясь не думать об этом, он двигал руками и ногами, пытаясь ускорить полёт. Вершина Кормушки скрылась позади — значит, осталось ещё немного. Седьмой уже приготовился вдыхать, но поверхности не было. А есть ли она вообще? Может, прав Бригадир, говоря, что дно — единственное место для человека? «Не думай об этом, — приказал он себе, — думай о жемчужине, только о жемчужине».
Вспомнив голубой свет, он успокоился. Снятый скафандр остался где-то позади и медленно опускался на дно. Куда они денут его? Куда они дели останки Двадцатого? Мысли стали прокручиваться в голове с бешеной скоростью. Голубой свет словно повернул вспять, унося воспоминания обратно к жемчужине. Сейчас раковина закроется и наступит долгожданная темнота, в которой он наконец-то уснёт.
Поверхность. Седьмой приготовился вдыхать, но снова рано. В лёгкие полилась вода. Он скорчился в судороге и в таком скрюченном состоянии всё же вынырнул.
14
Земля была где-то на востоке. Так говорил Бригадир. Сейчас это не важно. Седьмой лежал на воде, запрокинув голову вверх, и смотрел на небо. Он мог изогнуться, как дельфин, и выпрыгнуть из воды на метр. Но это было ни к чему. Он видел небо — низкое, затянутое синими тучами, похожее на пузырь от мозоли. Что, если ракета, на которой он полетит, проткнёт эту тугую оболочку и она просто лопнет? Пускай!