Предрассветный час
Вид:
Лет десять назад в 8-А на уроке географии в обычной школе учительница рассказывала восьмиклассникам о глобальных проблемах человечества. Среди них были вопросы ядерного оружия, глобального потепления, войны и мира и прочие. Разгоряченные после перемены мальчишки и девчонки не очень-то внимали словам нашей суровой, но справедливой Веры Викторовны. Нам казалось, что война и мир волновали только Толстого, Великая Отечественная положена ровными строчками в учебники по истории, а потепление никак не поразит нас своей глобальностью в середине апреля. В тот момент мы следили за выходом новых серий японского мультфильма и заботили нас только свежие пирожные-персики в столовой, которыми нас до отвала накормила пышная тетя Катя. Попытка вложить в наши неокрепшие умы эти важные и актуальные знания не увенчалась успехом, уж очень пирожные-персики в наших животах этому сопротивлялись.
Когда начинались волнения в Славянске, вся наша область стояла на ушах. Это было и далеко и близко одновременно. Мы сочувствовали и сопереживали, но как бы цинично это не звучало, ничто не оставляет человека более равнодушным, чем чужое горе и в какой-то степени это было правдой. Мы боялись больше всего неизвестности, затем пришла известность, страх улетучился, на его месте в наших сердцах навсегда поселился леденящий ужас.
Я плохо помню, когда и где ложились первые снаряды, хроника войны вырвана из общей истории отрывками моих воспоминаний. Грохот, разрывающий барабанные перепонки, звон вылетающих стекол, сырой подвал с консервацией, землетрясение и дикий, животный страх. Мне уже смутно представлялась недавняя мирная жизнь – институт, экзамены, сессия, подруги, общежитие и ночные клубы. Все слетело как дымка. Моей жизнью стали обстрелы, подвалы, диверсии и существование на последние скромные семейные сбережения. Потом, как ни странно, вернулась сессия. В перерывах между ожесточенными боями, а иногда и во время, я сдавала экзамены. Еще в мирное студенческое время у нас в альма-матер шутили: «Если начнется война, наш институт все равно будет работать». В каждой шутке, как известно, есть только доля шутки. Это были просто слабые попытки притянуть за уши недавнюю реальность, стадия отрицания в полном разгаре. Делать было нечего, сессию я сдала. К слову, она мне даже помогла устроить личную жизнь, и мой хороший друг стал спутником жизни. Именно в это время наш коллективный разум принял решение искать лучшей участи, и даже последний курс института меня не остановил.
Мы приехали из моего родного города в тылу в соседний на передовой, где находился мой институт и жил А., чтобы забрать документы. Февраль, город-призрак. На некогда освещенных и оживленных улицах бушует метель. Фонари погасли, ослепшие дома-исполины мрачно подпирают обочины, а свистящий ветер гоняет хрупкие снежинки, бросая нам в лицо. В квартире сыро и холодно, трубы уже покрылись инеем, вода в кране непригодна для питья, в ней нашли вирус, а котика на время пребывания в тылу А. отнес к бабушкиной соседке. Унылее картины и представить нельзя, но самое страшное было еще впереди. Мы поскребли по сусекам на скромный ужин, устроили ложе в коридоре, посмотрели фильм и уснули. Подвалы, коридоры и ванные комнаты были зыбкой надеждой людей на спасение, с точки зрения безопасности это хоть и не бомбоубежище, но все же помещение без окон; от прямого попадания снаряда они не спасали, но давали тонкую и непрочную тростинку. Совсем скоро и эта иллюзия лопнула как мыльный пузырь.
Обычная семья проводила вечер дома: хлопотали по хозяйству, прислушивались к звукам далекой канонады, готовили детей ко сну. Старшая дочь всегда помогала родителям присматривать за малышами, в тот вечер все трое ребятишек беззаботно резвились в ванной перед тем, как упасть в мягкие и теплые объятья Морфея. Навсегда… Одна секунда, один взрыв, и родители больше никогда не отведут их в школу и детский сад, не отчитают за двойку и позднее возвращение с дискотеки, не порадуются их успехам в университете. Одна секунда, один приказ открыть огонь, один народ ликует – ура, враг разбит, три маленьких, но очень злобных и безжалостных противника уничтожены, теперь они никогда не посягнут на целостность страны и незыблемый дух патриотизма. Потом еще десятки таких же маленьких, но опасных врагов укроются земляными холмиками.
Эти малыши еще не побывали даже на уроке географии, и строгая учительница не рассказала им, что проблема войны и мира для человечества никогда не потеряет своей актуальности. Может быть и хорошо, что не они не знали об этом, а мы, вчерашние восьмиклашки знали, и что? Это нам никак не помогло предотвратить гибель сотен тысяч людей во всем мире, как и не помогло позавчерашним восьмиклашкам отдать приказ уничтожить ни в чем не повинных, но уже очень опасных врагов.
Я проснулась в четыре утра. Упал самолет – пронеслось в голове. Грохот оглушил, предрассветная квартира озарилась ярко-алым светом, пятиэтажка вот-вот рухнет. Второй взрыв. Казалось, что в голове со скоростью звука лопаются сосуды и я попала в вакуум. В такие моменты отключается сознание, мозг отказывается понимать происходящее, и я неслась как Алиса вниз по кроличьей норе. А. со всей силы вдавил меня в стену, но более хрупкой и неустойчивой конструкции нельзя было найти, ее трясло не хуже нас. К горлу подступала тошнота. Сейчас здание сложится как карточный домик, и бетонная коробка станет нашим последним пристанищем, неужели нас похоронят под обломками? Неужели кроме крушений надежд на светлое будущее, нам достанутся еще и обломки кирпичей? Нет, нам уготована другая участь.
Обстрел закончился. Мы остались живы. В этот, и в следующие разы тоже. Поспать уже не удалось и чуть рассвело – мы побежали в институт за документами, по пути узнавая, что произошло. Первый снаряд «Урагана» упал рядом с торговым домом, второй прошел сквозь крышу дома напротив. Перебиты линии электропередач, газопровод, горят дома, есть погибшие и раненые. Я забрала документы и уехала, надеясь больше никогда не столкнуться с этим ужасом. В тот момент я очень сильно ошибалась. Буквально через полтора месяца выяснилось, что чувство ностальгии, сильное и всепоглощающее, накрывало нас снаружи и пожирало изнутри. Сказочная архитектура старинного города, его контрастные броские витрины огромных супермаркетов и будничная суета вынимали из нас нутро, звенели в голове сиреной и били отбойным молотком по голове. Дома война, дома разрушения, дома боль. И все равно нас тянуло туда, было неважно, будем жить или выживать. Дорога домой стала исходной точкой начала принятия. Принятия всего – от войны и до нашего бессилия перед ней. Препятствия возникали тут и там, автобус сломался и вместо положенных 12 часов мы провели в дороге больше суток. Все было неважно. Город – призрак встретил нас разрушенными зданиями, разбитыми дорогами и безлюдными улицами. И только из автобусов дальнего следования вываливались уставшие, измученные, но счастливые люди. Счастливые потому, что дома. Будто ступили не на усыпанную осколками дорогу, а в райский сад, и готовы исцеловать каждый сантиметр земли. Бесконечные баулы вылетали из автобуса, на них приземлялись люди, колоритные тетеньки хватали трубки и орали, что есть мочи: «Раечка, мы приехали! Мы дома!». Знаешь, Раечка, кем бы ты ни была, мы тоже дома…
Я лежу без сна и вглядываюсь в предрассветную дымку. Реальность трансформируется в сюрреальность. Помните, как Пат всегда боялась того самого часа перед рассветом? Я его тоже боюсь. В этот час «воины света» начинают убивать. И восходит солнце.… Но что принесет нам новый день? Лавровый венец для победителя или терновый для проигравшего?
Когда начинались волнения в Славянске, вся наша область стояла на ушах. Это было и далеко и близко одновременно. Мы сочувствовали и сопереживали, но как бы цинично это не звучало, ничто не оставляет человека более равнодушным, чем чужое горе и в какой-то степени это было правдой. Мы боялись больше всего неизвестности, затем пришла известность, страх улетучился, на его месте в наших сердцах навсегда поселился леденящий ужас.
Я плохо помню, когда и где ложились первые снаряды, хроника войны вырвана из общей истории отрывками моих воспоминаний. Грохот, разрывающий барабанные перепонки, звон вылетающих стекол, сырой подвал с консервацией, землетрясение и дикий, животный страх. Мне уже смутно представлялась недавняя мирная жизнь – институт, экзамены, сессия, подруги, общежитие и ночные клубы. Все слетело как дымка. Моей жизнью стали обстрелы, подвалы, диверсии и существование на последние скромные семейные сбережения. Потом, как ни странно, вернулась сессия. В перерывах между ожесточенными боями, а иногда и во время, я сдавала экзамены. Еще в мирное студенческое время у нас в альма-матер шутили: «Если начнется война, наш институт все равно будет работать». В каждой шутке, как известно, есть только доля шутки. Это были просто слабые попытки притянуть за уши недавнюю реальность, стадия отрицания в полном разгаре. Делать было нечего, сессию я сдала. К слову, она мне даже помогла устроить личную жизнь, и мой хороший друг стал спутником жизни. Именно в это время наш коллективный разум принял решение искать лучшей участи, и даже последний курс института меня не остановил.
Мы приехали из моего родного города в тылу в соседний на передовой, где находился мой институт и жил А., чтобы забрать документы. Февраль, город-призрак. На некогда освещенных и оживленных улицах бушует метель. Фонари погасли, ослепшие дома-исполины мрачно подпирают обочины, а свистящий ветер гоняет хрупкие снежинки, бросая нам в лицо. В квартире сыро и холодно, трубы уже покрылись инеем, вода в кране непригодна для питья, в ней нашли вирус, а котика на время пребывания в тылу А. отнес к бабушкиной соседке. Унылее картины и представить нельзя, но самое страшное было еще впереди. Мы поскребли по сусекам на скромный ужин, устроили ложе в коридоре, посмотрели фильм и уснули. Подвалы, коридоры и ванные комнаты были зыбкой надеждой людей на спасение, с точки зрения безопасности это хоть и не бомбоубежище, но все же помещение без окон; от прямого попадания снаряда они не спасали, но давали тонкую и непрочную тростинку. Совсем скоро и эта иллюзия лопнула как мыльный пузырь.
Обычная семья проводила вечер дома: хлопотали по хозяйству, прислушивались к звукам далекой канонады, готовили детей ко сну. Старшая дочь всегда помогала родителям присматривать за малышами, в тот вечер все трое ребятишек беззаботно резвились в ванной перед тем, как упасть в мягкие и теплые объятья Морфея. Навсегда… Одна секунда, один взрыв, и родители больше никогда не отведут их в школу и детский сад, не отчитают за двойку и позднее возвращение с дискотеки, не порадуются их успехам в университете. Одна секунда, один приказ открыть огонь, один народ ликует – ура, враг разбит, три маленьких, но очень злобных и безжалостных противника уничтожены, теперь они никогда не посягнут на целостность страны и незыблемый дух патриотизма. Потом еще десятки таких же маленьких, но опасных врагов укроются земляными холмиками.
Эти малыши еще не побывали даже на уроке географии, и строгая учительница не рассказала им, что проблема войны и мира для человечества никогда не потеряет своей актуальности. Может быть и хорошо, что не они не знали об этом, а мы, вчерашние восьмиклашки знали, и что? Это нам никак не помогло предотвратить гибель сотен тысяч людей во всем мире, как и не помогло позавчерашним восьмиклашкам отдать приказ уничтожить ни в чем не повинных, но уже очень опасных врагов.
Я проснулась в четыре утра. Упал самолет – пронеслось в голове. Грохот оглушил, предрассветная квартира озарилась ярко-алым светом, пятиэтажка вот-вот рухнет. Второй взрыв. Казалось, что в голове со скоростью звука лопаются сосуды и я попала в вакуум. В такие моменты отключается сознание, мозг отказывается понимать происходящее, и я неслась как Алиса вниз по кроличьей норе. А. со всей силы вдавил меня в стену, но более хрупкой и неустойчивой конструкции нельзя было найти, ее трясло не хуже нас. К горлу подступала тошнота. Сейчас здание сложится как карточный домик, и бетонная коробка станет нашим последним пристанищем, неужели нас похоронят под обломками? Неужели кроме крушений надежд на светлое будущее, нам достанутся еще и обломки кирпичей? Нет, нам уготована другая участь.
Обстрел закончился. Мы остались живы. В этот, и в следующие разы тоже. Поспать уже не удалось и чуть рассвело – мы побежали в институт за документами, по пути узнавая, что произошло. Первый снаряд «Урагана» упал рядом с торговым домом, второй прошел сквозь крышу дома напротив. Перебиты линии электропередач, газопровод, горят дома, есть погибшие и раненые. Я забрала документы и уехала, надеясь больше никогда не столкнуться с этим ужасом. В тот момент я очень сильно ошибалась. Буквально через полтора месяца выяснилось, что чувство ностальгии, сильное и всепоглощающее, накрывало нас снаружи и пожирало изнутри. Сказочная архитектура старинного города, его контрастные броские витрины огромных супермаркетов и будничная суета вынимали из нас нутро, звенели в голове сиреной и били отбойным молотком по голове. Дома война, дома разрушения, дома боль. И все равно нас тянуло туда, было неважно, будем жить или выживать. Дорога домой стала исходной точкой начала принятия. Принятия всего – от войны и до нашего бессилия перед ней. Препятствия возникали тут и там, автобус сломался и вместо положенных 12 часов мы провели в дороге больше суток. Все было неважно. Город – призрак встретил нас разрушенными зданиями, разбитыми дорогами и безлюдными улицами. И только из автобусов дальнего следования вываливались уставшие, измученные, но счастливые люди. Счастливые потому, что дома. Будто ступили не на усыпанную осколками дорогу, а в райский сад, и готовы исцеловать каждый сантиметр земли. Бесконечные баулы вылетали из автобуса, на них приземлялись люди, колоритные тетеньки хватали трубки и орали, что есть мочи: «Раечка, мы приехали! Мы дома!». Знаешь, Раечка, кем бы ты ни была, мы тоже дома…
Я лежу без сна и вглядываюсь в предрассветную дымку. Реальность трансформируется в сюрреальность. Помните, как Пат всегда боялась того самого часа перед рассветом? Я его тоже боюсь. В этот час «воины света» начинают убивать. И восходит солнце.… Но что принесет нам новый день? Лавровый венец для победителя или терновый для проигравшего?