Сквозь клавиши

Туман словно никогда не рассеивался на этом месте. Порыжевший от времени велосипед свернул на узкую тропу, петлявшую меж деревьев, и, подпрыгивая на каждой кочке, с жалобным скрипом понёсся вперёд.

Последние десять лет он каждый день приезжал сюда. И в дождь, и в пронизывающий холод он каждый вечер встречал здесь заходящее солнце. И верный железный друг всегда сопровождал его на этом пути, как часть ритуала.

Чёрная ветка больно хлестнула его по лицу, но мужчина даже не поморщился. Он даже не заметил, как из маленькой ранки по щеке покатилась капля крови. Не обратил внимания даже тогда, когда она капнула на его белоснежную рубашку.

За худыми кривыми деревьями, почерневшими от сырости, наконец, стало видно дом. Кого угодно, кроме этого мужчины, стены со сползающей белой краской, разбитые стёкла и сгнившие ставни привели бы в уныние или ужас. Но он был спокоен.

Он остановился, спустился на сырую землю и прислонил свой велосипед к ограде. Железные ворота всхлипнули, когда его мозолистая белая рука коснулась их.

Он стоял один посреди дорожки, усыпанной гравием, и смотрел на гиганта перед собой. Высокий, громадный и пугающе тихий. К заколоченному входу вела красивая лестница с резными перилами. Пары ступеней не хватало.  

Из посетителей только он. Больше никто не приближался к дому, даже бродяги избегали этого места. Почему? Он не знал, лишь надеялся, что дом лишь своим видом отпугивал людей.

Под сапогами хрустнул гравий, серый, как небо над головой. Мужчина медленно поднялся по ступеням и остановился у двери. Одну за другой он снял доски, издалека казавшиеся заколоченными, и вошёл внутрь.

Здесь ничего не менялось: лишь пыль покрывала всё более толстым слоем с каждым днём. Он осторожно пошёл вперёд, к лестнице, ступая точь-в-точь по старым следам.

Он прошёл второй этаж, от его шагов вверх взметнулись тысячи пылинок. В конце коридора отпер большим ключом дверь, зашёл внутрь и тут же запер обратно.

Спальня почти не изменилась за эти годы. Каждый день он любовно смахивал пыль, избавлялся от паутины. Но всё равно сама комната словно обросла темнотой. Тени прятались по углам, чуть трепыхаясь. А старые стены помнили каждый вздох и сами стонали по ночам.

В стороне стояло старое пианино, будто проросшее в комнате. Он не касался его все эти десять лет. Пальцы скользнули по чёрной гладкой крышке. Руки дрожали. Дыхание сбилось, губы тряслись. Он проглотил слюну, и этот звук разрезал тишину.

Мужчина выдвинул стул со скрипом и открыл крышку.

Голубые глаза казались мёртвыми. Он сидел в одиночестве, но притом был не один. Воспоминания поглотили его, со свистом мужчина втянул в себя воздух и зажмурился.

Она стояла тут, у окна, и смотрела на него с улыбкой. Её смех наполнял весь дом мягким светом и теплом. Она распахнула окно и зажмурилась.

С трудом совладав с волнением, он заиграл. Годы без репетиций дали своё: пальцы не всегда слушались его, аккорды временами получались смазанными и нечёткими, темп был нестабилен, терпения выдерживать паузы не хватало.

Но это была её любимая соната. Она всегда просила его сыграть это произведение в первую очередь. Сама знала каждую ноту, кружилась по комнате со смехом и счастливой улыбкой.

Солнце прорвалось через серую пелену облаков, и комната окрасилась в золотисто-розовый цвет. Закат был прекрасен в тот вечер, он разгорался с каждой минутой всё ярче и ярче.

Пальцы порхали над клавишами, лёгкими движениями стирая эту границу между годами. Музыка разливалась по комнате. Каждый звук был посвящён ей, каждая пауза, каждая тонкая нотка, тихий аккорд. Это был её Шуберт. Неторопливый поначалу, но с каждым мгновением набирающий скорость. Нежный, но в то же время сильный, свободный. Похожий на осенний ветер, несущий куда-то прочь золотые листья, пронизывающий до самых косточек, заставляющий дрожать каждую клеточку тела.

Тонкие лучи запутались в её светлых волосах, заставляя их сверкать и переливаться, словно драгоценные камни. Они спадали по её плечам до талии подобно водопаду, и у него вновь перехватило дыхание.

Он дрожал всем телом, от того произведение было переполнено тревогой больше, чем это было необходимо.

Всё-таки прекрасней её не было в целом мире. Её улыбка была способна согреть даже замёрзшую душу, прикосновения всегда были неосязаемыми, шаги – лёгкими, смех – искренним и громким.

Произведение стремилось к концу, звучало всё ярче и громче.

Он потянулся к ней ладонью, не раскрывая глаз. Казалось, вот она: совсем рядом. Кружится, смеётся, тянет загорелые руки навстречу.

Хватит ли ему сил закончить? Руки замерли, не успев поставить точку в произведении.

Его пальцы нащупали лишь холодный воздух.

Он открыл глаза, и снова остался один. Последние лучи закатного солнца скользнули по шторам, коснулись его кожи и исчезли в тумане. Комнате вернулись серые цвета, жизнь, ещё недавно сквозившая отовсюду, словно отступила.

Сумерки подкрались незаметно. Мужчина затворил окно и задёрнул шторы. Верёвка послушно вилась в его руках.

По его щеке покатилась слеза, капнула на рубашку, оставляя мокрый след рядом с кровавым. Его губы дрожали, но не от страха, а от волнения.

Прошло ровно десять лет с её смерти. Здесь же, в этот день, в этот час они снова станут вместе.

Он взъерошил свои огненно-рыжие волосы и улыбнулся.