Деревянная кукла

Владимир Зырянцев
 

Гонерила, супруга короля Бертрана, прозванного в народе Лучником, долго не могла зачать, зачавши же, болела, и предсказывали худшее. Так и сбылось: не доносив до положенного срока, королева разрешилась мертвым младенцем, а затем и сама в великих муках покинула этот мир.

Тогда много случилось знамений, явно грозивших бедой: молодая луна трижды к ряду вставала, словно окрашенная кровью; близ Сиона, во владениях герцога Беррийского, после губительной засухи выпал дождь как бы из слизи, и попавшие под этот дождь мучились ожогами; в Малроу народ видел, как из леса вышли два зайца, черный и белый, и черный растерзал и пожрал белого. Все это внушало тревогу, и понятен был страх, владевший как простым народом, так и знатными, ибо у короля не было наследника, и все страшились повторения ужасных бесчинств, происходивших в последнее междуцарствие.

Вот почему, когда прошло время скорби, государь Бертран не мешкая вступил в новый брак, взяв в жены Ронуэн, дочь князя Кидеганского. Вскоре разнеслась радостная весть, что чрево молодой королевы не осталось бесплодным. По этому случаю в церквях служили молебен, а простой люд жег костры и веселился. Была сложена песня о прекрасной и доброй Ронуэн, мудром Бертране, храбром и благородном наследнике, и пели ее весьма охотно как на площадях, так и в замках. Очевидно, люди если и не забыли, как Бертран стал королем и за что получил свое прозвище, то наверное простили и решили больше не вспоминать. Радоваться ли этому и благодарить Господа или скорбеть и копить гнев, я не знаю, ибо что нужнее: прощать, как Он учил, или искать воздаяния?

В эти дни общего ликования к королю явился великий мудрец Ауриций. Про него было известно, что знает тайное и подвластны ему духи стихий и предметов; будучи обвинен епископом Отранским в волшебстве и ереси, он ездил в Люцерн, а позднее в Рим, где, как говорят, сумел доказать светлую и церковную природу своего искусства.

Явившись к королю, Ауриций обратился к нему с такими словами: «Государь! Я наблюдал положение звезд и поведение семи тварей, с согласия королевы налагал на нее руки и расспрашивал, как чувствует плод, о снах и некоторых других вещах. И мне открылось, что тот, кого королева носит под сердцем – мальчик, телом он крепок и появится на свет в положенный срок. Однако не спеши радоваться, государь, ибо есть иное, что внушает тревогу.

Слушай же: мне открылось, что хотя телом наследник будет силен, духом робок и слаб. Ум его неглубок и легко поддается лести и обману; он не сможет овладеть ни военным искусством, ни тонким искусством ведения государственных дел. В природе его скрыта также нерешительность и трусость. Приняв в свой срок королевство, он не сможет подчинить своей власти сильных и знатных и обуздать чернь. Я прошел его путь до конца, и это путь печали, потому что сына твоего ждет гибель, а с ним погибнет и королевство.

Знаю, многие весьма ученые мужи не согласились бы со мной и сказали, что эта беда поправима: они верят, что свойства души поддаются исправлению, что гнутое можно выпрямить, корявое разгладить и даже привить человеку совсем иные, не бывшие в нем качества. Лишь терпение, говорят они, доброта и знание природы – и можно совершенно изменить человека, самую суть его. Не верь таким речам, король! Я многое познал и вот вижу: яблоня, привитая на терновнике, дает горькие плоды, и волк не станет кормиться травой, и камень не согнется; есть многое, что нельзя переделать, не уничтожив».

Тут король остановил Ауриция, сказав: «Не трать зря слова на то, что известно. Скажи другое: я знаю, что ты не пришел бы со столь дурной вестью, не найдя средства избежать беды. Укажи его».

«Ты угадал, король, - ответил Ауриций, - я искал путь к спасению. Много было способов, которые я отверг, ибо они негодны, пока не нашел единственный верный». И Ауриций указал королю этот способ.

Когда он кончил, король сказал: «Однако трудно было бы тебе отвести обвинения в превышении пределов, положенных человеку, если бы в курии услышали этот твой рассказ, верно, Ауриций? Можешь не отвечать. Ступай, я призову тебя, когда решу».

Однако вскоре после того король отправился в земли криптов и провел там два месяца в походах и сражениях, взяв много пленных и хорошую добычу. Тогда же поднял меч против короля князь Илларион, прогнал его слуг и стал брать деньги с городов. Борьба с родом Кастриотов обещала быть весьма трудной, но король нашел верный путь. В Кретье был турнир, куда съезжались отовсюду знатнейшие рыцари; был там и сын Иллариона, юный Фридерик. Был послан в Кретье слуга короля, рыцарь Фабиас; сын Иллариона был схвачен и подвергнут публичной пытке; это заставило Кастриота отказаться от своих честолюбивых замыслов и пасть к ногам короля.

Были и другие события, великие и малые, и занимали ум и время короля, и он не мог вызвать Ауриция, чтобы сказать свое решение. Может быть и такое, правда, что король колебался, не решаясь сказать последнее слово в столь необычном деле. Между тем пришло время королеве разрешиться от бремени. Тогда король, по обычаю, был рядом с ней. И когда уже начались последние схватки, Бертран вдруг вскричал: «Нет, не надо, стойте», чем весьма рассмешил бывших там женщин и саму Ронуэн; он же поспешил к башне, где жил Ауриций. Хотя в окне башни горел свет, король нашел дверь запертой, и как он ни стучал, ответа не было. В смущении и задумчивости король Бертран пошел назад, и тут услышал радостные крики, и встречные сказали, что у него родился сын.

Слабая птица вступает в бой и гибнет, защищая выводок от ястреба, и всякая тварь любит свое потомство и оберегает его, как и мать – дитя человеческое; потому многие мужи отделяют эту любовь от небесной, полагая в ней лишь животную сущность. Но разве мы – не дети Творца? Разве не с любовью создал Он нас? Разве не ощущаем мы этой любви: не о ней ли говорят лес, и воды, и солнце, и наше тело, столь совершенное? Мы не можем знать помыслов Его, но, может (тут есть опасность ереси, но я скажу, уповая на Господа), - может, Он был так же не свободен в этом акте творения, как и мать не может сама решить, родить дитя или нет? Тогда мы напрасно обвиняем Его, зачем оставил мир во зле: его устройство так же мало зависело от Творца, как от воли матери – нрав и свойства дитя.

Если страна радовалась при первом известии о наследнике, то при рождении его ликовала. Молебны сменялись карнавалами, а за ними следовали шествия к святым монастырям; всюду возносились молитвы за здоровье принца, а в южных краях, где еще сильны прежние учения, в его честь приносились жертвы. Из уст в уста передавали имя наследника – Рудольф; говорили, что родился он с открытыми глазами, сразу взял грудь и растет крепким и смышленым. Стало известно и другое: говорили, что все женщины, кому выпало разрешиться от бремени в один день с королевой, совершили это благополучно; в том видели добрый знак.

Король не спросил Ауриция, пробовал ли тот без его согласия осуществить задуманное, ибо рассудил, что мудрец может скрыть правду; подвергнуть же его пытке Бертран не решился. К тому же вскоре иное заняло мысли короля: пришло известие о гибели вождя криптов Качи, и пока не был избран новый вождь, Бертран поспешил исполнить давний замысел свой и овладеть землями язычников.

Много дней провел он в стране криптов, обратил в бегство их войска и рассеял, и прошел все земли с юга на север и близ горы Магали основал крепость Ундер с монастырем. Тут дошли до короля дурные и печальные вести о бесчинствах, начавшихся в королевстве, и это заставило его вернуться.

Тогда во многих землях от пролива до границ Империи стала известна канцона, называвшаяся «Жарче пламени» и сочиненная, как говорят, в Италии. В той канцоне в дивных и звучных стихах воспевалась доблесть, удаль и главное благо (так там утверждалось), дарованное человеку Творцом – свобода; всякая же власть объявлялась противной естеству. И столь совершенны и прекрасны были те стихи, что смутили весьма многих. К тому же и светило наше совершало тогда свой путь среди звезд таким образом, что силы зла, рассеянные в природе, пробуждались и принимали образ, и в душах людей гордыня и зависть брали верх над терпением и уважением к власти.

Я не стану утверждать, что лишь последние качества приличны человеку, и хулить эту таинственную силу, скрытую в каждом, что зовется свободой – ведь она вложена в нас Творцом и природа ее божественная; но в душах низких и темных она пробуждает столь отвратительных демонов, что это скорее склоняет прославлять всякую власть и покорность ей.

В то время многие заявили, что разрывают клятву верности, и начали бесчинствовать, словно соперничая в гнусных деяниях. Они хватали путников на дорогах и отнимали у них все достояние; нападали также на соседние владения и грабили их, владельцев же предавали мучительной казни. Достойно внимания, что не только знатные так поступали, что славились своим могуществом, но и простые рыцари, веря, как они говорили, в свою звезду, творили разбой. Словно бес какой овладел всеми.

В таком дурном положении нашел Бертран королевство, когда вернулся. Против него самого выступали лишь немногие, но остальные, на словах выказывая уважение королю, на деле не признавали изданных им законов, а слуг его изгоняли и убивали.

Собрав всех, оставшихся верными, и вооружив даже простолюдинов, король выступил против мятежников и одержал несколько побед. Однако его недруги, прежде враждовавшие, объединились и совместно выступили против Калатонита. Видя это, большая часть войска ушла от него, остальные же были разбиты в битве близ Млира. Самому королю с двумя оруженосцами позволили уйти; однако вечером в пути на них напали какие-то люди и убили всех троих. Никто из врагов короля не признал напавших своими; утверждали, что это были простые разбойники. Так погиб король Бертран.

Юный Рудольф (ему тогда не было и года) был провозглашен королем, а Ронуэн стала правительницей при нем. Тщетно пыталась она укрепить здание королевства и удержать власть, таявшую подобно снегу, когда выпадет не в срок; она издавала эдикты, которые никто не исполнял, и вершила суд, которого не страшились; отряды рыцарей нападали на проезжих у самых стен королевского замка и даже врывались внутрь, чтобы расправиться с теми, кто искал здесь защиты и справедливости.

Однако как ни слаба стала власть короля, честь, связанная с его саном, оставалась высокой, и королевская казна, усердно наполнявшаяся Бертраном, еще не опустела; потому Ронуэн безотлучно находилась подле короля и даже, вопреки обычаю, сама кормила его и спала в королевской опочивальне; у дверей же, не доверяя даже самым верным из своих, поставила дикарей-криптов, которым щедро платила и старалась всячески задобрить. Тревога королевы сильно возросла, когда юный Рудольф научился ходить; обследовав опочивальню, он устремился в другие покои замка. Чтобы развеселить короля, Ронуэн приглашала певцов и танцоров из разных краев; ничто, говорят, так не радовало Рудольфа, как песня флейты и чистые звуки уэрты.

Однажды ночью королева проснулась от криков и звона оружия. Едва она встала, в спальню вошли какие-то люди; с их обнаженных мечей стекала кровь стражи. На латах вошедших не было значков, а на щитах – девизов, лица их были скрыты забралами: подобно низким разбойникам, они скрывали свои имена, дабы навеки не связать их с гнусным и ужасным деянием, ради которого собрались.

Увидев их, Ронуэн тотчас кинулась к кровати короля и, упав на него, закрыла. Убийцы попытались отбросить королеву, но она, столь хрупкая, что более походила на подростка, чем на женщину, так крепко ухватилась за края кровати, что не могли оторвать ее. Тогда, подняв мечи, принялись они наносить удары: одни – стремясь пронзить королеву и поразить короля, другие – дабы отсечь ей руки. И так как спешили и мешали один другому, то удары были неточны и приходилось наносить новые. Наконец королева не могла более мешать им, и убийцы отбросили ее.

О том, что случилось дальше, говорят разное. Одни утверждают, что, избавившись от королевы, нападавшие замерли, пораженные, ибо Рудольфа в кровати не оказалось. Не найдя короля в опочивальне, убийцы разбрелись по замку. В темноте, устрашенные случившимся, они принимали своих сообщников за слуг короля и, вступая в схватки, поражали один другого, так что уцелели лишь немногие.

По другим сведениям, замешательство заговорщиков имело иную причину: юный Рудольф находился на ложе, но, хотя и был залит кровью королевы, оставался невредим и спокойно спал. Когда же убийцы подняли мечи, чтобы разом вонзить их в короля (дабы кровь его была на всех, а не на одном), зрение их помутилось и каждый увидел перед собой своего злейшего врага, готового к бою. И вот они набросились друг на друга и поражали без пощады; когда же мираж рассеялся, уцелевшие обнаружили, что король исчез. Тогда один из них сказал: «Кто бы здесь не вмешался, чтобы помешать нам, ангел ли господень или слуга сатаны, и куда бы ни делся король, мы не можем оставить это дело в таком виде. Надо, чтобы люди поверили в его смерть. Мы должны это исполнить, иначе все будут против нас: и тот, кто нас послал, и его враги». И они направились в ближайшую деревню и, подняв всех жителей, выбрали младенца, что был одних лет с королем, и тут же умертвили его, а затем и всех жителей деревни. Младенца же принесли в замок и положили на королевское ложе. И все это совершилось до рассвета.

Когда же рассвело, пришедшие в замок нашли всех бывших там мертвыми, и разнеслась весть о гибели короля. Тогда Иона, герцог Беррийский, чья мать была одной крови с Калатонитами, заявил о своем праве на престол, занял королевский замок и обратился в Рим, дабы освятили его власть. Но князь Илларион Кастриот оспорил его права, указывая на большую близость своего рода к роду короля; притязал на корону и князь Кидегана Генрих, племянник Ронуэн. И обратились они один против другого, и полилась кровь щедро и обильно. И чем дальше, тем сильнее разгоралась эта война, потому что многие рыцари и бароны вступали в борьбу на той ли другой стороне. Иные же, не присоединяясь ни к кому, творили неслыханный прежде разбой, ибо никакой власти уже не было.

В то время разнеслась весть, что король Рудольф жив. Немногие поначалу верили в это, но слушали и передавали. Говорили, что юный король скрывается на севере; при нем неотлучно старик необычайной силы: если к убежищу короля приближаются враги, он ломает и мечет в них скалы и деревья; может поразить нападающих молнией или наслать на них железную птицу Гур. Тот старик, говорили в народе, - один из ближних к Господу ангелов, именем Логвин; потому король надежно защищен и неуязвим для мечей недругов. Он поразит их всех и принудит к покорности, когда наступит назначенный для того срок.

Так говорили в народе, и многое в том было верно. Король действительно был жив, старик же, про которого говорили, что он ангел Логвин, был Ауриций. В глубине глухого леса близ горы Турн он выстроил хижину и укрыл в ней короля. Дикие козы давали им молоко, пчелы – мед; в реке водилась форель, на склонах гор росли целебные травы. Когда Рудольф овладел речью, Ауриций начал учить его письму, счету и пониманию природы.

В то время враги короля прослышали, где он скрывается, и в окрестностях леса появились отряды герцога. Тогда для ученика и учителя настало время скитаний. Перейдя горы, они оказались в области Кадм; оттуда на лодке спустились к озерам и болотам Кальперии и жили там какое-то время. Затем, вновь пустившись в путь, они пересекли равнину меж Сионом и Тафаном и опять оказались в горах. Они укрывались в пастушеских шалашах и охотничьих избушках, в дуплах старых деревьев и пещерах; зимой же искали приюта в домах и монастырях. Несколько раз преследователи настигали беглецов, и тогда Ауриций брался за лук или меч; и хотя он был стар, но глаза оставались остры, а рука тверда, и каждый его удар поражал цель.

Несмотря на трудности, связанные с постоянными скитаниями, Ауриций не упускал случая передать королю познания, какими владел сам. Юный Рудольф изучил латынь, и греческий, и языки Востока, и мог писать на них и изъясняться; и знал звезды на небе, как назвать их и какой их путь.

Открыл Ауриций королю и секреты воинской науки, и тот узнал, как строить войско и как вести битву, и как обмануть противника и одержать победу малыми силами. Учил его мудрец и тому, как постигать людей, их скрытые помыслы и желания, слабости и пороки и как использовать их к своей пользе; и как строить крепости, и как разрушать их; и как вести торговлю; и как заключать договоры, и многому еще. Ум короля-сироты был подобен острейшему мечу, так глубоко проникал он во все, на что указывал учитель; память же его была как песок, что впитывает реки.

Но истинное наслаждение король Рудольф получал не от овладения мудростью, а в часы, свободные от занятий, когда на камнях или дереве он рисовал животных, и птиц, и людей, и травы. Говорят, те изображения были весьма чудесны; некоторые из них и сейчас сохранились на стенах пещер близ Стургалла.

А пуще того любил король вырезать из дерева разные фигуры. То были Господни ангелы с шестью либо осмью крылами; святые отшельники и пророки; гномы, домовые, лешие и, наконец, существа вовсе невиданные – то ли демоны тьмы, то ли обитатели одного из небесных кругов: крылатые кони с двумя человеческими головами, дерево, подобное дубу, но также с лицом человека, птицы со звериными мордами, а также фигуры, описать которые не может никто, ибо не с чем их сравнить.

Настоятель монастыря святой Агнессы, что близ Млира, отец Нунций рассказывал мне, как однажды в канун праздника крещения двое скитальцев постучались в ворота обители. Они не назвали себя, но их узнали. Королю шел тогда шестой год. Была стужа, и Нунций пригласил пришедших сесть у огня. У Рудольфа в заплечном мешке был липовый обрубок, и он, сев у самой решетки камина, принялся вырезать из него какую-то фигуру. Ауриций же, испросив на то разрешения, повесил на огонь котел и стал готовить отвар из трав, весьма, как он объяснил, полезный и нужный в это время года. Занимаясь этим, они продолжали беседу, начатую, видимо, еще в дороге. Настоятель не все понял в ней, потому что собеседники часто переходили на незнакомые ему языки и ссылались на неизвестных авторов; он уловил лишь, что речь шла о красоте: присутствует ли она в мире, подобно рассеянному во мраке свету либо скрытым в земле рудам, или она пребывает за пределами этого мира, и горний свет ее нам как солнце, чтобы узрели безобразие того, что творим, и как маяк, чтобы выбрать путь; и как соотносится она с добром, и истиной, и Богом – одно ли это либо все разное.

Тем временем отвар был готов, и Ауриций напоил им короля, настоятеля и бывших там монахов; король также закончил свою работу и отдал фигурку настоятелю, сказав, что это подарок. То был крылатый лев с человеческим лицом, выражавшим изумление и радость и весьма похожим на лицо отца Нунция.

Тут вбежавший монах сообщил, что у ворот монастыря стоят люди князя Иллариона и требуют впустить их, дабы могли убедиться, что в обители нет самозванца, именующего себя королем Рудольфом; в противном случае грозят захватить монастырь силой. Тогда Ауриций, обращаясь к настоятелю, призвал его не навлекать на братию беды и выполнить требование; они же позаботятся о себе сами.

Когда после некоторых проволочек монахи впустили осаждавших, короля и его спутников нигде не было. Это, впрочем, не уберегло настоятеля от мучений, которым подвергли его люди Кастриота.

Между тем война продолжалась. Уже погибли в боях Генрих, и Иона, а князь Илларион был отравлен своим же сыном; но появились новые претенденты. Великое множество сел было сожжено, а жители либо убиты, либо бежали в леса и горы; и можно было ехать день и другой по некогда цветущему краю и не встретить никого живого: одни лишь мертвые повсюду. Они были погублены разными способами: распяты, сожжены, повешены либо изрублены, либо умерли от голода и болезней. От них шел смрад, и потому скитальцы обходили деревни; но мертвые были и в полях, и при виде их дух короля всякий раз смущался, и плоть восставала. И не раз спрашивал он учителя, отчего это зло. Мудрец объяснял королю звериную и темную природу человека, что тоскует под властью духа и рада сбросить ее и торжествовать свою полную свободу. И если дух смутится и потеряет веру в себя, то перестанут различать доброе и злое, И будут отравлены колодцы, и земля устанет впитывать кровь, и настанет ночь для добрых, и слабых, и честных, ибо будут как голые среди волков.

И воистину та ночь наступила в королевстве, и длилась, и смущались даже самые стойкие, но ведь сказал пророк: «Чем гуще мрак, тем ярче свет»; и вот те, кому противно было беззаконие, а также такие, что вначале отдались ему, но омерзело им, и опомнились – все они стали объединяться под знаменем короля и изгоняли отряды его врагов. И образовалось большое войско, и стали искать короля, чтобы встал во главе их. Король с Аурицием жили тогда в пещере на горе Айгернор; королю шел десятый год. И вот посланные пришли и, спросив, точно ли перед ними король Рудольф, пали на колени, и главный среди них призвал короля встать во главе войска и воздать всем гонителям по делам их.

Король поблагодарил пришедших и попросил их обождать, ибо он должен подумать, прежде чем решиться на столь важное дело. Когда послы ушли, он обратился к учителю и сказал: «Ты знаешь, как я хочу, чтобы прекратились убийства и в стране установились мир и спокойствие. И ты обучил меня, как вести битвы, как узнавать замыслы противников и использовать их слабость; потому я не сомневаюсь, что одержу верх в этой борьбе. Иное смущает меня. Я вижу, что эти люди полны гнева и жаждут карать виновных; я же не хочу этого и это мне противно; как же я встану во главе их?

Есть и другое сомнение, гораздо важнее первого. Став во главе государства, я должен буду отдать свое время делам и заботам, связанным с этим положением: переговорам, войне, заседаниям королевского совета, изданию законов. Я понимаю необходимость этих дел, но они наводят на меня глубокую тоску. Иное влечет меня, ты знаешь: постижение глубин сущего, его магических тайн и законов, угадывание и воплощение образов, скрытых в природе. Ты сам знаешь это блаженство, сам испытывал его: углубляться в причины природных изменений, разгадывать загадки, заданные нам Творцом, и повторять его путь. Вот где хотел бы я совершенствоваться бесконечно, потому что это доставляет мне истинную радость. Как же быть мне, скажи».

Ауриций, слушая короля, находился как бы в печали и нерешительности; но затем, видимо, сделав выбор, он поднял голову и сказал: «Да, король, я дам тебе совет, как поступить; более того, я помогу тебе сделать первый шаг. Но вначале я должен открыть тебе тайну твоего рождения. Слушай же».

И мудрец рассказал королю о Гонериле и Ронуэн, о том, как угадал он свойства и судьбу наследника, а также о своем разговоре с королем Бертраном. «Что же за средство предложил ты тогда?» - спросил его Рудольф.

«Речь, - ответил мудрец, - шла о душе. Мы, смертные, не можем создать новую душу – этот огонек зажигается лишь от великого небесного огня, что мы зовем Богом; однако тот, кто глубоко проник в тайны природы, может подумать о замене души. Конечно, дело это небывалое и весьма опасное, потому король Бертран и не дал мне тогда согласия; однако я рассудил, что иного пути нет, и приступил к делу. С помощью магии я проник в тот мир, где нет «здесь» и «там», «сейчас» и «тогда», в мир без света и тени, звука и тяжести. Я был высоко и низко, и внутри, и везде. И я вызывал их – души еще не родившихся, и они являлись передо мной. Все они были ярче и лучше, чем душа наследника, но я медлил, я ждал чего-то необыкновенного. И надежда моя сбылась – я увидел тебя».

«Меня?» - воскликнул Рудольф.

«Да, тебя, - ответил мудрец. – я узнал тебя сразу, как увидел, и помню, что вздрогнул тогда. Душа твоя была устроена столь совершенно, что казалась простой, между тем как простого нет в этом мире; и она светилась и жила, то сжимаясь, словно задумавшись о чем-то, то раскрываясь и обнимая собой все вокруг, так что я даже испугался, что ты узнаешь мои замыслы и воспротивишься им.

Итак, я выбрал тебя и уже не упускал; и когда королеве Ронуэн пришло время родить, я вызвал тебя, и ты родился; а та, прежняя душа наследника ушла обратно в мир еще не воплощенных, и в свой срок кто-то иной появился с ней на свет».

«Кто же тогда была моя мать? – спросил Рудольф. – Откуда пришла эта моя суть, ты знаешь?»

«В том мире, - ответил мудрец, - нет границ, и стран, и народов. Возможно, ты должен был родиться в нашем королевстве – может быть, в семье рыцаря, а может быть, гробовщика. В обоих случаях ты бы не удовлетворился своим положением и стал бы источником недовольства и бунта. А может быть, ты должен был появиться на свет в земле криптов. Тогда, наверно, ты стал бы у них шаманом, и кривлялся бы, и плясал, и бормотал не имеющие силы заклинания. Но подумай – разве таково твое истинное назначение? Разве высокое должно сгибаться, а яркое – прятаться? Твой удел – стоять высоко и решать многое. О, я знаю, я предвижу: ты станешь великим королем, имя твое останется в веках! Я долго мечтал об этом и сделал все для осуществления задуманного; осталось последнее. У тебя есть талант, ты вооружен знаниями; скитания закалили тебя и дали мудрость. Одного тебе недостает: твердости, необходимой для управления людьми. Сейчас ты ее приобретешь, и тогда исчезнет источник твоих сомнений».

Сказав это, Ауриций велел королю взять лук и стрелу и встать поодаль. Затем он обратился к королю с такими словами: «Сейчас ты пустишь стрелу прямо мне в сердце. Смотри не промахнись! Если ты будешь точен, тело мое без остатка сгорит в небесном огне, а душа твоя станет тверда, как гранит. Послам ты скажешь, что я ушел в иные страны, ибо больше не нужен. Стреляй же и будь великим королем!»

«Нет!» - воскликнул Рудольф и хотел отбросить лук. Однако Ауриций предвидел это и силой своего искусства сделал так, что король как бы во сне поднял лук и послал стрелу; полет ее был точен. Стрела пронзила сердце мудреца; и вот вспыхнул небесный огонь, холодный и жгучий, и унес его. А король упал на траву и провел некоторое время в забытьи; затем, восстав, он позвал послов и объявил им свое решение.

Так началась война за возвращение мира и порядка, и была она долгой и кровавой. Многие, вставшие под знамена короля, были недостаточно искусны в воинском деле, иные же не тверды в намерениях; король исправил это, казнив немногих и возвысив достойных. Не сразу нашел он удачу в сражениях, но узнав ее, уже не упускал. Впрочем, он шел к победе не только по полю брани: к иным из противников он посылал лазутчика с отравленным кинжалом под плащом, другим обещал милость и богатую награду. Так побеждал он их одного за другим и наконец уничтожил и подчинил всех; и вступил в замок, где когда-то родился, и сел на отцовский трон.

Тогда призвал Рудольф всех бежавших вернуться в родные места и вернувшихся освободил от платежей и налогов; также пригласил мастеров и купцов из других земель, обещая им различные привилегии. И они пришли, и король повелел им исправить дороги, и углубить гавани, и строить города, и указал, как сделать это наилучшим образом. Также научил он земледельцев возделывать землю иначе, чем они привыкли, и стали получать обильные урожаи; а мастеров научил делать сталь, какую прежде не умели, и искать руды; и стали искать, и нашли. И еще многому научил король Рудольф жителей королевства, и разнеслась во всех землях слава о его мудрости, о его искусстве разрешать разные споры, и судить, и издавать законы; и удивлялись тому, как много он успел в столь юном возрасте.

Вскоре же узнали повсюду Рудольфа и как великого воина. Долго медлил он с выступлением, но приступили к нему многие рыцари и бароны, прося и требуя выступить для возвращения земель, занятых за время безвластия соседями, а также чтобы показать всем славу и мощь своего оружия; король увидел, сколь многие единодушно желают этого, так что нельзя им противодействовать, и выступил.

Сокрушил он мавров, изгнав их из пределов королевства, и пошел в их страну, трижды победил и взял богатую добычу. Изгнал и войска Кидегана, а затем вступил в земли криптов и вновь покорил их и дал им веру и церковь.

Тогда в Империи была смута и усобицы, и вот принц Кумплыонг обратился к Рудольфу и просил о помощи, обещая многое. Король выступил и в ряде сражений, проведенных с великим искусством и весьма кровавых, разбил всех врагов принца. Однако тот не торопился выполнять обещанное; тогда король внезапно напал на его войско, истребил его до последнего солдата, а самого принца посадил в железный ящик, где тот впоследствии и скончался; земли его Рудольф присоединил к королевству. Тогда соединились многие принцы и князья и выступили против короля совместно, и была между ними битва. Три дня они бились, и король одержал славную победу: хотя его войско почти целиком было уничтожено, но противника он совершенно истребил и рассеял и занял после того еще многие города и области Империи. Владения его стали столь велики, что когда король приказал изготовить карту, и это было исполнено, понадобились двенадцать воинов, чтобы развернуть ее перед королем.

Тогда прослышали о короле Рудольфе во всех землях и странах, даже весьма отдаленных, и устрашились. И стали государи и князья посылать в королевство послов и лазутчиков, дабы узнали о короле, о его нраве и обычаях, и чего можно ждать от него. Посланные отправились, и наблюдали, и выслушивали, и подкупали слуг, и, вернувшись, рассказали, что король Рудольф живет уединенно среди книг и деревянных истуканов; он редко бывает весел, избегает пиров и охоты и подолгу сидит в своих покоях, никого не желая видеть. Хотя он вступил в возраст мужества и государственный совет просил его взять себе супругу, Рудольф отверг это обращение. Однако, несмотря на нелюдимый нрав, подданные не только любят своего короля, но и почитают его как святого; повсюду в королевстве в домах есть его изображения, и на них молятся и просят о помощи. Многие считают его добрым колдуном и верят, что по ночам он летает над страной, снимая порчу с животных и людей и пробуждая в земле плодородие. Его почитают всемогущим и всеведущим и верят, что пока он жив, ничего плохого не случится.

Посланник французского короля Вотен разыскал женщин, которых приводили к Рудольфу; они рассказали, что их нагота вызывала в короле отвращение столь сильное, что оно передавалось и самим гонцам соблазна, и делалось им стыдно своего тела. Иные так и не смогли избавиться от этого чувства, и Вотен нашел их в обителях самого строгого устава.

Рыцарь Мартин, лазутчик испанского короля, сумел войти в доверие к воинам Рудольфа, и те поведали о храбрости короля, как идет он в битву впереди полков, среди свиста стрел и яростных криков, укрепляя мужество своих солдат; при этом часто попадает в самую гущу битвы и сражается как простой воин, отражая удары и нанося их. Было не раз, что воины погибали, заслоняя собой короля; а однажды сам он преградил дорогу вражескому мечу и тем спас некоего юношу из простонародья по имени Саул; при этом король получил рану в плечо, весьма опасную и мучительную. К спасенному юноше король очень привязался, приблизил и часто с ним беседовал.

Наибольшего успеха из всех посланных добился аббат Тертеринус, тайный осведомитель папы: используя свою духовную власть и кощунственно поправ таинство исповеди, он выведал у Стагира, ближнего слуги короля, чем тот занимается, запершись в своих покоях. Слуга поведал, что Рудольф подолгу читает вслух, вначале тихо, а затем все громче и громче; слова же темны и непонятны, и язык незнаком. При этом король все более наполняется гневом и яростью и, наконец, отбросив книгу, приступает к иному делу: из заготовленных загодя поленьев вырезает он различных истуканов. Занимается он этим подолгу, но вот что удивительно: никого из этих истуканов никто потом не видел, и куда они деваются, неизвестно.

Сообщение аббата вызвало в курии подозрение о магической природе темных занятий короля. Виделась их тайная связь с чудесными победами Рудольфа над сильнейшими противниками: не в рядах ли королевского войска надо искать пропавших истуканов? Поскольку известие было сомнительным, папа ограничился изданием пастырского послания «О смирении», полного скрытых намеков и угроз.

Рудольф легко разгадал все загадки послания и тут же забыл о нем: он ясно видел, что силы его на исходе и ничто более не удерживает его от исполнения одной из преследовавших его ужасных фантазий; между тем король сознавал, что осуществление этого желания перенесет его в некую бездну, где нет опоры и границ, меры и веса – некое бесовское подобие того мира, о котором некогда поведал ему Ауриций. Картины же, что преследовали его, были такие: вот, разделил он свое войско на две части, равные во всем, и поставил во главе каждой достойнейших полководцев. И повелел им сойтись и биться; сам же бьется то на одной, то на другой стороне, ободряя и увлекая сражающихся, и делает так, пока не истребят друг друга до конца и не падет последний. Когда же это случится и над полем под стоны и хрип умирающих ляжет тишина, испытает король Рудольф невыразимую радость и облегчение, и счастье, и свободу – но в то же время и ужас. И тогда из груди его вырывается неудержимый бесовский хохот, и чем дольше он смеется, тем страшнее ему; лишь пробуждение освобождает его из пучины.

Король проснулся; как бывало в детстве, неизбежность счастья на миг охватила его, но тут же исчезла. Он крикнул слугу и велел зажечь новые светильники; затем взял резец. Резец был наточен на диво, дерево податливо, и образ, что не давал ему покоя, стоял перед глазами и был в руках; радость и надежда охватили короля. Однако чем дальше продвигалась работа, тем мрачнее делалось его лицо; наконец, убедившись в новом своем поражении (в бесчисленной череде бывших до того), он в ярости принялся наносить удары по тому, что вышло из его рук.

Обломки были брошены в очаг; Рудольф вынул из сундука расшитый звездами плащ. Подобной одежды никогда не видели на нем приближенные; то был плащ Ауриция. Запахнувшись в него, король вышел из шатра. Стража у входа приветствовала его; он направился в лагерь.

До горизонта, сколько достигало зрение, горели костры, ослабляя блеск созвездий. Рудольф поднял голову и с трудом отыскал Всадника и Рыбу, склонившихся к северу. Армия была далеко на юге, у последних границ Империи. Скоро вся она должна была лечь к его ногам вместе с властью и короной.

Молча прошел король меж костров, вглядываясь в лица солдат, и, миновав часовых, спустился к реке. В ветвях диковинных деревьев кричали ночные твари, в траве шуршали змеи; но ему ли было бояться? Рудольф сел у воды и потрогал ее. Затем он вернулся к лагерю, но уже с другой стороны. Приблизившись к часовым, он закрыл лицо плащом и двигался украдкой. Тут один из воинов заметил его и окликнул. Рудольф, не отвечая, направился к звавшему его. Тот закричал, чтобы пришелец назвал себя и произнес условное слово; но король молчал. Воин поднял арбалет, но король продолжал молча приближаться к нему, все так же не открывая лица. Воин все не стрелял; тогда Рудольф откинул плащ и громко воскликнул: «Стреляй!»

То ли повинуясь приказу, то ли от испуга воин спустил тетиву; стрела понеслась. Неудержим был ее полет и точен: она поразила сердце короля. Вспыхнул небесный огонь, холодный и жгучий, и когда сбежались воины с факелами, и приближенные, и полководцы, то увидели мертвого короля – уже не в плаще звездочета, а в полном боевом облачении, с жезлом и мечом. Юное лицо его было прекрасно; казалось, он задумался о чем-то.

Иные, правда, утверждают, что когда воины взяли тело короля, чтобы отнести его, то отшатнулись в ужасе, ибо оказалось оно не телом человека, а статуей – деревянным истуканом в рост короля, сделанным столь искусно, что нельзя было отличить. Потому-то, говорят верящие в это, полководцы и не дали войску проститься с королем и похоронили его не по христианскому обычаю в земле, а предали сожжению, ложно заявляя, что так погребали всех великих королей и полководцев. И многие, я знаю, верят в это и утверждают, что король Рудольф жив и лишь удалился от власти и славы, дабы принять обет; он вернется, как и в первый раз, когда переполнится чаша страданий. И верящие так, я знаю, не раз уже собирали войско и ждали и звали короля; но не пришел. Я же думаю, что не придет никогда, и напрасно ждут. Ибо в рассказы эти я не верю; а кроме того, упомянутая чаша давно уже переполнилась и хлещет через край, и избавления не видно.

Тогда, после смерти короля Рудольфа, его полководцы договорились было и поклялись в вечной дружбе; и вначале и правда выступали совместно, разбили всех противников и овладели последними пределами Империи. Но затем, при разделе владений, поссорились и начали войну, столь долгую и кровавую, что смута, бывшая после гибели Бертрана, кажется рядом ничтожной ссорой, ибо теперь в схватку были вовлечены многие народы и государства, и весь мир стонал и истекал кровью.
Сейчас, я слышал, Империи уже нет, а на ее месте три либо четыре царства – но что нам до этого? Наше маленькое королевство столь разорено, и все заведенное королем Рудольфом погублено, и поля сожжены – что нам до других стран? Среди раздоров и бесчинств, среди бесчисленных предательств власть над нами в итоге захватил вождь криптов Меза. Он, правда, истинной веры и, я слышал, умен и начитан, но при этом столь жесток, что душа скорбит и разум отказывается верить. Вот и сейчас из кона кельи я вижу на берегу реки колья и кресты, на которых мучаются казнимые; есть среди них и монахи нашей обители. Я же, слабый и ничтожный, пишу эту хронику, дабы представить ее государю Мезе, и поведать о необычайной судьбе короля Рудольфа и о его добрых делах и этим, может быть, хотя бы отчасти смягчить нрав государя. Утешением же мне и поддержкой в сем труде служит маленькая фигурка, что передал мне перед смертью отец Нунций. Вот и сейчас она стоит передо мной на столе; это крылатый лев с человеческим лицом, выражающим изумление и радость.