Воспоминание (шутка)

Нате К. за ее твердую

сейсмоустойчивость.

Первые незаметные снежинки упали на пушистые ресницы гимназистки. Зима вступила в свои права, заскользили каблучки по старинным арбатским переулкам. Очень к месту вспомнилась песня «Москва златоглавая». И действительно «от мороза чуть пьяная» наша героиня, несмотря на гололед, закружилась в танце, приветствуя радостно поваливший узорчатыми шапками пушистый белый снег, который, незаметно и плавно кружась и плавая в стылом безветренном воздухе, опускался на тротуары.

Гимназистка Анечка от удовольствия высунула свой девичий розовый язычок и стала ловить снежинки.

А дома ее уже давно ждал приглашенный Аничкиной Maman гимназист Петя. Тосковал и преданно ждал. И прыщавый его нос лоснился от количества выпитого чая и съеденных шоколадных конфет, которыми его так настойчиво потчевала сконфуженная Maman любимой девушки. Гимназистки Анечки все не было и не было. Старинные часы пробили двадцать два часа. Приличное время для возвращения домой миновало. Да и нам, сторонним гостям, надо удалиться – пора и честь знать.

Вышли… На улице метет. Поднялся ветер. Игнат, старый кучер, неистово трет отмороженные уши. Садимся.

- Но-о, - прицокивает Игнат, и лошадка пошла сначала медленной рысцой, унося нас, наконец, и от капризной неуловимой гимназистки Анечки, и от ее прыщавого кавалера. В ночь, в глухоту, в полночь, под аккомпанемент музыки ветра, вспарывая хороводы снежинок.

Фуй, как повалило! Еще мгновение, и нашей пролетки не видно. Вокруг белая тьма.

Не успела пролетка скрыться из вида, не успели часы пробить пятнадцать минут одиннадцатого, и дверной звонок тренькнул, задребезжал, и дверь мистической квартиры номер тринадцать открылась. Maman выскользнула в прихожую, придерживая входную дверь. На пороге разрумянившаяся, розовощекая от первого зимнего морозца, стояла наша Анечка. Поправляя рукой влажную от снега косу, она выдохнула:

- Петечка был?

- Был, был, - прошелестела Maman, - но уже отбыл. Оставил тебе, Нюша, ласковое, сердечное письмецо.

Раздался шум, грохот.

- Ах, проказница, - погрозила Maman кому-то пальцем, правой рукой помогая Анечке снять шубку.

- Это, наверное, Муська, - пропела гимназистка, стоя перед зеркалом в прихожей и поправляя челку.

В подтверждение этих слов под ноги ей бросился большой пушистый рыжий клубок с резким мяуканием.

- Ах, Муся, Муся, - сказала Maman, с небрежной грацией прикладывая руку ко лбу. – От тебя одна головная боль.

Анечка прошла в гостиную. В кресле, уютно устроившись возле потрескивающего камина, укрытая пледом, сидела бабушка.

- Как ты сегодня, Grandma? – озаботилась здоровьем старшей девочка. Бабушка грустно вздохнула:

- Вот умру и стану являться вам в виде привидения. Причем всем. Ведь квартира все-таки номер тринадцать.

- Да господь с тобой, мама, - отрицательно замотала головой Maman, - ты еще всех нас переживешь.

Гимназистка Анечка уютно устроившись на толстом пушистом ковре у ног бабушки, стала читать любовное послание Петечки. Написано он было высокопарным слогом: «Благоразумная моя Аннушка! И как, Душа моя, ты можешь задерживаться одна на темных улицах? Или не одна? И мне пора взревновать? Тем более в такую чахлую погоду. Вот схватишь инфлюэнцию, и мы опять долго не увидимся.

Нет, вкусные конфеты твоей замечательной матушки, конечно, скрасили мое одиночество, но тревожно душа моя рвалась к тебе. Однако я забыл дома калоши и, учитывая слабость телесную, не рискнул выпрастать себя на улицу.

Ждал долго, истомился и обиженный уехал.

Надеюсь, Радость моя, увидеть тебя завтра.

P.S. Приникаю сердцем к твоему сердцу…»

И т.д. и т.п.

Анечка зевнула и убрала письмо в конверт.

Papa приехал поздно, задержавшись на службе.

Часы пробили одиннадцать. Пора было укладываться спать. Благо завтра выходной день. Да к тому же можно увидеть во сне Петечку.

В квартире номер тринадцать погасили свет.

Храпела во сне Муська.

На следующий день у гимназистки Анечки была намечена культурная программа. Как ни странно, Петечке в ней места не нашлось. Он обитал где-то вне и отдаленно. Компанию Анечке должна была составить гимназистка Катенька – полная противоположность Анюте. Если Аннушка была хрупкая миловидная шатенка, то Катенька – это один из столпов, на которых в далекой древности зиждилась Земля.

Девушка размеров необъятных, с очень крупной крутой наливной грудью, на которую таинственно и прекрасно была небрежно переброшена толстая огненно-рыжая коса. Карие глаза сверкали огнем и решительностью, одновременно слегка влажные и раскосые, как у вызревшей лани. Короче, чувствовался темперамент.

И вот две такие радикально противоположные по внешности, но монолитные душой любвеобильной подруги собрались в синематограф. Естественно на любовную драму.

Разместившись в зале, гимназистки Анечка и Катенька приникли к экрану, на котором актриса, нещадно заламывая в экстазе руки, клялась в любви несколько лощеному господину.

И в этот торжественный момент, когда захватывало дух, кто-то вдруг страстно сжал Анечкину левую руку. Она дико вскрикнула от испуга и нахлынувших с экрана чувств и повернула голову. Рядом с ней сидел красивый юноша в гимназической форме.

Нагнулся к Анечкиному розовому ушку и томно произнес: «Николя».

- Николя, - эхом отозвалась гимназистка, и юное сердце распахнулось навстречу первой любви.

Крепость была сдана. Николенька не отнимал свою руку до самого конца сеанса.

Брошенная Катенька вынуждена была отправиться домой.

Анечке и Николя предстояла долгая прогулка по городу. Но! Господа! Позвольте! Вернемся же скорее к Петеньке.

Болезный! Где он то был?

А он торжественно проводил еще один вечер в кругу Анечкиной семьи. Maman и Grandma составляли ему компанию.

Конечно, о, конечно, и незабвенные шоколадные конфеты со множеством порций чая. Петечка, жестоко оскорбленный, страдал. О, как он страдал! Ревность своей угрюмой рукой стиснула его тщедушное горло. Он представлял себя мавром Отелло. И Анечка, Анечка – жалкая Дездемона, которую он душит одной рукой. Нет! Тут Петечка засомневался в силе своих откровенно сказать хиловатых рук и решил Анну душить двумя руками.

Мучения его, видимо, отразились на плоском невыразительном лице, что Grandma, засомневавшись в чистоте Петечкиных помыслов, произнесла, строго подняв кверху сухой указательный палец: «Не знаешь, где найдешь, где потеряешь».

Петр смахнул слезинку, которой не было, и засобирался уходить. Собственно, что это мы, он ведь и ушел, не забыв оставить для Анны еще одно недвусмысленное любовное письмецо.

Тем временем часы пробили десять часов вечера, и в тот же миг раздался хриплый клекот дверного замка. Квартира номер тринадцать огласилась радостными возгласами. Ждали Анечку, и она, провожаемая Николя, не замедлила явиться. Открыла бабушка и, как чувствуя сюрприз, сказала, разглядывая с нескрываемым любопытством, статную фигуру юноши. и, задержав взгляд на красивом лице:

- Ну-ну, так тому и быть. Агриппина Платоновна, - подчеркнула старушка.

- Николенька, - смущенно ответил молодой человек. – Вот, доставил Анечку в целости и сохранности.

Бабушка была удовлетворена и приняла внучку из рук в руки.

Maman находилась в явном смущении и уже в прихожей настойчиво просила Аннет прочитать трогательное письмо от заботливого Петеньки. Анечка нехотя взяла конверт. Под ногами, яростно мяукая, путалась Муська.

В своей комнате Анечка зевнула, прочитала письмо Петечки и еще раз зевнула, но уже с тоской полного отчуждения. В письмеце всего одно, но емкое слово: «Прощаю!» - в сопровождении пяти восклицательных знаков.

Петр был отвергнут окончательно. Дело стало за малым – как ему это объяснить. Да еще при этом и не обидеть.

Заглянула бабушка. Увидев сверкающий от тайной любви взгляд Анечки – письмо Пети при этом было небрежно брошено на пол – она тихонько буркнула: «Ну-ну! Этого и следовало ожидать». Тем более, что Анюта и откушать отказалась, чем очень расстроила домоправительницу и кухарку в одном лице Марфу, которая себе подумала-подумала и брякнула под нос: «Ну влюбилась девка, не иначе». Побухтела да и принялась опять за дело.

Через несколько дней наступал сочельник 24 декабря. Близилось Рождественское чудо. Его ждали все и каждый по-своему.

Ну, а мы с вами, читатель, так же, как и все будем верить, что чудо произойдет. Ну, может быть, кто-то и подсобит немного, ну самую малость, но с хитрецой.

Спокойной ночи тебе, Анечка. Хороших тебе снов.

Наступили самые судорожные лихорадочные дни. Надо было отправить приглашения. Бабушка, сдвинув очки на кончик носа, начертала торжественно приглашение Николеньке и отправила с ним Марфу к последнему. Maman, сокрушенно вздыхая, подписала подобное же своему любимому Петеньке и тоже отправила к нему Марфу. А та прихватила и праздничный привет от гимназистки Анечки к гимназистке Катеньке.

Марфа забегалась, заскреблась. По льду-то бегать по всем адресам. «Дома уже отдохну», - подумала она. Да какое там!

Наступил сочельник. Накрыли на стол и в торжественной тишине стали ждать гостей.

- Тили-бум-бум-бум, - пробили часы в девять часов вечера. Следом радостная трель звонка. Открывала всем Анечка.

Первой вплыла многогабаритная Катенька, как волнорезом рассекая воздух грудью. На ней было нарядное зеленое бархатное платье. Анечка была в шелковом коричневой.

- Д-р-р! Д-зинь! - следующий гость. Да не один.

Вытянувшись во фрунт, прижавшись друг к другу локтями, в дверях застыли две фигуры – статная Николеньки и карикатурная Петечки. Причем Петр все норовил прорваться вперед. Более воспитанный Николя отступил на шаг, и ринувшийся в пространство Петенька оказался в квартире.

Наконец, семья – Papa, Maman, Grandma, Анечка и гости водрузили себя вокруг стола. Началась оживленная беседа, где Maman и бабушка каждая старались сделать протекцию своему любимцу. 

Сидя за пышно накрытым столом – овощи, кутья, вареники с картошкой, пироги с капустой (позднее ждали основное блюдо – гуся с яблоками) – никто не заметил, что у всех тарелки еще пустые, а у бабушки два пирога с капустой. Один с коричневым бочком – приметный, а другой светленький.

А надо сказать, что пироги бабушка начинила не только капустой, но и рождественскими пожеланиями-признаниями. И когда все занялись едой, бабушка тихохонько встала и неприметно в общем шуме тот пирожок, что с коричневым боком, положила на тарелку гимназистке Катеньке, а тот, что посветлее, - внучке Анюте. И отошла в сторонку, села.

Гомон вдруг стих, и Grandma в тишине отчетливо произнесла: «А теперь за дело. Все вкушайте пироги с капустой. С пожеланиями».

Перовой опомнилась Катенька. Откусила от пирожка, вынула записочку. Прочитала и обомлела.

Мы вам, читатель, по секрету скажем, что там было написано. Текст гласил: «Люблю до гроба. Твой верный Петя. Скорей целуй меня, моя ненаглядная» (очень характерно для Петечки).

Наша Катя поднялась и чуть не на руках вынесла героя из гостиной. В соседней комнате в кромешной темноте пышнотелая и явно влюбленная гимназистка впилась губами в узкие сухие уста Петечки.

Да так страстно прижалась к худенькому гимназисту многопудовой грудью, что он даже пискнуть не успел. Как-то засучил ножками и, как нам показалось, даже повис в воздухе. То ли от вдохновения, то ли от любви-с.

Когда же, наконец, Катенька отдохновенно, но с сожалением оторвалась от Пети, он выдохнул: «Именно это я так долго ждал».

Взявшись за руки, разрумянившиеся, полные восторга Катенька и Петечка вернулись в гостиную. Воодушевленный гимназист, находясь в исступлении, взял со своей тарелки гусиную ногу и конфузливо бросил ее под стол вообще-то не голодной Муське. А что же наши главные персонажи?

В записке из Анечкиного пирожка стояло одно слово: «Люблю», и подпись «Николенька».

Так что они, потупив взгляды и тоже взявшись за руки, сидели молча и переживали радость.

Но самой счастливой за столом была Grandma, ведь ее уловка удалась полностью. И сверх всяких ожиданий.

Под столом вежливо урча, чавкая, повизгивая и хрюкая от восторга уплетала гусиную ногу Муська.

Как мало, друг мой читатель, надо для настоящего счастья детям и их братьям меньшим.

А теперь тихо, друзья, покинем умиленную семью в расцвете сил и праздника и отправимся с котомкой на поиски своего счастья.

Счастливого, радостного и всем вам чуда на Рождество!

22 октября 2020 года