Мон амур

(Признание в любви или исповедь прелюбодея)

Mon amour, лет семнадцать я тебя так называю. В последнее время стал часто обращаться к тебе по-русски, восклицая по поводу и без: «Любовь моя». Когда ты злишься на меня, то упрекаешь: «Хватит повторять уже mon amour да mon amour, а ничего такого в твоём поведении я что-то не наблюдаю». Тогда, чтобы ещё больше подразнить тебя или самому защититься, я, как всегда, отмахиваюсь: «Да, ты права — это у тебя кличка такая».
Мне уже пятьдесят лет. Прошло двадцать пять с тех пор, как мы познакомились. Многое из того, что я напишу сейчас, ты уже знаешь: никогда мне не удавалось укрыться от твоих расспросов-допросов, умеешь же ты всё-таки вытянуть из меня почти всё до капельки. Почти. Ницше высказался по этому поводу вот как: «По-настоящему близкий человек — это тот, кто знает твоё прошлое, верит в твоё будущее, а сейчас принимает тебя таким, какой ты есть». Я не раз тебе повторял, что каждый человек имеет право на свой затаённый уголок, куда доступ всем остальным людским особям строго ограничен. В русском языке есть слово, которое хорошо отражает то, о чём я сейчас говорю (но не только, а в данном случае не столько), — «исподнее». Это не грязное белье, нет. Это слово берет начало от древнерусского «исподъ», то есть «низ». Но не хочу сейчас углубляться в серьёзный разговор. Скажем так: очень просто всё. Вверху у человека что? Голова. А внизу? Нет, не ноги. А то, что между ними. Опять я за свои шуточки. Как ты говоришь? Скабрезные? Ну, да ладно. Не это важно.
Когда меня поздравляли с пятидесятилетием, один наш общий знакомый, профессор, сказал мне, что в этом возрасте жизнь мыслящего человека только начинается, что меня очень многое ждёт впереди и что я сам в этом скоро начну убеждаться. Привёл пример из своей жизни, говорил убедительно, красочно. Я ему, конечно же, не поверил. А зря. Теперь, когда прошло всего-то десять месяцев, сложных, надо сказать, очень бурных и недобрых, я стал вспоминать его слова. И несмотря на то, что он в последствии причинил мне огромную человеческую боль, обманув и предав меня, должен признать его правоту. Меня, наверное, действительно очень многое ждёт впереди — я обрёл тебя и начал становиться другим. Но речь сейчас не о том.
За все эти годы у меня было много женщин, разных, была жена даже. Ты, впрочем, знаешь. Но не обо всём и не обо всех. Первый раз я влюбился в третьем классе средней школы. Это была очень бурная любовь. С соперниками и противостоянием её родителей, которые отгоняли меня по ночам от окна их деревенского дома. После того, как я врезал сопернику по челюсти и сбил его с ног в ответ на вызов «поговорить» — современную дуэль — десятилетняя дульсинея позволила мне прикоснуться к её устам. Это было сногсшибательно, восхитительно, испепеляюще! С этого момента я полюбил всех женщин, всех вообще. Существа, способные доставлять подобное наслаждение одним лишь прикосновением губ не могут быть ничем иным, как чудом. Я и до сих пор так думаю, кстати. Со вариациями и отступлениями, конечно, но все женщины мне представляются произведениями искусства, ходячими картинами — смотрел бы и смотрел, не отрываясь.
Потом меня перевели в другую школу, городскую. Трагедия. Но длилась она недолго, потому что меня усадили за парту с самой красивой девочкой в классе. Тогда я изведал горечь безответной любви: она не обращала на меня никакого внимания.
За неимением возможности, как выражались тогда с трибун, я направил свой взор на одну из старшеклассниц. Вернее, на её выпуклости в грудном отделе. Признался в любви и был удостоен. Прикосновения к оным! Я чуть сознание тогда не потерял, клянусь всеми святыми. В общем, гормональное развитие моё напоминало извержение вулкана, как и у большинства здоровых молодых людей, впрочем. Снова был вызван на дуэль и избит — старшеклассник был выше меня на голову. Я ему потом отомстил. Специально в секцию каратэ для этого записался и пять лет вынашивал идею мести. После окончания школы, на дискотеке засандалил ему «маваши» (удар такой — ногой в башку) и успокоился наконец.
Женился я по любви, как мне тогда казалось, на первой девушке, которая отдалась мне целиком и полностью. Но и изменять ей начал сразу после свадьбы. Вернее, после армии, ведь после свадьбы меня сразу забрали в ряды... Дело нелегкое, тяжелое даже, очень. А для полового становления мужчины так и губительное, вредное, я бы сказал. Картины-то ходят вокруг потрясающие: жёны и дочки офицеров, стенографистки всякие, поварихи. В общем, чума! В армии я познакомился с одним студентом из Москвы, он на военных сборах в нашей части оказался. Подружились и сразу после армии он пригласил меня в гости. В поезде познакомился с украинкой средних лет. Чернобровой, как полагается. Телефон оставила, договорились о встрече. Друг мой из Москвы, как и обещал, поселил меня у себя в съёмной квартире, закупил шампанского и смылся по своим «студенческим» делам, а я тут же стал названивать дивчине. С тех пор я шампанского и не люблю, даже настоящего, с твоей родины, французского. Выпил я тогда шампанского марки «Советское» ну очень много. Взбодриться хотел, а получилось, наоборот. Оплошал, ничего у меня с кубанской казачкой не вышло по причине физического не...состояния. Опозорился, в общем. И испугался. Потом у меня ещё несколько таких же конфузов было. Я затосковал.
Лечил меня ещё один мой друг, тоже армейский. Он и сейчас мне друг, и ты его знаешь. Теперь он стал довольно-таки знаменитым художником, а в армии штамповал плакаты с призывами. Так вот, после моего звонка и плаксивого признания в затянувшемся фиаско он тут же пригласил меня на свадьбу. На свою. С будущей женой, кстати, познакомил его я. Дело было на пляже. Рядом с нами загорали две девушки. Чёрненькая и беленькая. Брюнетка и блондинка, я хотел сказать. Потом они встали, чтобы пойти искупаться. Мы, как всегда, стали любоваться картинами. И тут я заметил, что армейский мой товарищ стал меняться в цвете: побелел сначала, потом покраснел, а в конце стал каким-то тускло-зелёным. Пришлось долго его убеждать, откачивать уговорами о том, что надо бы подойти, познакомиться. Ноль по фазе. Оробел товарищ, а старше меня на пять лет: его в армию забрали после окончания театрально-художественного института. Я спрашиваю:
— Мне какую на себя брать?
— Брюн, — отвечает и опять молчит, как сыч.
— Щас сделаем, — говорю и направляюсь к только что вышедшим из недр озера дианам:
— Девушки, спасите парня! Он молодой, но очень талантливый художник. Был настолько сражён вашей красотой, что онемел. Ничего не говорит, у него дар речи отняло. И парализовало, двигаться не может. Давайте подойдём, попробуем вернуть его к жизни совместными усилиями. Он потом вам каждой по портрету организует. Я проконтролирую.
Девчонки переглянулись, рассмеялись и согласились. Весь вечер мы провели вместе, а через месяц художник сделал блондинистой фее предложение.
Теперь пригласил на свадьбу и пообещал, что вылечит.
Я приехал в ресторан, где проходило торжество и был «пририсован» к даме. После окончания празднества она пригласила меня домой и действительно излечила. Враз. Опытная была, умелица.
Ну, и потом много всего было, сама знаешь, чего, как поёт твой любимый Расторгуев в замечательной песне «Свои». Всё это я рассказываю тебе не для того, чтобы побахвалиться и произвести впечатление. Никаким дон жуаном и любителем клубнички я не был. Хочу поделиться с тобой и во многом признаться, вот и всё. В Испанию я приехал, будучи женатым. Перед отъездом у нас родился сын. Это меня не остановило, потому что в моей стране становилось опасно жить. И я удрал, через год перевёз жену с годовалым сыном. Вместе мы прожили одиннадцать или двенадцать лет и развелись. Тяжелая история, не хочу сейчас об этом говорить.
Очень много написано книг и картин, снято фильмов и ведётся досужих псевдоинтеллектуальных разговоров о женской красоте и её предназначении в этом мире.
Мне часто приходилось быть сторонним слушателем подобных разглагольствований, где пафосные ораторы изощряются в сюрреалистичном описании простой вещи — вы, женщины, не такие, как мы. Вы другие, мы устроены по-разному, поэтому нас и тянет друг к другу. Так устроен мир, такова природа. Ух, какой я штамп только что отчеканил! Самому смешно стало. К чему я всё это? Думаю, что хотел сказать тебе о том, что мне давно уже претит тема мужского превосходства, с одной стороны, и феминизма, с другой. Если не вламывается насилие в сожитие этих двух начал, то проблема исчезает сама по себе. А все мои мужланские шутки-прибаутки, которые ты слышишь от меня, — не более, чем самозащита перед натиском этой самой женской красоты. Твоей в данном случае.
Давай попробуем вспомнить, как мы встретились и подружились. Ведь твоя красота подбиралась ко мне исподволь, изнутри. Я устроился на работу в университет и стал преподавать русский язык. Ты носила большие аляповатые очки, которые совсем тебя не красили. Да и не обращал я тогда особого внимания на тебя. Мне понравилось говорить с тобой. Может быть, потому что французская культура сродни русской в большей степени, чем испанская. Ты не то, чтобы выражала схожие мысли или соглашалась с моими взглядами. У тебя подход к осмысливанию происходящего другой, не испанский. Он более близок мне. Поэтому и нравилось нам подолгу ходить пешком и болтать. И тембр твоего голоса тоже завораживал. Мы оба много курим и поэтому говорим с хрипотцой, а ты еще и грассируешь так забавно иногда. Твой интерес к русской истории, обычаям и жизненным привычкам был искренним, неподдельным. Это тоже импонировало мне. Ты многого не понимала в наших славянских ухватках и смешно их истолковывала. Я смеялся и называл тебя недалёкой. Тогда в тебе разжигалась французская революция, и ты поносила русского супостата на чём свет стоит.
Хочу привести здесь ещё одну цитату, она длинная, но мне очень нравится. Как Довлатов, этого не сказал бы никто: «У хорошего человека отношения с женщинами всегда складываются трудно. А я человек хороший. Заявляю без тени смущения, потому что гордиться тут нечем. От хорошего человека ждут соответствующего поведения. К нему предъявляют высокие требования. Он тащит на себе ежедневный мучительный груз благородства, ума, прилежания, совести, юмора. А затем его бросают ради какого-нибудь отъявленного подонка. И этому подонку рассказывают, смеясь, о нудных добродетелях хорошего человека».
Так вот, я вообще – ангел. Именно поэтому меня и бросила жена.
Как-то постепенно ты стала привлекать меня. Очки сменила, что ли. Или похорошела с годами. Удивительное дело: есть люди, которые с годами становятся краше (и мужчины, и женщины). Большинство же из нас блекнет и тускнеет. Многие растут в размерах. В ширину. Как я, например. Ты же стала гораздо красивее, чем тогда, так много лет назад. Я очень хорошо помню, как обольстил тебя и затащил на... полку. Мы были в Киеве, куда я привёз вас, моих студентов, и один знакомый оставил мне ключ от своего офиса. Всё бы хорошо, но кровати там не было. А я уже давно задумал покушение. Оказалось, что офис был большой, и лихие предприниматели в одной из комнат оборудовали сауну. Ты долго не могла прийти в себя – офис с сауной! Удивление твоё сменилось ступором, когда спустя некоторое время в эту сауну, где мы с тобой уединились, ворвались милиционеры с автоматами. Мы едва успели одеться, заслышав шум взламываемой двери, и очутились под дулами трёх АКМ. Ох и болван же я! Мой приятель предупредил ведь, что всё здание находится под сигнализацией, даже код дал от неё, а я забыл. Это сейчас мы хохочем при воспоминании о нашем аресте и последующем допросе, но тогда было не до смеха.
Ты долго не могла привыкнуть к моим выкрутасам. И когда кто-нибудь говорил, в шутку или всерьёз: «И как ты только терпишь его?», ты лишь улыбалась и пожимала плечами. А я вторил и подливал масла в огонь:
— Я тоже этого не понимаю. Мне самому это не удаётся — выносить такого придурка — а ты воинственно противостоишь!
— Это потому, что ты смешной и слабый, тебе хочется помочь. Всего лишь, — отвечала ты и смеялась.

Ты не раз помогала мне. А недавно практически спасла. От разорения. Я ударился в биржевые торги и проиграл огромные деньги. Если бы не ты, меня бы посадили в пожизненную долговую яму. Неправда, что её не существует в современном мире. Она есть, только называется по-другому — долгосрочный кредит под залог имущества. Ты не деньги мне вернула, а заставила меня найти решение, разбудила во мне померкшую способность думать быстро и предприимчиво. И я взялся за бизнес и стал писать. Мне хочется этим заниматься. Вот и сейчас пишу, не знаю даже, что. Но мне это нравится.
Потому что мне нравишься ты. Не хочу расставаться с тобой. Будь со мной всегда. Пожалуйста, mon amour.