Возвращение - часть 01

         Беззвучно вспыхнул свет, заливая мягким сиянием ровный пол коридора. Шершавые стены, покрытые волнистыми параллельными линиями, напоминающими след огромной пилы, уходили в темноту за спиной и где-то там сливались в бесконечном мраке. Под ногами похрустывали остатки мелкой каменной крошки. Казалось, здесь ещё совсем недавно закончилась подготовка к отделочным работам, и теперь дело осталось за штукатурами и малярами.

         Впереди коридор резко заворачивал вправо. Оттуда через равные промежутки времени доносились утомительно-однообразные звуки капающей воды, которые отзывались тупой болью в затылке. С каждым шагом эти звуки становились громче, постепенно превращаясь в глухой набатный колокол, терзающий слух.

         Шёл пятый день порядком надоевшего одиночества. Пятый, считая с того самого момента, когда обычно сдержанный Дэн Гринхилл вместо пожелания удачи неожиданно плюнул Воронину под ноги и пробормотал:

         - Поступай, как хочешь, а по мне – так одним придурком станет меньше... вот братец-то, наверное, обрадуется…

         Последние непонятные слова он произнёс уже отвернувшись и, не оглядываясь, уныло побрёл к тускло светящемуся Бродвею, оставив Сергея в одиночестве у дальнего входа в лабиринт. Поникшие плечи и шаркающая походка Дэна вызвали у Воронина вместо обиды какое-то неуверенное чувство жалости. Он в раздумье стоял перед тёмным провалом в неизвестность, не решаясь сделать последний шаг, отделяющий его от загадочного пути, откуда, по словам Гринхилла, возврата уже не будет.

         - Чему бывать, того не миновать... - пробормотал Сергей, бросая прощальный взгляд назад.

         Он шумно вздохнул и, стряхнув тревожное оцепенение, решительно шагнул в темноту неведомого...

         С тех пор минуло пять дней, если не врал встроенный календарь электронных наручных часов. И вот давящая тишина наконец-то сменилась монотонным звуком капающей воды и ещё каким-то необъяснимым, но, тем не менее, весьма отчетливым ощущением присутствия чего-то огромного и живого там, внизу, под непроницаемым каменным полом тоннеля.

         Чувствуя себя несколько глупо, Воронин на цыпочках подкрался к повороту и осторожно выглянул из-за угла.

         С пыльного потолка подземелья свисал толстый плетёный канат, с которого вниз медленно соскальзывали крупные желтоватые капли тягучей маслянистой жидкости и, гулко разбиваясь в каменной чаше, стекали по широкому треснувшему жёлобу прямо в разверстый зев мрачного колодца, откуда доносилось слабое потрескивание и невнятный шелест. За все, казавшиеся такими бесконечными, дни, проведенные в пустынном лабиринте, Сергей видел примерно около двух десятков вот таких же странных колодцев. Но все они бездействовали и были наглухо запечатаны плотно подогнанными крышками всё из того же порядком осточертевшего серого камня. Сдвинуть их было под силу разве что загадочным строителям Баальбекской терассы. И вот – первый открытый колодец...

         Воронин осторожно приблизился к нему.

         Что-то здесь было не так. Задрав голову, он внимательно присмотрелся к канату. Его верхний конец ничем не крепился к потолку - там не было ни крюка, ни отверстия, из которого выходил бы канат. Казалось, он просто приклеен к шершавому своду. И это повергало в ещё большее изумление, так как не понятно, откуда в таком случае берётся маслянистая жидкость...

         Поборов неосознанное внутреннее сопротивление, Сергей с отчаянной решимостью утопленника перегнулся через толстую стенку колодца и посмотрел вниз. Ещё полностью не осознав увиденное, он ощутил леденящую тоску. Первобытный животный ужас безжалостной когтистой лапой впился в онемевший затылок. Ноги стали ватными и подкосились.

         - Ч-чёрт! - только и смог хрипло выдохнуть из себя Воронин, отшатываясь и медленно оседая на пол. Перед глазами взвихрилась бешенная карусель искрящихся огненно-рыжих мотыльков...

         Он пришёл в себя лишь спустя несколько минут. Тошнота понемногу отступала. Воронин сидел, привалившись спиной к прохладной стене Лабиринта и не отрываясь, смотрел на открытый колодец, не в силах осознать и принять увиденное. Беспорядочные мысли бились как птицы в клетке и никак не могли вырваться на волю.

         - Чушь собачья! Не может этого быть! - с трудом разлепив одеревеневшие губы, просипел Сергей и тут же сам себя переспросил: - А чего этого? Что же там такое на самом-то деле? Сказочный Трифон Гаврилович во плоти что ли?! Может быть, это бред или дикая галлюцинация воспалённого воображения?.. Но почему и зачем?! Господи, как я здесь оказался, да и где здесь, собственно говоря?! Кажется, начинаю постепенно сходить с ума... или уже?

         Увиденное начисто вышибло его из колеи здравого смысла.

         На дне глубокого каменного колодца, выбираясь из одной его стены и плотно ввинчиваясь в другую, зловеще текла-ползла живая река! Именно живая и именно ползла, сухо потрескивая и шелестя матовыми чешуйчатыми пластинками, сплошь покрывающими её лоснящуюся упругую поверхность. Какое-то невероятно мощное, огромное тело вершило свой непонятный, а от того ещё более жуткий путь глубоко в толще земных недр. А, может быть, в этом был какой-то свой особенный смысл, но явно не человеческий. Больше всего это напоминало Воронину сказочного Змея Горыныча, вернее его гигантскую чешуйчатую спину, какой он представлял её себе в детстве, когда читал сказки о богатырях. От увиденного рушилась реальность, трещала по швам вся система целесообразности. И от этого на душе было особенно тоскливо и неуютно. Сознание собственной хрупкости и ничтожности по сравнению с этой неизмеримой иномировой мощью безжалостно расплющивало в лепёшку.

         Нелепо, бессмысленно, в конце концов - просто невозможно! Хотя, лабиринт и то, что он сам находится здесь, не менее нелепо, чем загадочный колодец и то неведомое, что ворочается там внизу! Ведь говорил же Гринхилл, предупреждал по-хорошему, чтоб не ходил в проклятый тоннель, потому что отсюда никто и никогда не возвращается! Правда, если верить его же словам, никто сюда уже и не ходит давным-давно. Однако и без этого все знают, что из лабиринта обратной дороги нет.

         Сергей с трудом сбросил мертвящее оцепенение, поднялся на негнущихся ногах и ещё раз неуверенно заглянул в колодец. Желудок мгновенно, словно только этого и дожидался, прыгнул к горлу, и Воронина снова затошнило. По спине пробежались ледяные коготки страха.

         - Фу ты, гадость, какая! - пробормотал он отплевываясь. - Это ж надо такое придумать!

         Отлепившись от стенки колодца, и чувствуя себя совершенно опустошённым, Сергей вяло двинулся дальше по коридору. В тёмные боковые ответвления, время от времени попадающиеся на пути, он даже не заглядывал - против этого протестовало всё его существо. Из этих мрачных проходов веяло вековой затхлостью и приторно-сладковатым запахом разложения.

         Идти можно было только вперёд или оставаться сколь угодно долго на одном месте, потому что мягкий свет, проникающий в подземелье непонятно откуда, угасал за спиной и уже не вспыхивал снова, если повернуть назад. Воронин попробовал однажды, но, пройдя несколько шагов, утонул в кромешной тьме. Свет был только впереди. Позади воцарялась непроницаемая стена мрака. Это было совсем уж непонятно, хотя понятного в лабиринте мало, а вернее – вообще ничего.

         Начать хотя бы с того, что через равные промежутки времени всегда появлялся комплект питания. При этом Сергей мог бы дать голову на отсечение, что кроме него здесь уже давным-давно никто не бывал. Во-вторых: температура и влажность воздуха сохранялись постоянными, и при этом - даже малейшего намёка на какую-нибудь аппаратуру или вентиляцию. И, что уж самое невероятное, так это полное отсутствие следов тех людей, которые когда-то уходили в лабиринт. Возможно, отчаявшись найти выход, они поворачивали обратно и в темноте попадали в боковые ответвления? Вспомнив о доносившихся оттуда запахах, Сергей передернул плечами и нахмурился.

         Дэн рассказывал ему, что прежде время от времени кто-нибудь из жильцов Бродвея неожиданно терял покой, становился нервным, дёрганным, затем начинал настойчиво интересоваться лабиринтом и вскорости уходил в него, невзирая на жуткие легенды. Но последний раз такое было уже давно.

         Бродвей – это в сущности огромная по своим размерам пещера с бесчисленным множеством маленьких келий, в которых обитали люди. Почему её окрестили названием самой длинной улицы Нью-Йорка, никто объяснить не мог, впрочем, как и то, каким образом и откуда сюда попали все обитатели и самое главное - зачем? Они были очень разные и к тому же из совершенно различных эпох. Это тоже одна из тех многочисленных загадок, на которые никто не знал ответов.

         Когда Воронин очнулся в келье, ему сразу же пришло в голову, что, будучи раненым и находясь в бессознательном состоянии, он попал в плен и теперь лежит на полу темницы. Но вместо запертых дверей зиял открытый проём, и Сергей осторожно выглянул наружу. То, что он увидел, привело его в полное замешательство. По длинному сводчатому залу прохаживались люди, одетые в средневековые камзолы, потёртые джинсы, древнеримские тоги и даже просто в набедренные повязки. Среди них иногда мелькали странные фигуры в серебристо-переливчатых одеяниях. Некоторые бросали в сторону Сергея откровенно любопытствующие взгляды.

         Воронин мотнул головой, не веря собственным глазам.

         - Да не трясите вы головой... не трясите, а то мозги выскочат! - добродушно хохотнул кто-то рядом.

         Сергей резко обернулся и встретился взглядом с крепко сложенным мужчиной лет пятидесяти. Он широко улыбался, протягивая открытую жилистую ладонь.

         - Привет, новичок! Добро пожаловать, - произнёс незнакомец. - Меня Дэном зовут.

         - Сергей... – машинально представился Воронин.

         Он ещё раз окинул растерянным взглядом огромный пещерный зал и неуверенно пробормотал:

         - Э-э... собственно говоря, где это я?

         - Ах, не волнуйтесь понапрасну, - отмахнулся Дэн. - Со временем вы всё узнаете и поймёте. Поверьте, вы не первый, кто задаёт этот вопрос, очутившись здесь.

         Он почесал в затылке, а затем как-то виновато (хотя в глазах искрилась лукавинка) добавил:

         - Честно говоря, никто до сих пор ничего толком понять не может. Может быть, это какой-нибудь очередной секретный эксперимент недоумков-военных... или, возможно, некое спонтанное искривление пространственно-временного вектора… впрочем, об этом позже. А сейчас, если вас не затруднит, расскажите о себе. Здесь у нас, знаете ли, уже давно не было новичков. Хочется знать, что там, в мире делается в последнее время, какие новости?

         При этом Дэн как-то неопределенно махнул рукой, указывая на высокий свод пещеры.

         - То есть? - не понял Сергей.

         - Я имею в виду: что делается там, откуда вы только что явились? - пояснил Дэн. - Сам- то я, допустим, из Оклахомы образца пятьдесят четвёртого.

         - Чего пятьдесят четвёртого?

         - Тысяча девятьсот пятьдесят четвёртого года. Разве вы не обратили внимания на то, как одеты здешние обитатели? Их костюмы соответствуют тем временным периодам, откуда этих людей забрали.

         - Кто забрал?

         Но Дэн лишь пожал плечами, демонстрируя полную неосведомленность в данном вопросе. Хотя, как показалось Сергею, не совсем искренне.

         "Странно всё это..." - подумал Воронин, но виду не подал.

         - Война у нас... - осторожно сказал он.

         - И кто с кем воюет? - оживился Дэн.

         - Постойте! - внезапно насторожился Сергей. - Откуда вы так хорошо знаете русский язык?

         - Да ничего я не знаю, - пренебрежительно отмахнулся собеседник. - Тут все общаются при помощи одного единственного языка, и при этом каждый думает, что его родного. Лично мне кажется, что это каким-то образом связано с подсознанием. Вы говорите на своём языке, а я – на своём, но при этом мы оба прекрасно понимаем друг друга. И не стоит ломать голову по этому поводу, всё равно ничего не поймёте. Просто поверьте…

         Воронин действительно ничего не мог понять. Мелькнула мысль, что, возможно, всё происходящее является частью его бреда. Ведь он отчетливо помнил свою гибель.

         - Послушайте, может быть, я умер и теперь нахожусь где-то в потустороннем мире? - предположил он.

         - Естественно! - с явным облегчением воскликнул Дэн. - Вы умерли там, в своём времени, и оказались в лабиринте. Именно это и произошло со всеми остальными, кто здесь очутился.

         Дэн широко улыбнулся.

         - А вы сообразительный малый! - одобрительно добавил он. - Я боялся, что придётся долго втолковывать, а вы сразу ухватили суть. Тут до вас появился один тип – тугодум, судя по всему, из будущего, так он долго и настойчиво пытался всех убедить в том, что на самом деле ничего этого не существует: ни лабиринта, ни людей, пока с ним вообще не перестали разговаривать. Он теперь так и живёт отшельником… да, так кто с кем всё же воюет в вашем времени?

         - Мы с бандитами... - нехотя ответил Сергей.

         - Кто это – мы?

         - Советский Союз…

         - А… ну да, безусловно… насколько я знаю, - снисходительно усмехнулся Дэн, - большевики всегда воевали только с бандитами, даже когда вырезали своих собственных соотечественников за инакомыслие…

         - Это было давно... Сейчас всё иначе, - пробормотал Воронин. - Мы помогаем народу Афганистана…

         - Ну да, конечно... А вас об этом просили?

         - Да...

         - Кто именно?

         Сергею этот назойливый американец нравился всё меньше и меньше. Слишком много задавал вопросов, а у самого глазищи хитрые-прехитрые.

         "Провокатор" - внезапно всплыло в памяти слово из выступления замполита перед только что прибывшими на позиции новобранцами.

         - А есть тут кто-нибудь из местного начальства? - вместо ответа поинтересовался Воронин. - Хотелось бы узнать, что к чему и как отсюда можно выбраться?

         - А никак. Дело в том, что это – вход. Вы вошли, и теперь вы здесь. Всё. А выход отсюда только один – через лабиринт. Но я бы не советовал, потому что оттуда ещё никто не возвращался, хотя слухи ходят самые невероятные. Впрочем, вы ещё всё узнаете...

*        *        *

         Господи! Когда же это было? Может быть, полгода или год, а может, и тысячу лет назад?! Всё беспорядочно перемешалось, спуталось в такой невероятно тугой и бесформенный клубок, что теперь уже и самому не верилось, была ли на самом деле та жизнь вообще или всего лишь привиделась в отрывочных лихорадочных снах, когда находился где-то в безвременье...

         До очередной получки оставалось ещё целых семь дней, а в кармане как обычно гулял ветер: всего лишь несколько мелких монет да пару мятых купюр. Итог менее чем жизнерадостен. Да... весьма не густо... в который раз опять придётся идти к Рылу на поклон. Рыло - это тайный псевдоним моего соседа по лестничной площадке - мясника с Центрального рынка. Правда сам он об этом не подозревает, потому что это я его так окрестил про себя. Когда мы с ним встречаемся, а обычно это случается не реже двух - трёх раз в месяц, он свысока смотрит на меня и насмешливо-снисходительно задаёт один и тот же гнусный вопрос:

         - Ну что, старик, так и продолжаешь бестолку бренчать на своей шарманке?! Не надоело ещё? Пора бы уж и остепениться, а то всё как пацан! Айда ко мне в подсобники - не пожалеешь, деньгу лопатой грести будешь! А не то ты так скоро и ноги вытянешь...

         При этом он заливается утробным смехом, больше похожим на хрюканье толстого борова, и, явно довольный собой, покровительственно похлопывает меня по плечу. И вот в этот самый момент его обрюзглая, обросшая жиром физиономия ужасно напоминает мне свиное рыло с той самой полузабытой этикетки жестяной банки свиной тушенки, оставшейся где-то в далёком безоблачном детстве. И так хочется дать Рылу по его нахальному рылу, потому что не бренчу, а играю, и не на шарманке, а на гитаре. А больше всего потому, что противно брать из его волосатых лапищ эти грязные засаленные деньги, которые он у таких же, как я, отбирает на своём рынке – не брезгует. Но... несколько перефразируя старое изречение: эмоции приходят и уходят, а кушать хочется всегда! И поэтому я виновато шаркаю ножкой, начинаю смущённо оправдываться, что-то невнятно лепетать, жаловаться на коварную судьбу, на осточертевшую жизнь и заканчиваю униженной просьбой о выдаче в кредит заветной суммы, в душе проклиная собственное слабодушие. После чего Рыло самодовольно хрюкает и со словами: ”Не в деньгах счастье, а в их количестве!” не спеша лезет в оттопыренный карман за туго набитым пузатым кошельком.

         Значит, как не крути, а все дороги ведут в Рим, то бишь - к Рылу. В который раз осознав эту простую и безжалостную истину, я нехотя отправился домой.

         До подъезда оставалось всего ничего, когда, переходя улицу, я внезапно ощутил, как сердце приняло на себя холодный камень тоскливого предчувствия, а виски сдавило цепкими и безжалостными тисками. Словно сквозь плотный туман внезапно раздался душераздирающий визг тормозов, будто взвыла электропила. Ноги мгновенно прилипли к асфальту, онемели и почти сразу исчезли - я их уже просто не ощущал, потому что прямо на меня, не мигая, пристально смотрел огромный, налитый сатанинским пламенем глаз.

         Безусловно, как любой современный интеллигентный человек, я верил в существование необъяснимых таинственных явлений, инопланетных пришельцев и, конечно же, мистических сил, даже более того - тайно мечтал пообщаться с ними, но чтоб вот так запросто, на виду у прохожих!..

         - Здрасьте, я - ваша тётя! - растерянно брякнул я, выпучив от изумления глаза.

         Вернее мне показалось, что я это сказал, хотя на самом деле не мог и рта раскрыть. Только краем глаза с удивлением заметил, что граждане прохожие, спешащие куда-то по своим обыденным делам, не обращают ни малейшего внимания, ни на меня, ни на этот громадный жуткий глаз, будто нас и вовсе не существовало на самом деле. Я даже немного засомневался в реальности происходящего.

         И тут начало твориться нечто совершенно невероятное. Сначала возник очень низкий гул (настолько низкий, что невозможно было понять, слышу ли я его ушами или только ощущаю внутри себя некую грозную и тяжелую вибрацию). Все предметы, деревья, здания и люди вокруг начали медленно оплывать, словно плавящиеся стеариновые свечи, одновременно погружаясь в багровый мрак, в котором изредка проблескивали отдалённые зарницы. Все остальные звуки исчезли. Происходящее вокруг странным образом напоминало немое кино.

         Через какое-то неопределенное время всё исчезло, растворилось в непроглядной темноте. Даже этот огромный сатанинский глаз сгинул неведомо куда. Остались только мрак и тишина…

*        *        *

         Неожиданно что-то ослепительно сверкнуло, раздался протяжный низкий звук, словно с тяжким стоном лопнула басовая струна рояля.

         Воронин инстинктивно прыгнул в сторону и прижался к исполосованной косыми бороздами стене, безуспешно пытаясь в неё втиснуться. Он зажмурился и потряс головой, пытаясь прийти в себя, - в висках гудело, а уши словно плотно забили ватой. В глазах ещё медленно плавали беспорядочные багровые пятна от внезапной вспышки, а в лабиринте уже снова воцарилась глухая тишина, словно ничего и не произошло. Постояв с закрытыми глазами несколько секунд, чтобы восстановить зрение, Сергей осторожно шагнул вперёд.

         На полу посреди тоннеля безжизненной грудой лежало что-то бесформенное. Человек! Окостенелое лицо, покрытое мертвенной бледностью, глаза закрыты, заострившиеся скулы, прикушенная губа, пальцы рук судорожно сжаты.

         Воронин осторожно подхватил бесчувственное тело и перенёс его ближе к стене. Припомнив кое-что из азов оказания первой медицинской помощи, он принялся делать искусственное дыхание. Постепенно пугающая бледность нехотя сползла с худощавого лица незнакомца, появилось слабое неровное дыхание. Он тихо застонал.

         В ожидании пока неизвестный придёт в себя, нужно было успокоиться и обдумать сложившуюся ситуацию.

         То, что ещё несколько минут назад в Лабиринте кроме него самого никого не было, у Воронина не вызывало ни малейшего сомнения. Однако же - вот, лежит какой-то человек, неведомо откуда взявшийся. Кто он? Как попал сюда? Зачем или, вернее, за что? Почему не на Бродвей, а сразу сюда забросил его злой рок? Сложные вопросы и нет ни одной зацепки, никаких данных, что бы ответить хоть на один. Можно только строить немыслимые догадки, которые, вероятней всего, будут находиться от истины весьма далеко… что ж, придется ждать, пока незнакомец очнётся и, быть может, сам внесёт какую-то ясность. А до той поры нечего и голову ломать.

         Проведя ладонью по изрядно заросшему подбородку (жест, скорее неуместный в данной ситуации, так как бриться всё равно было нечем), Сергей устроился возле стены и прикрыл глаза. Воспоминания, словно только этого и ждали, с болью начали всплывать в сознании...

         Война! Коптящей лампадой над краем глубокой пропасти завис горящий бронетранспортёр. Жирные клубы чёрного дыма лениво выползают из свёрнутой набок башни. Над водительским люком торчит обугленная кисть скрюченной руки. Тошнотворный запах горелой человеческой плоти забивает лёгкие плотной удушливой ватой и комом стоит в горле.

         Где-то слева спешит-горячится, захлебывается пулемёт, торопливой скороговоркой доказывая кому-то свою жестокую правоту. И вдруг - гремит взрыв! Во все стороны летят камни вперемешку с осколками. Вслед за этим наступает оглушительная тишина... Доводы безмозглой гранаты оказались весомей.

         Воронин попытался приподняться, но почувствовал, что послушное прежде тренированное тело теперь ему неподвластно, и даже тупая боль уже не в нём самом, а где-то рядом - хотя и есть, но как-то сама по себе. Осталось только удивительно ясное сознание и понимание идиотизма происходящего.

         Господи, есть ли ты на белом свете?! Почему так спокойно взираешь на страдания человеческие?! Будь оно всё трижды проклято: и эта безумная, жестокая бойня. И выжившие из ума политиканы-маразматики, бросившие в кровавую мясорубку бессмысленной войны сотни тысяч молодых и здоровых парней ради каких-то бредовых идей и политических амбиций.

         Неожиданно почему-то вспомнился отчий двор поздним летним вечером. Тёплый воздух наполнен ароматами раскрывшихся ночных цветов. В темноте о чём-то тихо лопочет листьями раскидистый орех, словно ворчливый дед. Никого нет дома: родители в гостях у соседей – вон у них окна светятся. Оттуда доносится мамин звонкий смех. Старшая сестрёнка ушла на свидание. А он, ещё совсем мальчонка в коротких штанишках, с самодельным деревянным мечом в руке настороженно крадётся к заброшенному за ненадобностью старому колодцу в дальнем углу тёмного сада. Там, в глубоком сыром подземелье притаился коварный и беспощадный колдун - всемогущий повелитель тьмы и запредельного края. Он задумал недоброе!

         Вот зловещий мрак всколыхнулся и хищно потянулся навстречу расплывчатыми жадными щупальцами. Холодные, скользкие коготки страха молниеносно пробежались по спине, вызвав неприятную мелкую дрожь. Границы сада внезапно раздвинулись, раздались вширь, превратив его в таинственный нехоженый лес, полный опасных приключений и могущественных врагов, подстерегающих на каждом шагу. Захотелось убежать, куда глаза глядят, спрятаться – забиться в какой-нибудь укромный уголок, подальше от этого жуткого места, а ещё лучше – свернуться калачиком на тёплой уютной постели, накрыться с головой толстым ватным одеялом и уснуть. А утром при солнечном свете можно будет наведаться сюда без боязни – ведь всем известно, что колдуны творят свои злые делишки только во тьме, потому что боятся света. Но вместо этого Сергей, превозмогая страх, покрепче перехватил рукоять верного меча, враз вспотевшими от волнения ладонями. Он готов сражаться с неведомым могучим страшилищем не на жизнь, а насмерть...

         - Серёжка! Где тебя черти носят?! - неожиданно раздаётся сердитый голос отца. - Немедленно иди домой!

         Воспоминание сменилось другим, более поздним…

         Яркое солнце больно резануло по глазам. Он зажмурился.

         Задорный звонкий смех разливался хрустальным колокольчиком. Он дразнил и подзадоривал одновременно. Лежа на спине с закрытыми глазами, Сергей с наслаждением вдыхал пряный аромат клевера, который слегка кружил голову, вызывая в груди сладкую истому. Где-то рядом озабоченно гудели пчёлы-трудяги, собирая с нежных цветов медовую дань. В голубой вышине пели неугомонные жаворонки, радуясь светлому погожему дню. Мелодично и задорно звенел невидимый ручей, настойчиво пробиваясь в густой траве.

         Внезапно на лицо упали крупные капли холодной воды. Девичий смех раздался рядом.

         Ох уж эта Галка... Ну, погоди, проказница!

         Он одним рывком стремительно вскочил и поймал за руки не успевшую увернуться девушку. Громко хохоча, она попыталась вырваться, и Сергей, перехватив её за талию, ещё крепче прижал к себе. Тело девушки напряглось, словно туго натянутый лук, смех умолк. Растрёпанная каштановая чёлка неожиданно оказалась совсем близко. Из-под неё блеснули непостижимо загадочной синевой бездонные колодцы удивлённых и немного испуганных глаз, в глубине которых он увидел что-то такое, от чего у него остановилось дыхание. Всё окружающее растворилось в один миг, словно в радужной пелене. Огромный безграничный мир куда-то ушёл, растаял в безвременье; всё исчезло, остались только они вдвоём. Перед глазами встало жаркое марево. То, что было до этого и будет потом, уже не имело никакого значения, существовал только настоящий миг прекрасного, заполненный неизмеримой вселенской любовью, перед которой померкло всё. Доселе неведомое, щемящее сердце чувство стремительно подхватило его, вскружило голову, понесло куда-то и бросило в бушующий всепоглощающий водоворот.

         Совершенно ничего не соображая, внезапно осевшим от волнения каким-то чужим дурным голосом он хрипло и неуверенно пробормотал:

         - Галка...

         Сергей и сам не знал, что хотел сказать. Избитые, затасканные слова о любви были настолько неуклюжи, что он не мог их произнести - язык не поворачивался. Но сердце... оно кричало, пело...

         - Что?.. - едва слышно, словно лёгкое дуновение весеннего ветерка, прошептала она, приближая к нему лицо.

         Глаза, глаза, глаза... Сергей летел в их бездну, словно на гребне стремительной волны. Галка! Она ведь всё понимает, а то, что невозможно понять разумом, чувствует своим непостижимым женским сердцем. Любимая... Он держал в руках хрупкий, нежный цветок, наполненный чувственностью и нежностью.

         - Галка, Галчонок... любимая... - бессвязно забормотал он, неистово прижимая к себе тело девушки, внезапно ставшее мягким и податливым. - Я... люблю тебя, я... не знаю, что говорить...

         Тёплая мягкая ладонь легла на его губы.

         - Не нужно, Серёженька, молчи...

         Степь всколыхнулась, встала дыбом, а затем рухнула куда-то в тартарары, растворяясь в пламени прекрасной сжигающей страсти. Они летели на волнах любви, слившись воедино, безоглядно впитывая друг друга и полностью без остатка отдавая себя…

         Потом были какие-то малозначащие жаркие фразы, произнесённые торопливо и путано, словно в горячечном бреду. Они что-то сбивчиво говорили друг другу, лепетали, как несмышлёные дети, но глаза искрились радостным восторгом. Произошедшее запомнилось смутно - лишь как яркие отрывочные видения. Но на всю оставшуюся жизнь запечатлелось в памяти необычайное ощущение безмерного вселенского счастья, фейерверк искренних открытых чувств, не стеснённых условностями...

         Испуганные и притихшие, рука об руку, они тайком вернулись в спящий посёлок лишь тогда, когда по крышам домов щедро разлилась серебром полная луна.

          Это был их самый первый... и последний день.

         Утром из военкомата пришла повестка...