Облака и больше ничего
- Хочешь, я расскажу тебе о том, что вижу?
- О том, что ты видишь?
- Да. Ну, не сейчас, а вообще, теперь. Не знаю. Просто я стал это замечать. Странно … Наверное, это всегда было и есть, бывает. И только теперь я это вижу.
- ?
- Вот, например, закат … только я не знаю названий оттенков и могу всё перепутать. Но всё равно, слушай. На западе, прямо над уходящей вверх сумеречной дорогой - ослепительное жёлтое среди облаков. Даже скорее оранжевое. Вот как огоньки, знаешь? Цветы полевые, которые занесены в «Красную книгу». Вот такое. И слепит не силой, а чистотой. И слабеет чистота, удаляясь от центра, темнеет, смешиваясь с вечерними облаками. От этого невозможно глаз оторвать. Но нужно закрыть глаза и даже отвернуться. Потому что чувствуешь, что глупеешь. Нет - что растворяешься в этом. Нет … Впрочем, это одно и то же.
- Ну и что? Пусть.
- Нет, нельзя. Либо ты это видишь, и оно твоё. Ты закрываешь глаза и отворачиваешься, а оно - всё равно твоё. Ты берёшь это с собой и при случае можешь подарить. Понимаешь? Либо ты в этом теряешь себя, растворяешься, и никогда никому даже кусочка от этого отдать не сможешь.
Она внимательно, как школьница, водит остреньким носиком вслед за его рассуждениями, и руки на голых коленках ровненько так лежат, как на парте.
- Или вот облако. Белое-белое. Белее снега, белее ваты. Оно даже не белое. Ему, этому цвету, и названия-то нет. Оно сверкает, взглянешь - наповал бьёт своей белизной. Ты и не подозревал, что оно такое существует на свете. А тут взглянул, остановился, и сначала не поверил этому. А затем осмотрелся, убедился, что всё это реально происходит с тобой, и опять - глаза в глаза этой беспредельной белизне. Казалось бы, всё просто. Просто оно такое на фоне идеально синего неба. Или голубого. Нет, что-то среднее, там, где кончается синее, и начинается голубое. Или наоборот. Просто ещё солнце невидимыми лучами своими пронизывает его насквозь. Во всех направлениях, делая прозрачную сущность непрозрачной, видимой нам. Нет, облако - не белое. Это цвет счастья. Безмерного и бесконечного. А цвет заката - не жёлтый и не оранжевый. Это цвет тревоги … Теперь я всё это вижу.
Пока рассказывал, он улыбался. А тут вдруг стал серьёзным и опустил глаза.
- Смешно?
- Не смешно. - Она улыбнулась, посмотрела на него, но тоже вдруг стала серьёзной.
Они сидели рядом и молчали. Казалось, что они так всю жизнь сидели, родились так, в таком положении, и собираются до смерти тут досидеть. Потому что им было хорошо вдвоём. Без слов, без движений. И забыли уже, наверно, о тех глупостях, о которых только что говорили. Мало ли о чём они говорили этими длинными вечерами и ночами… И глупостей, наверное, было больше, чем чего-либо другого. Они сидели и молчали, прижавшись друг к другу. Иногда, как по команде, головы поворачивались, и, встречаясь взглядами, они одновременно улыбались и прикасались лбами, опуская глаза. И так бы продолжалось без конца.
Но вдруг он совершенно другим тоном, хитрым каким-то, спросил:
- Почему ты так серьёзно слушала эту ерунду?
- ? - Ресницы её вздрогнули, и крошечные зрачки не6медленно нашли его взгляд.
- Ну, всё то, что я тебе только что говорил, - пояснил он, таинственно улыбаясь.
Она опустила глаза и, помолчав, тоже улыбнулась своим мыслям.
- … Не знаю. А почему ты эту, как ты её назвал, «ерунду» мне говорил?
- Я скажу тебе почему. Мне, кажется, мне это было нужно. И тебе. Просто всё это уничтожило и пять лет разлуки, и даже больше - всё, что стояло между нами, - расстояние и время, и вернуло нас туда, где мы - только друг для друга, и не о чём не жалеем, ни о чём не плачем. Разве нет?