Мужики

Казалось, что непогоде не будет конца. За две недели снега намело столько, что не пройти, не проехать. В селе повалило опоры, оборвало электрические провода. Люди перебивались без света.

Вячеслав Викторович Андреев, врач участковой сельской больницы, сидел за столом. Колеблющееся пламя свечи вырывало из темноты его осунувшееся лицо, с темными глазницами, устремленными на маленькую кровать, на которой умирал его пятилетний сын.

 Обескровленное болезнью лицо Васи почти не выделялось на светлой подушке. И если бы не темные с завитушками волосы, прилипшие к мокрому лобику, то при мерцающем пламени его личико трудно было бы разглядеть на белом ложе в наполовину темной комнате.

Теплое одеяло почти не приподнималось на еле дышащей груди ребенка. Его обескровленные губки пытались шевелиться, но из-за отсутствия сил, взявшись мелкой дрожью, затихали.

Сын умирал. Вячеслав Викторович понял это еще в областной больнице по сочувствующим взглядам врачей, где состоялся консилиум профессоров. Сын умирал вслед за матерью умершей прошлым летом.

Сознание безысходности придавило Вячеслава Викторовича и, казалось, что у него уже не было никаких сил подняться из-за стола, чтобы провести влажным полотенцем по лобику сына, усеянному многочисленными капельками пота. Но Вячеслав Викторович все же нашел в себе силы подняться и с чувством безграничного горя коснулся прохладным влажным полотенцем дышавшего жаром лица сына. После чего он в бессилии снова сел на стул у стола со слезами на глазах ожидая смерти  своего единственного и любимого сыночка.

А за темным окном надрывно выла метель и щемяще царапала душу жалобным скрипом оторвавшаяся ставня окна.

Трудно было сказать, сколько времени Вячеслав Викторович сидел бы у стола, уронив голову на руки, если бы не слабый стук в темное окно, занесенное больше чем на половину снегом. Несмелый стук повторился опять и затих, чтобы тут же появиться. Поначалу Вячеслав Викторович даже не сообразил в чем дело. Его взгляд был устремлен на сына, который представлялся ему оживленным и радостным. Вот он с разгона и с криком «мама» бросается в объятия Светланы, пришедшей с работы. Она  подхватывает его, прижимает к себе, смеется и целует свое любимое дитя. А он, сияющий от счастья, сидит за столом и смотрит на красавицу-жену несущую к нему сына. Светлана ─ стройная и красивая, словно богиня с голубыми глазами, наполненными счастьем. Васятка, целующий маму, черноокий и весь в него беззаботно машет руками и восторженно кричит: «Мама, папа сказал, если я буду себя хорошо вести, я стану настоящим «мужиком» как он!».

Обнявшись со Светланой и, прижимая сына к себе, они втроем танцуют посреди уютной комнаты. Здесь он вырос, похоронил родителей, сыграли свадьбу, в ней родился и сыночек.  Светлана тогда работала бухгалтером-экономистом в местном сельскохозяйственном предприятии, а он врачом в сельской амбулатории.

─ Сколько было радости и счастья в этом доме, ─ произнес он дрожащими от горя губами.

Стук в окно повторился, теперь уже более громкий и настойчивый, чем в первые разы: в нем улавливалось нетерпение.

Вячеслав Викторович скованный горем и огромной усталостью поднялся из-за стола и, шатаясь, прошел к двери. Открывая ее, даже не взглянул и не спросил «кто?». Оставив дверь открытой, он вернулся к столу. Хотел было сесть на прежнее место, но женский голос остановил его и заставил обернуться. В дверях стояла молодая невысокая женщина. Вячеслав Викторович машинально отметил ее темные глаза, обсыпанный снегом платок, сбившийся на плечи от быстрого хода,  и черные, как воронье крыло, волосы, на которых лежал снег. Женщина смотрела на него и умирающего сына. На ее глазах появились слезы. Она не произнесла, а выдохнула:

─ И у вас горе, Вячеслав Викторович. Моя дочь тоже умирает! Помогите! Помогите, пожалуйста! В районную больницу по такой погоде не добраться!

Вячеслав Викторович непонимающим взглядом смотрел на женщину.

─ Моя дочь умирает! ─ надрывно повторила женщина и почти прокричала.  — Вы же знаете, что из-за непогоды я не могу довезти ее до районной больницы!

─ Умирает? Вячеслав Викторович окинул недобрым взглядом женщину. ─ Все умирают! Все умирают! ─ закричал он так, что веки сына дрогнули и глаза приоткрылись. Они были направлены на женщину, стоящую в проеме темных дверей. Губки Васятки шевельнулись  и, если бы кто-нибудь прислонил к ним ухо, то услышал бы короткое слово «мама».

Но взрослым в эту минуту было не до ребенка.

Вячеслав Викторович в ненависти, словно обезумев, сжал перед своим лицом кулаки с побелевшими пальцами, затопал ногами и неистово закричал:

─ Что вы от меня хотите! У меня сын тоже умирает! Никто, повторяю, никто не оторвет меня от него!  Уйдите, если в вашем материнском сердце есть хоть маленькая частичка сострадания. ─ Потом до него стало доходить, что у женщины возможно тоже огромное и неподъемное горе.

 Женщина смотрела на врача. Она не слышала его крика и не сознавала, что он говорит. Ей нужно было только одно, чтобы доктор спас ее единственную четырехлетнюю дочь. Она стала перед ним на колени. С ее платка и волоса каплями сбегал, словно слезы, тающий снег.

Вячеслав Викторович видел протянутые к нему мокрые руки женщины, но самого лица уже не мог разглядеть. Его глаза были заполнены слезами. Он был несчастлив. Ему самому никто и ничем не уже не мог помочь. Так почему же у него просят помощи, если его сын беззащитен и находится на грани смерти?!

 ─ Разве может человек, находящийся в моем положении, кому-нибудь хоть чем-то помочь? У меня нет на это сил,─ не сказал, а прошептал Вячеслав Викторович и устало опустился на стул. Он хотел отвернуться от просительницы, но как не затуманен был горем его разум, он отметить то, как беспомощно поднималась женщина с колен и как ее потухший взгляд остановился на кровати, где умирал его сын.

      ─ Простите, доктор, ─ дрожащим от горя голосом произнесла она. ─ Я знала, что у вас большое горе. Но со своим горем мне не к кому больше обратиться. Она встала с колен, обреченно опустила голову, повернулась спиной и, тяжело ступая и шатаясь будто пьяная, пошла к двери.

       ─ Иди, ─ отрешенно проронил Вячеслав Викторович, а потом вдруг взорвался и закричал:

        ─ Иди! Иди!

При этом он не мог обратить внимания, на то, как снова дрогнули приоткрытые веки сына, как еще более расширились его зрачки, как они поймали слабый свет свечи и силуэт уходящей женщины. Вячеслав Викторович не видел как, неожиданно найдя в себе силы, до того безмолвный мальчик зашевелил губами и прошептал:

─ Мама.

Но «мама» открыла дверь и ушла, а ребенку, который умирал, никак не хотелось, чтобы мама уходила. Губы его в волнении дрогнули, а глаза покрылись слезной пеленой.

Вячеслав Викторович ничего этого не видел. Он выскочил вслед за женщиной в одном пиджаке. При этом, как врач, не забыл захватить свой докторский чемоданчик. Он не слышал, как вдогонку ему прозвучало еле слышное слово «папа».

Вячеслав Викторович, нагнув голову и защищая глаза от снега, настиг женщину, схватил ее за руку и с неистовой силой поволок через сугробы к ее дому. Он знал, что ее мужа летом убило электричеством. Но, возмещая свою безысходность на женщине, с упорством тянул ее за собой в ночи по глубокому снегу навстречу леденящему ветру забивающему  дыхание и лицо. Он спешил как можно быстрее вернуться к сыну.

─  Подождите! ─ умоляла женщин, задыхаясь от бега и сильного ветра несущего тучи снега, ─ подождите! Я прошу вас, дайте мне передохнуть!   У меня нет сил…

─ Мне некогда ждать! Некогда ждать! ─ упрямо повторял Вячеслав Викторович, волоча женщину за собой.

Они натыкались на чьи-то заборы, заваливались в чьи-то дворы с заметенными по крыши хатами.

Доктор отпустил руку женщины только перед ее домом.

На широкой постели, освещенной мигающей лампой, маленьким комочком лежала дочь женщины. Лицо девочки было синим. Вячеслав Викторович, отогревая руки, подышал на них. После чего протер их спиртом, взял ложечку, открыл рот ребенка и увидел огромные гланды, которые почти перекрыли гортанный проход.

─ Ангина,─ облегченно выдохнул он и сделал два укола. ─ Утром приду.

Он повернулся, чтобы уйти, но наткнулся на бесконечно благодарные глаза женщины.

─ Ребенок будет жить, ─ тихо, но обнадеживающе произнес он.

Вячеслав Викторович сделал попытку обойти женщину, но женские руки притянули его голову к себе, и он почувствовал на своей щеке залитые слезами мягкие женские губы.

─ Завтра приду, ─ повторил он и распахнул дверь.

Ослепляющим черно-белым маревом показалась ему страшная ночь. Снег, не переставая бил ему  в лицо, засыпал глаза. Он забыл о женщине и о ее дочери. Он бежал к сыну, что было сил.

Растрепанные ветром полы пиджака забивались снегом. Под рубашкой струились потоки воды.

Проваливаясь по пояс в сугробы, и не ощущая снега и холода, Вячеслав Викторович ни разу не передохнул до самого дома.

Рванул на себя дверь хаты и как снежный ночной буран влетел в дом. Он был готов к тому, что сын его умер.

Но как ни странно… сын сидел на кровати. И первое, что Вячеслав Викторович услышал было:

─ Папа, как хорошо, что я тебя дождался.

Вячеслав Викторович подхватил Васятку на холодные руки.

─ Сына, сыночек, — целуя, шептал он, не соображая, что прижимает голое тельце сына к пиджаку, запорошенному снегом. Он был охвачен безмерным счастьем. Потом спохватился, уложил сына в кроватку и стал смотреть на него, словно проверяя, не спит ли он сам. Немного погодя сам не зная, почему спросил как было при живой матери:

─ Сколько тебе лет, сыночек?

─  Пять, ─ тихим голоском произнес сын.

─  А сколько мне?

─  Двадцать шесть, папа.

─  А маме сколько было?

─  Двадцать три.

─ Сыночек, а кто мы с тобой?

─ Мужики, папа, а мама где? Ты же вышел за нею, чтобы вернуть ее к нам…

Горькие мужские слезы побежала по лицу отца, а синие от холода губы улыбались сыну.