Дина

Они кружились словно в мистическом танце над головою Дины, завораживая, даже гипнотизируя, и плавно оседая на влажный асфальт. Она только и могла, что смотреть на это поистине удивительное зрелище, которое было почти прекрасно, но только «почти». Присмотревшись к причудливому плясу листьев на ветру можно было рассмотреть, что среди опадающего великолепия, кружатся обрывки пожелтевшей фотографической бумаги с чёрно-белыми изображениями. Над головой Дины кружилась целая жизнь, с радостями и горестями, успехами и падениями. Девушка в тот момент и не подозревала, что ее собственное существование разделится на «до и после», и ничего больше не будет прежним. Никогда.

 

***

Как обычно Дина возвращалась домой поздно. Надеяться на то, что дед к этому времени спит, не приходилось. Нет бы как все нормальные старики лег бы рано, тогда бы и ей не пришлось отчитываться о том ‒ где была, с кем была, что делала ‒ не надо было бы выслушивать целую череду нотаций по поводу безответственности нынешней молодежи. Ну правда, зачем? Все давно уже решено, что она «халатно относится к учебе», «безоглядно прожигает свою жизнь», ведет себя «в высшей мере безответственно». В общем полный набор отрицательных качеств свойственный подростку, вошедшему в полный расцвет полового созревания и нажившему свое собственное устоявшееся мнение, которое базировалось на основной аксиоме ‒ дед старый, отставший от жизни, ему не понять тонкости Дининой души, рвущейся к свободе и самопознанию.

Так и жили ‒ дед с закостенелыми взглядами, и постигающая жизнь с разных ракурсов Дина.

Но во дворе дома девушку ждал сюрприз. В окнах на втором этаже, где располагалось её нынешнее обиталище, свет не горел, а это значило, что дедок все же лег спать. Только вот зная хорошо своего родственника, Дина сильно усомнилась в том, что имеющий военную подготовку Николай Васильевич вот так запросто улегся спать не оставив припозднившейся внучке включенным ночник. На лестничной площадке, две соседки-пенсионерки, что-то бурно обсуждали, но завидев девушку разом умолкли. Поздоровавшись, Дина направилась к своей двери, когда одна из соседок окликнула ее.

‒ Дина?

‒ Да, Мира Викторовна, ‒ девушке сильно хотелось поскорее забраться в недра квартиры. Уж больно неуютно она себя чувствовала в обществе двух местных «кумушек». Сейчас что-нибудь выспрашивать будут, чего доброго, начнут учить уму разуму.

‒ Ты знаешь про деда? ‒ спросила вторая соседка ‒ Матвеевна.

Внутрь пробралось недоброе предчувствие.

‒ Нет, ‒ отрицательно покачала Дина головой. ‒ А что случилось?

‒ Мы звонили тебе на мобильный, ‒ пояснила Мира Викторовна. ‒ Но твой номер был недоступен.

Машинально Дина достала из кармана мобильник и нажала на кнопку активации. Высветившаяся на весь экран пустая батарея объяснила ей почему весь вечер дедушка не доставал ее звонками. А в груди шевелился червяк вины ‒ она специально не зарядила телефон на сегодня именно для того, чтобы спокойно провести вечер в компании друзей.

‒ А что с дедом? ‒ страшное подозрение стало выхолаживать все внутри и совершено некстати вспомнились обрывки старых фотографий, кружащиеся над головой в компании осенних листьев. ‒ Он хоть…

‒ В больнице он, ‒ спокойно пояснила Мира Викторовна, только вот чудился в ее словах, немой укор. Лучше бы она высказала Дине все, что о ней думает. И то легче стало бы.

‒ Плохо ему стало, ‒ подтвердила вторая соседка. ‒ Сердце.

‒ Мы с Матвеевной его нашли, скорую вот вызвали, только вещей ему не собрали.

‒ Не стали рыться в чужой квартире. Тебя дожидались.

А Дина не особо следила за временем. Да и в веселой компании время летит незаметно. Только вот приди она вовремя из школы, то скорая и не понадобилась бы.

‒ А?.. Как дедушка, совсем был плох, да?

‒ Ну сейчас я не знаю, но сердце его прихватило шибко. В общем, ‒ Мира Викторовна поджала губы. ‒ Упал он… без сознания, Матвеевна грохот от разбитой вазы услышала и подсуетилась со скорой. Я там осколки с большего убрала, но тебе все равно прибрать придется.

Дедушка совсем один был и упал. Порезался, наверное. А разбитая ваза… это так, мелочи. Все равно ее мама дарила.

‒ Ты сама-то как? ‒ обеспокоилась Матвеевна. ‒ Доберешься до центральной больницы с вещами? Или, может, уже завтра?

‒ Нет, ‒ спохватилась Дина. ‒ Сегодня. Я сейчас…

И бросилась собирать вещи. Благо она всегда знала, что и где лежит у дедушки ‒ бритвенные принадлежности, такие старенькие, но очень оберегаемые. В прошлом году мама присылала электрический станок, очень удобный, на батарейках. Но Васильевич все равно им не пользовался, объясняя тем, что не понять куда и как «тыкать эту штуковину». Спортивный костюм, новенький, который «на всякий случай», рубашки, майки. Вроде ничего не забыла.

Мира Викторовна с Матвеевной молча наблюдала за ней, и не лезли с ненужными расспросами. И только, когда сумка была готова Викторовна произнесла:

‒ Ты личико свое помой, девонька, а то вон как все размазалось.

 

‒ А ты чего так поздно то? ‒ уставший за смену доктор посмотрел на Дину с удивлением и сомнением. ‒ Больной поступил сюда часов в шесть, ты до сих пор вещи собирала?

‒ Я… ‒ Дина съёжилась и поникла. Покраснеть она не боялась, первая жгучая волна стыда уже схлынула. ‒ Я гуляла.

‒ А, ну ясно! ‒ усмехнулся врач и руки сложил на груди. ‒ Это дело полезное гулять и дышать свежим воздухом. Чего сегодня уже ехала? Вот когда переведем пациента из реанимации в общую терапию, тогда и привози свои вещи.

Внутри у Дины все ухнуло.

‒ Как в реанимации?! Почему?

‒ С инфарктом твой дед поступил, поэтому пришлось реанимировать. Звони, узнавай о состоянии здоровья больного, а пока не ходи.

‒ Что… доктор миленький, родненький! ‒ взмолилась девочка. ‒ Скажите, а дед вообще жить будет?!

Доктор вздохнул.

‒ Состояние стабильное. Но он ведь в возрасте.

‒ У меня никого кроме него нет! Что я буду делать одна?!

За целый вечер Дину прорвало, и она впервые за все время расплакалась громко, навзрыд. И плевать, что выглядела она в этот момент ужасно.

‒ Эй, ты чего? ‒ похлопали ее по спине. ‒ Успокойся.

Всю дорогу до больницы Дина была сама не своя. Не ощущался ни холод позднего осеннего вечера, ни сырая, влажная мгла, то и дело норовившая забиться за шиворот не слишком теплой куртки. Больше всего в эту минуту девушка боялась остаться одна.

Кому она нужна?

Об ответе не хотелось даже думать.

А в отделение Дину вообще не хотели пускать, было уже поздно, да и время посещений уже закончилось. но она очень уговаривала и медсестра, сжалившись позвала дежурного доктора, который к поздней посетительнице так же отнесся без радужного энтузиазма.

‒ Одна, значит? ‒ спустя время спросил у нее доктор. ‒ А родители где?

‒ Нигде, ‒ вытирая лицо рукавом куртки, ответила Дина. При напоминании о людях, давших ей жизнь, обида начинала жечь самую душу. ‒ Нет родителей. Дед у меня и за папу, и за маму.

Отца она никогда не видела и даже не представляла себе кто он такой. Мать не удосужилась сказать своим родителям от кого родила ребенка, учась на втором курсе филфака. Дину растили бабушка с дедушкой ‒ счастливое было время. Мама наведывалась редко, оставшись работать в Москве, а потом вышла замуж. За иностранца. И в этой ее новой жизни Дине как-то места не нашлось. А потом заболела бабушка и дед разом весь сник. Он постоянно звонил маме, уговаривал ее приехать.

Однажды Дина возвращалась со школы домой. Была тоже осень. Возле самого дома над девочкой неожиданно поднялся вихрь из опадающих листьев. Они кружили над нею и падали. Только потом Дина рассмотрела, что это старые порванные снимки и письма. Мамины письма, которые она самозабвенно слала из-за границы, фотографии, где она была изображена еще ребенком. В тот день бабушка умерла, а мама так и не приехала. Она продолжала слать «оттуда» подарки и письма, но дед предпочитал не замечать всего этого ‒ тогда со старыми фото он вычеркнул единственную дочку из жизни.

Только сейчас до Дины дошло, что матери она-то и не нужна по сути, и случись что с Николаем Васильевичем, куда пойдет она несовершеннолетняя и неустроенная старшеклассница.

‒ М-да, ‒ задумчиво протянул доктор. ‒ Бывает.

 

Утром Дина отправилась сразу в больницу. Николая Васильевича перевели, наконец, в общую терапию.

В простенькой одиночной палате, дедушка лежал одинокий и грустный. Девушка тихо вошла в палату. От чего-то нос отяжелел и зачесался, а в глазах защипало. Не зная, о чем говорить, Дина подошла к кушетке и присела рядом. 

Николай Васильевич повернулся к внучке и грустно, но приветливо ей улыбнулся.

‒ Здравствуй, Дина!

А Дина снова расплакалась, обняла деда и поцеловала.

‒ Как же ты меня напугал!