Роман с Небом.

Губы Неба всегда разбиты. Останови это насилие. 

Облака — все, что угодно, но только не Небо: сахарная вата, облепившая сухие губы, подтаявшее мороженое в чашке, молочная пенка на шапке капучино, нежные сливки и сахарная пудра персикового сорбе. 

Я впаду в содовую кому, если ты коснешься. 

Ты художник, на бесконечном полотне вырисовываешь облака. Я художник, на долгих простынях расписываю звезды. Вместе мы — Космос. 

Небо — все, что угодно, но только не облака. Небо — прежде всего Бездна. Его так много, что сомневаешься: есть ли оно вообще? Небо — это прежде всего человек, о котором ты думаешь, когда бросаешь взгляд в бесконечность. 

Ты — необъятная комната с резиновыми стенами. Я сошедшая с рельс магнитная стрелка, направленная в твою сторону. Я колкая звездная пыль, оседающая на языке. Ты городской смог, свернувшийся в моих легких. 

У меня в слезах Неба промокли ботинки. 

— Вдыхай, — в распахнутые по команде губы врывается клубок дыма. Я ловлю хриплые ноты асфиксии. Меня отравил этот город. Я от него зависима. Мы — две натянутые струны, готовые вот-вот лопнуть, но как красиво мы играем свою лебединую песню. Я приучаюсь курить. 

Дым рисует мертвые петли вокруг шеи, обматывает шарфом, чтобы мне не было холодно. Именно так выглядит зависимость. 

Небо — осколки. Рваные куски металла, разбросанные по горизонту. Подкованные сиянием звезды. Небо — будто осколочная граната, дважды распоротая. Сажа и уголь. Черные кисти и сожженные мечты. Религия в руках атеиста. 

Я вдыхаю, вдыхаю, вдыхаю. Дым затягивает продольные раны, но рисует новые. Пепельные пятна на алебастровом покрывале кожи. Обесцвечивает, обезвоживает. Утомленное солнце сдается. 

Выжигаю твой холод и высушиваю твое лето гербарием. Я не умею играть на музыкальных инструментах, но на твоем сердце обязательно сыграю. Ты застыл перед броском, а я раскрыла объятия. Словно удав пытается сожрать мышонка, а тот, вместо того, чтобы сбежать, застенчиво прикрывает мордочку лапами и отводит совсем не испуганный взгляд, кокетничая. 

Ты кормишь меня розгами, я тебя пустыми обещаниями. Наклоняешься так близко, что я чувствую электрические разряды под кожей. Реанимируешь. Импульс. 

Тусклые рассветы обжигают наши тени. Наши прикосновения — рваные помехи. Кровоточь. Кровоточь. Кровоточь. Дай мне испить твоей сути. 

— Дурные привычки? 

— Погибать с рассветом. 

Я чувствую спиной молнию. Убегаю многоточием и превращаюсь в ядерный гриб, расцветающий в твоих глазах. Я отличный сосуд для городского смога. 

Сейчас ты тлеешь, зажатый между пальцами, дымчатыми дорожками я подбираюсь к твоему горлу и скуриваю до фильтра. Воспоминания напитываются влагой и разрастаются внутри меня, как резиновая губка. 

Твои мягкие губы до моих шероховатостей. 

Я выдыхаю плотное кольцо густого дыма. Оно оседает на твоем безымянном пальце и печатается воском. Разбираю твою жалкую душу и шью себе новое платье. Я украла ее. И как тебе быть поэтом? Ты украл мое сердце. И как мне теперь быть милосердной? 

Небу снова вскрыли горло. Наши сны погибнут на рассвете, мы пойдем ко дну вместе с ними. 

Небо слизывает языком острую горечь боли с красных губ — они снова разбиты. Моей одержимости нами хватит на двоих. Горячим дыханием растапливаю снежинки на твоих варежках, но твои холодные глаза с искрами льда растопить мне так и не удалось. 

Ты немного много пьян. Ты немного много остаешься в моей жизни неразборчивым п (р)очерком. Останови же это насилие.