Издать книгу

Церковь разговаривает сама с собой

Удивительные новости

Церковь разговаривает сама с собой
 
Монолог священника, отказавшегося от сана
Бывший клирик Ростовской и Новочеркасской епархии Александр Усатов — о разочаровании в РПЦ «Церковь разговаривает сама с собой». 
 
Я отдал РПЦ 30 лет своей жизни, многие годы я горел верой и стремился нести свет Христов людям. После 15 лет священнического служения я полностью разочаровался в религии и решил оставить сан священника. Месяц назад я отправил патриарху Кириллу заявление с просьбой лишить меня священного сана. Я ушел по принципиальным причинам и хочу рассказать, почему пришел к такому решению. Мои мотивы близки многим мыслящим священникам, но далеко не все решаются порвать с иллюзиями, пронесенными через всю жизнь. 

В 2000-е годы я возглавлял миссионерский отдел епархии. В те годы мне казалось важным противостоять сектантству, я видел в сектах угрозу Церкви и всему обществу. Со временем я понял, что упреки в сторону тоталитарных сект вполне уместны по отношению и к феноменам православной среды: старцы-гуру, тотальный контроль, презрение к науке, выдергивание цитат и прочее. 

Россияне не склонны читать Писание и выполнять библейские заповеди, кроме одной: верь в Единого Бога. Им больше нравятся экстатические и радикальные движения т. н. «православных монархистов», «ревнителей православного благочестия», любителей экзорцизмов-отчиток, почитание старцев, стариц, а также «Движение против кодов» (ИНН, штрих-кодов, 666 и чипов). Большинство прихожан погрязли в суевериях. За этим стоит не столько невежество, сколько глубинные и архаичные процессы в психике. У меня возникло ощущение, что Церковь перестала быть лечебницей человеческих душ, а скорей всего, никогда и не была. Она похожа на хоспис, где безнадежные больные получают временное утешение, но не исцеляются.  

Позже я понял, что не только сектанты и оккультисты, но и прихожане РПЦ не ищут в Церкви Истину, а занимаются примитивной психотерапией. Из книг по психологии религии я узнал, что невротичный человек стремится ощутить стабильность жизни через регулярно воспроизводимые ритуалы и праздники, пытается таким образом уменьшить мучащую его тревожность. Стало все сложнее отгонять мысль, что служение священника напоминает работу языческого жреца или сибирского шамана.

Теперь я считаю, что церковная жизнь не только притягивает к себе людей с психологическими проблемами, но и сама является невротизирующей средой, где огромное количество страждущих подменяют работу над собой обрядами и  «механической» аскезой. До революции в Церкви пытались «отделять пшеницу от плевел». Мало кто позволял себе распространять сплетни о чудесах и заниматься кликушеством, люди четко понимали, что сектанты-хлысты не имеют никакого отношения к Церкви. Теперь любой психически нездоровый или находящийся на грани девиации человек воспринимается в Церкви как ревнитель преданий, а проявления критического мышления сразу вызывают отторжение.

Я пришел к выводу, что в современной Церкви многое построено на формировании у прихожан комплекса вины и неполноценности. Если добавить к этому пищевые и сексуальные запреты, получается отличный механизм для управления людьми. 

Церковное «душепопечение» не работает, не помогает верующим справиться с внутренними проблемами. Людей призывают соблюдать массу запретов и табу, что невозможно в принципе. Остается лишь бесконечно винить себя и ждать прощения. Люди ходят на исповедь еженедельно, каются, но в их жизни ничего не меняется. Вы бы посоветовали своим близким такую «клинику»? Я не советую.

Так я постепенно утратил чувство, что мое пастырское служение нужно и полезно людям. Не разбираясь в психологии, священники часто приносят людям вред и причиняют боль. Патриарх недавно призвал не воспринимать исповедь как психоанализ, но фактически все происходит именно так. Это не настоящая психотерапия, а отвратительная пародия. 

Многие годы мне казалось, что духовное просвещение способно в какой-то мере изменить церковную атмосферу. В Ростовской-на-Дону епархии в 2005 году чуть ли не впервые в РПЦ мы сделали обязательными подготовительные беседы перед принятием крещения. Вспоминаю, насколько неприятным сюрпризом это стало для многих священников. Это стало для меня шоком: оказалось, что духовенству чуждо богословие и наставление в вере обычных людей с улицы. Высокопарные проповеди для «своих» и конвейер обрядов ради получения «денежки» — так я представляю себе церковную жизнь в обычном приходе. Катехизация, миссия, работа с молодежью — кроме лозунгов здесь ничего нет, а бумага стерпит любую ложь и отписки для начальства. Угадаете, почему все эти направления деятельности Церкви в загоне? Это не приносит денег здесь и сейчас, а вот свою душу, свои знания приходится вкладывать непрестанно без всякой гарантии положительного результата.

Церковь сейчас разговаривает сама с собой, она отвечает на вопросы, которые никто не задавал. РПЦ буквально застряла в средневековье, когда социум полностью подавлял любое проявление индивидуальности, где насилие в семье воспринималось как очевидное благо. Это касается не только захожан и прихожан. В тисках несвободы находятся практически все священники. Многие из них ничего не умеют кроме требоисполнительства, и почти каждый прошел через фильтр т. н. послушаний, то есть проверки на лояльность епископу и готовности платить налоги. Есть хорошее сравнение Русской церкви с франшизой. Надеваешь черный халат с ювелирным украшением в виде креста. Всё! Теперь люди начнут нести тебе пожертвования. Кроме власти и денег ее администраторов мало что интересует. А отдельные «романтики» в среде священников часто еще опаснее, ведь они сами не ведают, что творят, распространяя идеи «от ветра главы своея». 

После принятия сана мне по роду деятельности приходилось искать ответы на упреки и вызовы из нецерковной среды. Я стал подмечать лживость православной апологетики фактически на каждом шагу: в биологии, истории, психологии. Мне показалось важным изучать книги популяризаторов науки, нейробиологов и религиоведов. 
 
Я стал видеть неприкрытую фальшь в житиях святых, в непонятных канонизациях, в появлении праздников в честь событий из жизни Богородицы, которые никогда не происходили. Не хочу впредь транслировать эту ложь.

Признаюсь, мне стало сложно терпеть других священников. Многие священнослужители возомнили из себя непогрешимого папу римского в любой области знаний. Такой горе-пастырь легко раздает свои измышления о генетике и истории, о геологии и социологии, о том, как спастись, и том, что нужно отсечь, как рожать и в какие дни зачинать ребенка. Каждый из них по-своему преодолевает свои комплексы, у каждого свое уникальное проявление чувства собственного величия, но мне не хочется иметь с этим ничего общего.

На элементарном уровне сакральное пространство храма действительно убаюкивает человека, но это «работает» само по себе, для этого не нужны священники. Сейчас я убежден, что эта религиозная организация во многих случаях приносит вред, стимулируя у людей невротизм, откровенный инфантилизм, рабскую психологию и подавление критического мышления. Многие церковные люди боятся жить, а зачастую желают в каком-нибудь ярком подвиге просто умереть (например, заразившись коронавирусом в храме или же нарушая предписания врача-эндокринолога). Ужасно, что сейчас на такой лжеподвиг людей подталкивают некоторые священнослужители.

Я был поражен, когда узнал, что апокрифы, неканоничные писания, с глубокой древности вошли в плоть и кровь церковной жизни. В тот момент я понял, что против этой «грязной воды» у Церкви нет иммунитета, она принимает в себя любые легенды и выдумки и впоследствии не может с ними расстаться. А что, если это касается не только церковных преданий, но и самого Писания? 

В последние два года я стал читать книги таких западных библеистов, как Борг, Кроссан и Эрман. Я увидел «Великий обман» в книгах Св. Писания (так это называет Барт Эрман). Одни христиане позволяли себе писать послания от имени апостола Павла, другие составляли евангелия, используя искаженные или даже выдуманные рассказы о Христе. Результаты своих изысканий я представил в сборнике «Развитие христианских идей и практик», где рассмотрел динамику развития церковных традиций и постарался обосновать гипотезу, что важнейшие взгляды христианства менялись уже в I веке. Полагаю, что все лучшее в христианстве дал Господь Иисус и апостол Павел. Далее Бог будто не вмешивался в развитие событий. Все это только человеческое, слишком человеческое... Я пришел к выводу, что современная Русская церковь фактически не имеет никакого отношения к «историческому Иисусу», а промысел Божий в истории Церкви отсутствовал.

Я уже отошел от идеи реформирования Церкви, проповеди лайт-православия и  церковности «с человеческим лицом». Церковь далека от ценностей гуманизма, как небо от земли. 

И проблема не в том, что церковные люди сейчас какие-то особенные (на самом деле это так). И даже не в том, что библейские рассказы про Адама или Всемирный потоп — обычные мифы (восприятие библейских сюжетов в мифологическом ключе как притчи могло бы снять массу затруднений в общении с современными людьми). 

Я много лет размышлял о богодухновенности и ограниченности Ветхого Завета. И пришел к выводу, что это оформленные ожидания и гадания иудеев, прикрытые высокими словами «так говорит Господь». Мои представления о богодухновенности каждой йоты Писаний рухнули. Теперь я не верю и в богодухновенность новозаветных текстов. Многие из них — подлог, а иные фиксируют предания, которые сложились в христианских общинах лет через 40 или 65 после распятия Христа. Сквозь эти наслоения нам очень сложно воспринимать образ «исторического Иисуса».

В фильме «ПиКей» все попытки главного героя достучаться до небес не привели к положительному результату. И он сделал вывод, что люди пытаются дозвониться до Бога через «религиозных менеджеров», имея «неправильный номер»: «Та система, по которой вы связываетесь с Всевышним, стала неисправна. Все ваши звонки идут на неверный номер». Когда-то мне казалось, что проблема именно в этом, и я пытался искать в Церкви «правильный номер»: как правильно молиться, как поститься, чтобы наш голос был услышан на Небесах (Ис.58:4). Было написано много книг и статей на эту тему.

В конце концов я стал убеждаться в том, что человеческое сознание не способно воспринимать концепт о сверхъестественном существе, даже если оно существует. Люди всегда придумывают себе божество по своему образу и подобию. 

Постепенно все аргументы, которыми я оперировал для апологии православия, рассыпались. Они не учитывают достижения современного научного знания, порой ему противоречат («у обезьяны другое количество хромосом, обезьяна не может стать человеком»), а иногда являются очевидным подлогом (Благодатный огонь, истечение масла из крестов и подобное). 

Как и в случае с библеистом Эрманом Бартом, потеря веры у меня была связана напрямую не с наукой, а с моей неспособностью «оправдать Бога» за страдания мира сего: «Я образую свет и творю тьму, делаю мир и произвожу бедствия; Я, Господь, делаю все это» (Ис.45:7).
 
В итоге я превратился в агностика атеистического толка, а сегодня уже отвергаю сам концепт теизма. Назовем это антитеизм. Что это такое? Мне чужда и неприятна архаичная вера в антропоморфное небесное существо, которое гневается и мстит людям, требует заместительную жертву (искупление), дает им предписания для всех аспектов жизни, а потом грозит мучить человека огнем неугасимым. Это капризное существо одних людей приемлет, а других отвергает. Я считаю, что многие заповеди Ветхого Завета в этом смысле безнравственные. Мне кажется чудовищным то, что христиане уничтожали инакомыслящих. Равно как и недавний призыв моего бывшего начальника митрополита Меркурия «не прощать врагов Церкви». На прощание я услышал от него изумительное «Пшел вон!». Получается, Церковь любит только «своих»? Неужели за эти 2000 лет ничего не изменилось в лучшую сторону? 

В Библии сказано, что Христос собирался одарить динарием каждого человека (Мф.20:14), но в итоге вернется на землю, чтобы «праведно в пламенеющем огне совершить отмщение не познавшим Бога и не покоряющимся благовествованию, которые подвергнутся наказанию, вечной погибели, от лица Господа и от славы могущества Его» (2Фес.1:6-10). Возможно, что эти обещания «кнута и пряника» впечатляли архаичное или средневековое сознание. Но сегодня я не могу это принять. Полагаю, что уже в I веке представления о любящем Иисусе смешались с ожиданием Его гнева, ведь это так свойственно концепту теизма. Люди просто не смогли иначе описать свой опыт понимания Бога во Христе. В итоге евангелия совмещают такие противоречивые идеи о том, как Бог относится к людям.

Личность Иисуса Христа остается для меня исключительной. В том смысле, что Иисус из Назарета дал людям удивительный опыт принятия и утешения. В его общине не было иерархий и ограничений, каждый был важен и дорог: крестьянин, мытарь, проститутка и ребенок, страдающий кожным заболеванием, и психически неполноценный человек. Это превосходит все, что я знаю о человеческих отношениях. В этом смысле Иисус для меня и сейчас «божественный». 

Изучение церковной истории и христианских традиций теперь мне бы хотелось вести с научных позиций — без принадлежности к Церкви. Такой и должна быть настоящая теология как научная дисциплина. Я согласен с тезисом, что, в отличие от религиоведа, теолог постигает религиозную традицию как свою собственную (надеюсь, что 30 лет пребывания в Церкви дали мне определенный опыт). В таком случае он имеет чуть иной угол обзора, чем светский религиовед, но исключает вот эти всякие «мне приснилось» или «я ощущаю». А еще теолог не имеет права подгонять результаты исследования под привычные церковные шаблоны. Нельзя рассматривать церковь ранних христиан по более поздним моделям: с IV века церковь стала совсем другой. Например, нет смысла утверждать, что Владимирскую икону написал лично апостол Лука, как постоянно делается в церковной среде.

Чтобы кратко обозначить мое отношение к религии, хочу привести  утверждения епископа Шелби Спонга. Теизм, как способ определения Бога, мертв, нужно найти новый способ говорить о Боге. Вера во всемогущее личное божество, создавшее мир и продолжающее в нем свою активность, неизбежно противоречит науке и способствует невротизации людей. Церковь должна отказаться от использования чувства вины как регулятора поведения. Никакие внешние характеристики человека, будь то раса, пол, этнос или сексуальная ориентация, не могут использоваться в качестве основы для отвержения либо дискриминации. Только так религия может найти свое место в современном мире, не унижая людей и не разрушая их психику.
 
+10
02:55
1479