Возвращение к… 3 (Глава 9)

Архивариус смотрела на посетителя, на Кирилла с нескрываемой злостью.

— Что же вы все-таки от меня хотите?

— Справочку, — мямлит посетитель.

— Сейчас, я все дела брошу, и стану вам справочку выписывать.

— Но это же Ваша работа!

— Что? Идите вы …

То, что она произнесла беззвучно, Осипов понял, даже не следя внимательно за ее артикуляцией.

— Идите вы к секретарю, напишите заявление, оставьте его у секретаря. После резолюции начальника я вам справку и выдам.

— И сколько на это уйдет времени?

— Недели две, не меньше.

— Послушайте, но ведь две недели назад Вы мне сказали, что никакого заявления писать не нужно, приходите через две недели, то есть сегодня, и справка будет готова.

— За прошедшее время многое изменилось.

— Может быть… Сколько… Я заплачу…

— Что?

Архивариус поглядела на посетителя так, что ему показалось, сейчас она из глаз пустит молнии, и от живой плоти в девяносто килограммов на полу останется только горстка пепла. Молнии не полетели. Архивариус открыла ящик стола, не отводя глаз от лица Осипова, достала оттуда пачку сигарет, вынула из пачки одну штуку, вставила себе в щель, именуемую ртом. Затем снова полезла в ящик стола, достала коробок спичек, первые две спички нервно сломала, с третьей прикурила, пустила сторону просителя огромное кольцо дыма. Кириллу стало не по себе, что-то в выражении ее лица, в ее взгляде было нереальным, потусторонним, и ему захотелось немедленно уйти, но он словно одеревенел. Она же в третий раз полезла в стол, и в ее руках оказался огромный пистолет. Может быть, пистолет был обыкновенным, только в маленькой женской ручке, с пальчиками толщиной с сигарету он казался огромным. Лучше бы молнии из глаз, успел подумать Кирилл, а она скривила губы в зловещей ухмылке, и нажала на курок. С оглушительным «Ба-бах» Осипов ознакомился с ощущением боли, которую испытывают вурдалаки, когда им в грудь вгоняют осиновый кол. Он лежал на спине, белизна потолка постепенно обволакивало все пространство вокруг него, превращалось в жидкость. И он плавал в ней. Кирилл не любил парное молоко, он терпеть не мог запах парного молока, но эта жидкость, наверное, была именно им, потому как пахла точно так, как и оно, парное молоко. Жидкость постепенно густела, превращаясь в сметану. Кирилл не испытывал никаких ощущений, никаких чувств, висел в этой кисее, и все. Вдруг над ним раздался голос, нежный, тихий и приятный.

— Ну что ты ждешь? Тащи его сюда.

Чья-то рука начала ощупывать голову Кирилла.

— За что его тащить, он стрижен, стрижен под ежика.

Этот голос был громким, визгливым и неприятным.

— Ну, ты чего, первый раз, что ли лысого принимаем, тащи за руку. А чего у тебя лампочка мигает, громкую связь, что ли включил?

— Ничего я не включал, глючит она сегодня.

До чего же он неприятен, этот второй голос. Почему волосы короткие, он давно уже не стригся.

Сильная рука схватила Кирилла за шею, и он стал перемещаться в пространстве, не понятно только куда, вверх, или вниз, вперед, или назад, он не испытывал ощущения самого пространства. Цепкая рука крепко обхватила его шею, но ни чувства боли, ни чувства неудобства или дискомфорта он так же не испытывал. Странно, думал он, ничего не ощущает, а органы чувств действуют. И запах почувствовал, и голоса слышит, и прикосновения ощущает. Не известно, сколько он передвигался, он был вне времени, но вот он оказался в капсуле, ограниченной чем-то такого же белого цвета, он не успел осмотреться, как та же белая субстанция снова его обволокла. Он просто ждал.

— Ты, наверное, уже понял, что твое пребывание в том мире закончено, сейчас мы решаем, как с тобою поступить, в ходе принятия решения мы зададим несколько вопросов, ты должен ответить на них, – информация исходила от первого голоса.

А у Кирилла есть выбор? Он просто ждал.

— Ты ковыряешься в носу? – второй голос.

— Да.

А как можно удалить из носа что-то, что тебе мешает. Даже промывая нос водой, без пальца не обойтись.

Он ждал.

— Ты в детстве подглядывал за девочками и женщинами? – второй голос.

— Да.

А как же, как только ты узнаешь, что мир делится на мальчиков и девочек, самое большое желание познать, чем же первые отличаются от вторых. Неужели за ним настоящих грехов нет, если спрашивают у него про такую чепуху.

— Все серьезное совершенное тобою фиксируется автоматически, а за каждой мелочью не уследишь, – первый голос.

— Ты помогал соседу, когда тот мучился от абстинентного синдрома? – первый голос.

— От чего?

— Когда тот с похмелюги болел, — второй голос.

— Да.

Странный вопрос, с одной стороны коли помог, значит хорошо, а с другой стороны, похмелил, а там его и к новой пьянке сподвигнул.

— Не ломай себе башку, проверка на вшивость, — второй голос.

– Чего?

— Спокойно, это тест, просто тест, - первый.

Он ждал.

— Ну чего ты упираешься, забирай его к себе, только время зря тратим, — первый голос.

— А на хрена он мне нужен, сначала бюджет мне урезаешь, а потом сплавляешь мне это ничтожество, не интересен он мне, не убил никого, не украл ничего существенного. Жене изменял, так ты сам давно свое мнение на эту провинность изменил, только вида не показываешь. Да я бы сотню миллионов ему подобных на одного реального маньяка поменял, — визг стоял страшный.

— Не обижайся за бюджет, сам понимаешь, инфляция, если бы я тебе сказал, сколько … А чего лампочка снова мигает? Выключи громкую связь!

Он ждал.

— Если бы ты увидел на земле беспомощного птенца вылетка, чтобы сделал? – первый голос.

— Подобрал, домой принес, постарался бы выходить.

— А на хрена? Ты уже три раза этих уродов подбирал. Выходил? Подохли все! И дважды не без твоих косяков. Их часто кормить надо, каждые три-четыре часа, а ты напивался, и дрыхнул по десять часов. Не проще ли было, наступить на выродка, да раздавить его, чтобы не мучился. – здесь понятно чей это был голос без подсказки.

— Не знаю зачем, но все равно подобрал бы. Жалко.

А может быть и правда, сам убить не может, отдал бы тому, кому жизни лишить детеныша сил бы хватило. Может быть и правда, он от его ненужных забот мучился больше и дольше.

Он ждал. Что снизу стало давить на пятую точку. Было неудобно, некомфортно и неприятно. Он попробовал пошевелиться, но не получилось.

— Значит так. Рассмотрели мы все за и все против тебя. За тобою много плохого числится, если бы не одна ситуация, я и голову себе ломать не стал, потому, как не заслужил ты пока добиться милости моей, чтобы войти в число избранных.

— И что же мне теперь неприкаянной душой в этом молоке до страшного суда болтаться?

— Нет неприкаянных душ, кто Вас заставил в эту сказку поверить? Либо одна чаша весов перевесит, либо другая, третьего не дано. В общем, так, даем мы тебе шанс, попробуй в дальнейшем поступать так, что бы потом не ломать нам долго головы, определяя твое будущее. Готов?

— Всегда готов! А вопрос можно?

— Валяй.

— А почему та женщина, архивариус, так со мною поступила?

— А это и есть та ситуация, это был сбой, ошибка, и не она, и не ты в том не повинны. За всем не уследишь.

Чьи-то руки пытались снова схватить Кирилла за волосы, которых вроде бы не было, ничего у них не получалось, только ногти царапали кожу на голове, и голову нестерпимо жгло. Кирилл открыл глаза, то же молоко или сметана вокруг. Он посмотрел на часы. Часов не было. Это же надо, хотел полчасика вздремнуть после обеда, а проспал неведомо сколько. А ему ведь сегодня еще надо было в архив съездить. Эх, не успевает. Бегом.

Он поднялся с бетонного пола, и пошел на выход. Он в белой кисее не видел выхода, но он чувствовал, куда нужно идти. У самый двери из дома дом, кто-то жалобно пищал. Твою мать! Воробьиный детеныш. Слеток. Да что же ему так на них везет. Уже четвертый за его жизнь. Дай бог хоть этого выходить. Он взял воробышка на руки.