Тот, Кто Приходит Под Вечер
Он из тех, кто состряпан из противоречий.
С головы и до пят в паутине, в росе,
Он всегда появляется только под вечер,
Гасит свет и заводит будильник на семь.
Половицы устало скрипят от натуги;
Он заходит, садится ко мне на постель.
"Знаешь, - он говорит, - а на выжженном юге
Лучезарно, просторно раскинулась степь.
Ковыли ей сплетают наряд подвенечный,
И вода в родниках от полыни горька,
А весна там безумна и так быстротечна,
Как последняя в жизни любовь старика".
Вкрадчив голос его и улыбка блаженна,
Я тону в нем, как камни в холодной воде...
Семь утра. Я будильник швыряю о стену
И опять растворяюсь в потоке людей.
Я одна из толпы, мы одеты без лоска,
Кто не чокнут, тот наверняка одержим;
В суматохе простое дыхание - роскошь,
Разъедает сознание грохот машин...
Он приходит под вечер, шутя и играя,
И опять погружает в себя с головой;
Я, наверное, слишком ему доверяю,
Слепо внемля чарующим сказкам его:
"Знаешь, там, над пустыней, огромные звезды,
Там еще не ступала людская нога;
Там песок по ночам неподвижен и розов,
И бархан поднимает луну на рога".
День-деньской он блуждает далече, неведом
Ни тебе и ни мне, ни себе самому;
Да, я честно пыталась идти за ним следом
И достойней достойных стать ровней ему,
Только я из иного замешана теста:
Не таков мой рассудок и силы не те.
Там, где он проходил, как по ровному месту,
Я калечилась, ноги стерев до костей;
По ущельям, камням, бездорожью и трассам,
Под огнем батарей и напором стихий
Я карабкалась, ногти срывая до мяса;
Вместе с кровью из горла хлестали стихи;
Я корила себя за малейший проступок;
Тихий страх глыбой льда намерзает в груди:
Я боюсь стать однажды унылой и глупой,
Я боюсь, что ему надоест приходить.
Я себя извожу беспричинной тревогой,
А ему, беззаботному, все нипочем.
Он приходит под вечер, хмельной от дороги,
И твердит упоенно, взахлеб, горячо:
"Знаешь, там, далеко-далеко на востоке,
Где от пряностей ветер становится жгуч, -
Там я видел чинары, стройны и высоки,
Что сутулятся только под тяжестью туч;
Там дворцы из латуни, стекла и фарфора,
Там фонтаны полны золотого вина
И багряные рыбы в хрустальных озерах
Жемчуга поднимают на берег со дна..."
Звон будильника. Утро. Троллейбус. Работа.
Я живу между клавиш, дышу между строк.
Мой беспомощный разум избит и измотан,
Телефон у виска, как взведенный курок.
Я считаю минуты, секунды до встречи;
Это правило, норма, почти что закон:
Он всегда появляется только под вечер,
Еле слышно шепча: "Знаешь, там, далеко,
Возле речек, что сходят с ума в половодье,
Там где тигры идут по течению вброд..."
Я сумею сдержаться, стерпеть что угодно,
Я умру, только если он вдруг не придет.
С головы и до пят в паутине, в росе,
Он всегда появляется только под вечер,
Гасит свет и заводит будильник на семь.
Половицы устало скрипят от натуги;
Он заходит, садится ко мне на постель.
"Знаешь, - он говорит, - а на выжженном юге
Лучезарно, просторно раскинулась степь.
Ковыли ей сплетают наряд подвенечный,
И вода в родниках от полыни горька,
А весна там безумна и так быстротечна,
Как последняя в жизни любовь старика".
Вкрадчив голос его и улыбка блаженна,
Я тону в нем, как камни в холодной воде...
Семь утра. Я будильник швыряю о стену
И опять растворяюсь в потоке людей.
Я одна из толпы, мы одеты без лоска,
Кто не чокнут, тот наверняка одержим;
В суматохе простое дыхание - роскошь,
Разъедает сознание грохот машин...
Он приходит под вечер, шутя и играя,
И опять погружает в себя с головой;
Я, наверное, слишком ему доверяю,
Слепо внемля чарующим сказкам его:
"Знаешь, там, над пустыней, огромные звезды,
Там еще не ступала людская нога;
Там песок по ночам неподвижен и розов,
И бархан поднимает луну на рога".
День-деньской он блуждает далече, неведом
Ни тебе и ни мне, ни себе самому;
Да, я честно пыталась идти за ним следом
И достойней достойных стать ровней ему,
Только я из иного замешана теста:
Не таков мой рассудок и силы не те.
Там, где он проходил, как по ровному месту,
Я калечилась, ноги стерев до костей;
По ущельям, камням, бездорожью и трассам,
Под огнем батарей и напором стихий
Я карабкалась, ногти срывая до мяса;
Вместе с кровью из горла хлестали стихи;
Я корила себя за малейший проступок;
Тихий страх глыбой льда намерзает в груди:
Я боюсь стать однажды унылой и глупой,
Я боюсь, что ему надоест приходить.
Я себя извожу беспричинной тревогой,
А ему, беззаботному, все нипочем.
Он приходит под вечер, хмельной от дороги,
И твердит упоенно, взахлеб, горячо:
"Знаешь, там, далеко-далеко на востоке,
Где от пряностей ветер становится жгуч, -
Там я видел чинары, стройны и высоки,
Что сутулятся только под тяжестью туч;
Там дворцы из латуни, стекла и фарфора,
Там фонтаны полны золотого вина
И багряные рыбы в хрустальных озерах
Жемчуга поднимают на берег со дна..."
Звон будильника. Утро. Троллейбус. Работа.
Я живу между клавиш, дышу между строк.
Мой беспомощный разум избит и измотан,
Телефон у виска, как взведенный курок.
Я считаю минуты, секунды до встречи;
Это правило, норма, почти что закон:
Он всегда появляется только под вечер,
Еле слышно шепча: "Знаешь, там, далеко,
Возле речек, что сходят с ума в половодье,
Там где тигры идут по течению вброд..."
Я сумею сдержаться, стерпеть что угодно,
Я умру, только если он вдруг не придет.