готов!

О что ты плачешь, глухое приведение, воспоминаний тень ночная. Зачем зовёшь меня с собою? Зачем кричишь передо мной? Ты та глухая тень, подстерегевшая перед смертью, когда всё чудилось, да так, что страшно стало. Когда на землю тьму пролили, пришёл за мною долгожданный гость, пошёл за ним я в путь, ведь так душа давно мечтала. Она рвалась куда-то в даль, туда, где никогда я не был, туда, где счастье я хотел сыскать. 

Я жить любил, и смерти ждал с любовью, и я в обьятия все принял. Я ждал лишь часа, ждал лишь срока, и час мой наконец настал. Я вспомнил ночь и слёзы, что пролитыми были у её постели, когда любимая моя, та пасторова дочь, последний испустила вздох. Я вспомнил те цветы, что так любила дорогая Мэдж, её ванильные гелиотропы, те, что так желала получить, те, что в сад мой с её кончины не нашли дороги. Наполнен сад мой синевой, цветком её, и дуновением ветра. Я вспомнил то окно, горевшее в ночи, приподнятую занавеску, что дрогнула в ночной тени, когда взывал я к Мэдж, взывал я к звёздам. Мне чудилось тогда? Не знаю. Быть может я сходил с ума. Я вспомнил путника, что мне сказал однажды, как на равнине всё стремится вверх. 

И обо всём мне снился долгий сон, и о равнине, о долине, солнцем освещённой, о Марджори, о путнике, о звёздах, рыбах, снова о равнине. И обо всем, чем был я вдохновлён, мне снился долгий-долгий сон. 

И скрип колёс у колесницы, который ждал так много лет, сказал мне, что пора идти. В мой самый-самый долгий путь, в который Мэдж ушла когда-то, в который все уйдут. И не вернутся, как когда-то не вернулись облака, и те солдаты ровным строем, и путник тот, открывший взор. 

Тот лекарь, что назвался Смертью, проводил меня туда. И под руку пошли мы к тёмной колеснице, что не давала ночью спать. Готов. Готов! В последний путь, в мой долгожданный путь!

Не плачь, не плачь, глухое приведение, ведь о тебе не помню я. Иллюзия ли ты, иль ветра дуновение, воспоминания, что больше не дано понять? Тебя покинул, с тобою не пошёл, я Смерти в руки отдан.

Ты не кричи, не говори со мною, не помню больше я ни слёз, цветов не помню, и не помню звёзд, не помню рыб и сна, не помню колесницу. Своей бездвижной жизни, я ждал последнюю страницу.