Земля была большой и плоской,
и разделялась по дворам,
граница шла по Дибуновской —
все «наши» здесь, «не наши» — там.
Но мы в одной учились школе,
в один ходили детский сад…
вот так — Монтекки поневоле
и Капулетти невпопад.
К Джульеттам бегали Ромео,
для них преград, известно, нет,
их били больше для примера,
но не в присутствии Джульетт.
Её — в подъезд, чтоб не видала,
просили парня снять очки…
Он уходил, гордясь фингалом,
она — сбивала кулачки.
Сюжеты этой вечной драмы —
нетленки в песнях и стихах,
и завуч с классной, как Вильямы
строчили красным в дневниках.
У поколений грани тонки,
на Дибуновской тишь да гладь,
пришла пора стареть девчонкам,
мальчишкам — пить и умирать.
Сильны геномы коммуналок,
но нынче, в мозглом ноябре,
мой от Гальяно шарфик жалок,
и…неуместен в том дворе.
и разделялась по дворам,
граница шла по Дибуновской —
все «наши» здесь, «не наши» — там.
Но мы в одной учились школе,
в один ходили детский сад…
вот так — Монтекки поневоле
и Капулетти невпопад.
К Джульеттам бегали Ромео,
для них преград, известно, нет,
их били больше для примера,
но не в присутствии Джульетт.
Её — в подъезд, чтоб не видала,
просили парня снять очки…
Он уходил, гордясь фингалом,
она — сбивала кулачки.
Сюжеты этой вечной драмы —
нетленки в песнях и стихах,
и завуч с классной, как Вильямы
строчили красным в дневниках.
У поколений грани тонки,
на Дибуновской тишь да гладь,
пришла пора стареть девчонкам,
мальчишкам — пить и умирать.
Сильны геномы коммуналок,
но нынче, в мозглом ноябре,
мой от Гальяно шарфик жалок,
и…неуместен в том дворе.