Возвращение блудного деда.

Двери электропоезда с громким шипением растворились. На платформу вышли немногочисленные пассажиры, среди которых ничем не выделялся пожилой мужчина. Разве только тем, что он в отличии от других выйдя растерянно огляделся и не поспешил вслед за остальными к краю платформы, а не спеша направился к стоящему на той же платформе мужчине, примерно его же лет.

- Извините, мне в Кирьяново нужно. Как отсюда добраться можно?

- Если честно, сейчас не знаю, как лучше. Ходит один автобус в обед, мимо того Кирьяново проезжает. Так он уже ушел. Другого сегодня не будет. Есть еще один автобус, да только от его остановки до твоей деревни километров будет пять лесом. Бери такси. Вон один торчит, иди, пока не заняли.

- А сколько на такси.

- Да меньше чем за пятьсот наверняка не поедет.

- Спасибо!

Приехавший дед отошел, залез в карман, пересчитал помятые бумажки, направился в сторону стоящего в ожидании клиента такси.

- Нет дед! За пятьсот не поеду. Там дорогу разбили. Туда, обратно, считай подвеску перебирай. Тыща!

- Спасибо!

Дед прошел к автобусной остановке, долго и внимательно рассматривал расписание. Пять километров не марафонская дистанция, а лес он в прошлом изучил до последнего куста орешника. Полчаса подождет. Дед поставил небольшой баул на землю, сел, закурил.

Автобус пришел вовремя. Привез до места по расписанию. Дед вышел и, оглядевшись, спустился по тропинке с шоссе, вошел в лес. Насколько он помнил, эта дорога делала по лесу замысловатый крюк, где-то через километр, полтора километра, с нее должна уходить тропинка в сторону, коли идти по ней, дорога сокращается чуть ли не на половину. А вот, кажется, и та тропинка, шаг влево и в густой лес с проселочной дороги. Недолго шел дед по тропинке. Она становилась все менее и менее заметна, и вот наконец совсем исчезла. Не стоило ему искать продолжение этой стежки-дорожки дальше, чего он сделал. Дед заблудился. Куда идти, чтобы прямиком через лес попасть в нужную деревню? Как выйти на тот проселок, с которого он по своей глупости сошел? Дед не знал. Покрутившись немного на одном месте, дед сел на поваленное дерево и заплакал. Вот так! Столько лет он ждал этого дня, а дождавшись в пяти шагах от нужного места заблудился.

- Эй, ты чего?

Сзади хрустнула ветка, дед обернулся. Неподалеку стоял с корзиной, полной грибов грибник.

- Да вот, заблудился!

- Какого же хрена в лес пошел, коли не знаешь его.

- Да знал вроде, раньше, видно забыл, дорогу хотел спрямить, в Кирьяново мне нужно.

- Так здесь недалеко, поднимайся, иди за мной, я тебя на тропинку выведу, по ней точно выйдешь, не заблудишься.

Спасибо грибнику, лес укорачивает расстояния, и сжимает время. Дед вроде и прошел совсем ничего, лес сначала стал редеть, потом вовсе закончился, с опушки леса открылся вид на деревню. А вон и дом, куда шел старик, высокая крыша дома издалека заметна.

Калитка была закрыта изнутри. Дед сам когда-то выводил кнопку звонка на калитку, но сейчас она разбита, провода были оторваны. Дед поколотил по доске калитки. Раз, поколотил, два, три. Никто на его стук за забором не ответил. Ответили сзади. Ответила немолодая женщина, по всей видимости жительница этой деревни.

- Ну чего колотишь? Чего? Нет там никого? В прошлый выходной были, а на эти выходные не приехали. Нет там никого.

- Как нет? Я же телеграмму давал!

- Ну не знаю, чего ты там давал! Сказала нет никого, значит нет!

Холодные сентябрьские вечера. Дед сидел на лавочке у калитки, ежился от холода, и ждал. Может быть, чего-то случилось, вот - приедут, вот - встретят, вот - примут.

Девять лет здесь старик не был. Сидел старик. Сидел в тюрьме. Никого он не убил, никого не изувечил, никого не ограбил. А девять лет отсидел. Сел мужиком а вышел дедом. Делом своим дед до посадки занимался. Миллионами не ворочал, но и от бедности не страдал. Вот и участок в этой дерене в свое время купил, и дом здесь построил.

Работал дед не покладая рук лет семь. Одна беда - не платил никому, никого не прикармливал, ни бандитов ни ментов. Вот и стал в одно время и тем и другим неугодным. Уж таким в то время мужик вором и мошенником предстал перед всеми, согласно его уголовного дела, что клейма ставить негде. Пока таскали мужика по судам, он от греха подальше дом этот на дочку перевел. Уж больно зять был услужлив да участлив. А суд доводы следователя принял, посадили мужика на девять лет. Два года назад жена померла, и дочка писать перестала. Выходя из тюрьмы дед дал телеграмму дочке. Мол, выхожу, мол, буду в деревне такого-то. И вот, он у калитки, а за калиткой никого нет.

- Ты чего сидишь, ужо и не приедет никто. Воскресенье сегодня, а они под вечер в воскресенье всегда в город уезжали. Иди, чего мерзнуть?

- Некуда мне идти. Не знаю я адреса их теперешнего, квартиру они поменяли.

- Хочешь молочка принесу.

- Да не откажусь.

Та же женщина, окликнувшая его днем, принесла полулитровую банку молока и горбушку белого хлеба. Старик ел и пил с жадностью, и его старания скрывать это, не помогали. Женщина с жалостью посмотрела не него присела рядом.

- У меня там картошка горячая, огурцы да помидоры соленые, коли не побрезгуешь...

- Не побрезгую, - улыбнулся старик. - Извините, а два года назад, из этого дома никого не хоронили?

- Как не хоронили!? Веру хоронили. Хорошая женщина была, добрая. Рак за полгода съел.

- Веруня! Вера! То жена моя!

- Как жена? А чего же на похоронах не был, чего же не жил здесь?

- Не мог. В тюрьме сидел.

- В тюрьме? - женщину подбросило с лавочки. - Ладно, пойду я. Мне еще скотину поить надо.

- Да, да, извините! А где она?

- Как где, на кладбище!

- Это я понимаю, где она лежит на кладбище, вы знаете?

- Отчего же не знать!? Знаю. На последнем ряду вправо, и почти в самом конце. Крест у нее деревянный. Вокруг памятники одни, а у нее крест деревянный, сгнил почти.

Старик поднялся.

- Спасибо, сколько я вам за молоко должен?

- Да брось ты! Не смешно. Эй, ты куда?

Дед остановился, обернулся.

- Пойду Веру проведаю.

- Это сейчас что ли?

- А что здесь такого? Пойду, проведаю. Сердце чего-то щемит сильно, может успокоится, после свидания.

- Вот ведь скрытные какие, - глядя вслед старику, покачала головой женщина, ни Вера, ни дочка с зятем ни разу и не заикнулись, что муж и отец тюремщик.

В сентябре холодные вечера, ночи и утра. Но дед, сидевший на лавочке у могилы с полусгнившим крестом холода не чувствовал. Он и сам был частичкой того холода. Стал ночью частичкой того холода.