Ад

Я знала, что попаду сюда, еще до того, как попала. Нет, табличек с надписью «Ад» не было. Были обычные ворота, такие, знаете, как на советских гаражах — крашеные вроде бы в один цвет, а чувствуется под чешуей краски весь спектр радуги. И ржавчина. И еще скрип со всех сторон. Постоянный скрип — досок под ногами, цепей на кандалах, весел в уключинах, песка на зубах. Я знала, что попаду сюда, поэтому была спокойна и не боялась. Очередь передо мной была длинная-длинная, даже удивительно, сколько людей умерло вместе со мной. Еще удивительнее, что все мы оказались в аду.

— Это же ад? — спрашивала я периодически кого-нибудь из очереди.

— Да, да! Ад, ад!

— Ад, деточка, не сомневайся.

Очередь двигалась медленно-медленно, пейзаж менялся из летнего в зимний, пустыня смывалась бурным морем, а мы все шли и шли, а потом плыли и плыли, шли и шли, плыли и плыли, очередь то мелела, как Волга летом, то опять начинала бурлить и наполняться новыми лицами.

Кого-то уносили злые волны — просто слизывали с берега, как лошадь слизывает соленый пот с руки всадника. Кто-то начинал есть песок и давился им, и корчился вдоль обочины. Кто-то  просто бегал вдоль змеиного тела шеренги и кричал, кричал, пока не затихнет.

— Бе-елый пудель ша-аговит, ша-аговит, черный пудель ша-аговит, ша-аговит[1]… — тянул нежным детским голоском какой-то парень передо мной. Он пел эту странную песенку уже долго-долго, мне кажется, что я только ее и слышу, даже не могу сказать как давно.

— О чем вы поете? — спрашиваю его, — такие знакомые слова, такая, вроде бы, знакомая мелодия, но я ничего не понимаю.

— Не знаю, смысла нет, — отвечает парень, — это же ад.

— Ну, еще не ад, мы же только идем, ад — впереди. Говорят, что должны быть еще одни ворота. А потом лестница и пытки…

— Но когда будет — будет ад.

— А что там, в аду?

— Не знаю, темнота, я очень боюсь, что темнота.

— Да нет там ничего, сколько уже идем — а ничего. Даже чертей никто не видел. Может, это и не ад вовсе.

— Не ад, не ад! — раздается со всех сторон, толпа останавливается, все ищут того, кто это сказал. Но никого нет, никого нет, и очередь продолжает ползти вперед, ад где-то там, еще далеко…

— Бе-елый пудель ша-аговит, ша-аговит, черный пудель ша-аговит, ша-аговит…

И вдруг какая-то старушка впереди падает на колени — маленькая, похожая на сморщенное яблоко, с очень длинными волосами, которые тянутся за ней грязным мочалом. Я видела ее, когда только попала сюда, ах когда же это было, когда же это было? Но совершенно точно, это она, только волосы стали еще грязнее, еще длиннее, еще отвратнее. Старушка падает в грязь и начинает кричать, отбрасывая от себя змеиные пряди.

— Это ад, это — ад!

— Что с тобой, Ева? Что ты?

— Я поняла, каким будет ад, я поняла!

— Каким же, Ева? Как нас будет мучить дьявол?

— Он заставит вас ждать, — выкрикнула она и замолчала.

И мы все замолчали. А потом парень впереди запел:

— Бе-елый пудель ша-аговит, ша-аговит, черный пудель ша-аговит, ша-аговит…