ВОЛЯ

Я устал тогда от конкура. Просто была весна. Та самая её тревожная часть, когда лопаются почки и воздух насквозь пропитан желанием. Лошади не то чтобы дуреют- они уходят в изумрудную долину, где резвятся ,как свободные единороги. Приводить их в чувство лень и бесссовестно. Да и, по большей части, бесполезно, а так же мучительно. И для всадника ,и для лошади. Нужно было б переждать этот момент,  но даже для любителей в это время бездарно составлялось расписание выступлений.  А я не люблю насилие. Мне надо согласие.

Поэтому я  ушёл на выездку. Там мы и встретились с Ханом. Трёхлеток. Но слишком матёр для трёхлетка. От него отказывались даже на выездке. Самое моё. Числился орловцем, но даю голову на отсечение, текинец всё же подпортил ему и кровь,  и характер. И  внешне- слишком суховат круп, нервная спина, да и посадка головы- отойди подвинься. С ним только только начали серьёзно работать. Он давал результат...и тут же не давал. Этот неровный, вздорный характер и сделал из него отказника. 

Поладили мы не быстро, но поладили. Сначала мы дружно заводились. С пол- оборота. А потом я понял. Чем выше моя раздражительность, тем старательнее он её переплёвывает. И я успокоился.Разрешал  перебеситься. Думал о весне, о девушках , о зеленеющей сизой дымкой вдали роще. Хан ступорил. Как так? Нет реакции, ну а тогда - смысл? Удивился, а потом зауважал. Ему пришлась по нраву моя выдержка. Работали мы играючи . С ним нельзя было по другому. Незаметно наши игры перешли в привычку и я получил отличного выездного. Немного с кривой башкой- но кто из нас не грешен?

А потом появилась эта каурая бестия. Даже имя было созвучно- Бетси. Вот она то и была чистых орловских кровей. Красива- ни о чём не говорит. Идеальна по стати. Тонкое сочетание женственности и мощи. Редкое для кобыл такого класса сочетание.Из всего нашего жеребятника она выбрала моего дурачка. И он поплыл.

 Кто нибудь видел, как они кокетничают? Женщины- в очередь на обучение. Озабоченная своими рабочими моментами она вмиг преображалась при его появлении. Откуда что бралось-закидоны головой , кругали вокруг себя, стойки, как напоказ. И такие свечки  по команде с косым зрачком- видал какая я?

Но стоило только ему приблизиться, только чуть двинуться в её сторону- мёртвый и холодный лёд презрение даже я чуял спиной. Куда тебе ,полукровке!

Как он страдал, мой мальчик. И как я жалел его, кто бы знал. Я старался переставлять часы тренировок, но , как назло, Бетси тоже переставляли нам вдогонку. После занятий мы выходили в загоны расхаживаться. И я почувствовал его нутром, когда Хан дёрнул уздечку. Я знал, что это пик. Что я не удержу его. И понимал ,что будет дальше. Что своей неширокой, но стальной грудью он ,порвав кожу, снесёт изгородь... Я понимал, потому что сделал бы это и сам...я понимал ...и отпустил. К ней.

Ловкой ,убористой рысью он набрал бег за доли секунды. Я закрыл глаза. Но в хрустальном воздухе , звенящем апрельском воздухе в небеса рванулся  дикий лошадиный стон...на полпути он встал ,как вкопанный! Застыл. Постоял минуту, в течении которой во мне молотом колотилось его сердце. Развернулся и пошёл ко мне. Он шёл и я явственно видел кровавый след на вытоптанной и пожухлой прошлогодней траве. 

Хан положил мне на плечо свою точёную текинскую головку и пока мы шли к деннику, я держал ладонь на его влажной щеке. Я знал, он больше никогда не заметит её...и вспоминал, вспоминал.

Духмяный луговой полдень, покос...деда. " Ирма ,кликни меня от реки." Я никогда не раздумывал над его просьбами- мешало крайнее доверие и уважение. И кликнул.   Он встрепенулся, спустился по тропе, но возле самого берега свернул в ивняк. Его долго не было и я пошёл за ним, до краёв переполненный какой то странной тревогой. Они стояли друг напротив друга . Дед и женщина. Нездешняя по одежде. Маленькая. Маленькая и...некрасивая. Злобно решил для себя я. Они не прикасались друг к другу. Но тот миллиметр пространства, который был между ними медленно раскалялся докрасна. И дед обернулся. Стыдно ,невыносимо стыдно для меня. И посмотрел за мою спину. Туда , где махало граблями косами всё наше огромное семейство. Повернулся и пошёл. Ко мне, но мимо меня. Подобрал брошенную по пути косу и с тихим и невыносимо больным стоном хряснул её черенок о колено. Я шёл за ним до самого нашего надела по чему то красному и скользкому. Или мне так казалось.

" Аннушка!" Тихонько позвал он от тропинки и бабушка подошла. И тогда...тогда , как Хан он тихонько положил голову ей на плечо, хоть и не приняты были у нас публичные нежности.

Воля, эта стальная воля - зачем она? Всё думаю и думаю я. Сохранить себя для других, отказаться от себя во имя... нет, нет...неправильно.

Есть в ней странный и особый смысл. Власти над собой, недоступным никакому рабству.