Тайна таёжного зимовья.

Велика и безбрежна тайга сибирская, с морем-окияном сравнима, сколь тайн она хранит по сию пору, нам неведомых – манят-притягивают и одновременно пугают её просторы людей, пришлых  когда-то в стародавние времена на веки вечные в эти земли, за их волю вольную, щедрость природную и богатства потаённые, не каждому в руки дающиеся.

Так вот, на одной из речек перекатных, безымянных обосновалось неприметное с больших дорог и рек поселение Угрюмое о тридцати трёх дворах с малой пристанью, сельсоветом, школой при двух учителях из числа эвакуированных да факторией, можно сказать, градообразующим учреждением в сей глухомани. Люд, в основном, был простым, рыбалил, охотился, заготовлял пушнину, рыбу, дары таёжные, кое-что стоящее, не для глаз людских, завидущих на недра ископаемые, блеск коих меняет облик человечий несказанно на разные стороны – а к чему это я поворачиваю разговор, то, не спешите, узнаете маненько позже…

После прогремевшей над миром войны мужеского населения в Угрюмом стало в разы меньше – всё больше старухи, бабы да ребятишки. Но куды ж власть и порядок без мужиков-то! Особенно выделялись, были, так сказать, на виду трое: начальник фактории Женя из обрусевших казахов, согласно документам, Жанболот Абдилович Болотбаев, или, промеж односельчан, «Жаб болотный» за безобразно-мерзкую бородавчатость на обрюзгшей малорастительной мордуленции, склизлость и прижимистость во всём, чего касался своими загребущими четырёхпалыми костлявыми щупальцами; местная власть была всегда у него под рукой в лице одноногого председателя сельсовета Пещерского Еремея Иудовича, что за определённую мзду от щедрот хозяина жизни потакал всяческим его прихотям (да чего уж говорить об этой мелкой сошке местного розлива, когда сам начальник райпо Жамнов Тит Пудович благоговел перед своим подчинённым); и всё-таки мир не без добрых людей – крепкий мужик казацкого роду-племени Тихон Евсеич Светляков слыл на селе за самого смелого и правдивого, невзирая на малый росток и телесную увечность, полученную ещё в детстве, первейший охотник-добытчик семью, троих деточек ненаглядных содержал в достатке и сытости, и на честном слове с любовью к праведному труду. Его старшая, отрада, надёжа и опора, Дарёнка-Дарьюшка-Дарья росла всем на загляденье, многое перенимая от батеньки. Пока ещё младшие Тишка и Мишка тоже обещали стать достойными продолжателями Светляковских традиций. Жалко, матушка доброго семейства Полина Тихоновна, Полюшка, не порадуется сему счастью, скончавшись сразу апосля родов долгожданных мальцов-наследников. Слава Богу, помогает бабка Арина Ильинишна, на вид здоровее здоровых, что утешает Тихона Евсеича, в душе мечтающего дожить с ней до внуков и её, стало быть, правнуков…

Всё до поры, до времени на селе шло своим неспешным чередом, по крайней мере на поверхности, тихо-мирно. Каждая семья жила предначертанной свыше жизнью, изредка сходясь в фактории при сдаче добытого нелёгким таёжным трудом в обмен на бакалею, мануфактуру да кой-какую обувку себе и детишкам малым, пока однажды чудовищным образом не пересеклись пути-дорожки на охотничьей тропе Жаба болотного со Светлячками, как их по-доброму за глаза обзывали. Исход стал печальным для обеих сторон, хотя всё могло бы сложиться иначе, не ценой человеческих жизней, если бы не это треклятое таёжное зимовье на дальних погибельных болотах, на которое совершенно случайно наткнулся Тихон, преследуя ловко ускользающую от него по глубокому снегу кабанью семейку…

Как опытный следопыт-охотник, знаток с детства лесных дебрей, Евсеич, конечно, от стариков слышал об этих непроходимых зловещих местах, покой коих охранял, по поверьям, дух неуспокоившейся долганской шаманки, жившей здесь давным-давно. Будучи реалистом до мозга костей, подобным россказням шибко не доверял, но старался, не искушая судьбу, без надобности сюда нос не совать – охотничий азарт не в счёт, правда, почти настигнутая добыча в болотах как бы вдруг на глазах исчезла, растворилась в морозной молочной дымке – вместо неё уставшему взору предстало неизвестно чьё зимовье с двумя слюдяными глазами-оконцами, что манили, непреодолимо тянули зайти, обещая долгожданный отдых вконец измотавшемуся зверолову – и он, отвергавший страхи потустороннего мира, смело вошёл в неведомое жилище… Дверь сама приоткрылась и сама же плотно захлопнулась за ним.

Внутри не было ничего пугающего: обычная охотничья избушка, правда, очень просторная, чистая, как будто только что кем-то прибранная, на широких уютных нарах белые мягкие оленьи шкуры качественной выделки – удивляли лишь отсутствие печурки или, на худой конец, камелька, при этом отчего-то было очень тепло до сонной неги во всём теле, вместо спёртого обычно воздуха витала свежесть с едва уловимым вкусом цветущего иван-чая и заваренного брусничного листа…

Поиски съестного перед наваливавшимся сном не имели успеха – зато в неглубоком подполе окончательно обалдевший взрослый человек Тихон Евсеич узрел холщовые мешки с золотыми самородками и объёмные берестяные туеса всё с тем же золотом, но уже песком!!!

От вида такого бесхозного несметного богатства, никем не охраняемого, охотник поплыл, усилившиеся ароматы с каждым вдохом всё ощутимее кружили голову, тянули на нары с многообещающими райскими видениями божественного счастья здесь и сейчас – последнее, что увидел теряющий сознание несчастный человек, было нечто, похожее на тень косматой старухи в кухлянке, заходящей в это зимовье, западню, на самом деле, для наивных заблудших душ, далее – непроглядная тьма небытия.

Дома отца семейства ждали до последнего, домочадцы места себе не находили, ни в какую не веря в неотвратимое… Враз повзрослевшая Дарья с каждым новым рассветом обходила все урочища, охотничьи угодья, где они вместе ещё недавно так удачно охотились – без дорогого сердцу родителя тайга гляделась враждебной, убиенно мрачной, даже в солнечный вроде день… Следов почти никаких, несколько раз натыкалась на отцовы памятные зарубки, но они были сделаны давно и о настоящем положении дел ничего не говорили. Круг поисков от отчаяния расширялся и расширялся, приходилось ночевать на маршруте, дабы с первыми лучами солнца снова продолжать бесконечный путь в надежде найти хоть какую-нибудь зацепку… И вот однажды настырная Дарья, нутром почуяв верность направления, вышла-таки на те самые болота, где так нелепо сгинул её батя!

Но перед этим следует признаться, что в селе равнодушных к случившейся трагедии не оказалось – все сочувствовали горю Светляковых… Особенно, как это ни странно, усердствовал сам Жаб болотный, зачастивший после потери кормильца на его подворье да с подарочками, вкусностями всякими, якобы, для детишек малых – и это несмотря на недавнюю затаённую обиду из-за категорического отказа родителя Тихона Евсеича отдать за него, пренеприятного с любого бока жениха, пусть и обеспеченного, трепетное создание не про его честь, вернее, бесчестие. Так он зачал по пьяной лавочке засылать к любящему отцу своих властных собутыльников-дармоедов: если Пещерский ещё пробовал по-лисьи мягко увещевать сельчанина, обещая тому несусветные блага и почести с собственного плеча за короткое согласное «да», то Жамнов действовал грубо и нахраписто, искренне удивляясь несговорчивости какого-то нищего крестьянина, осмелившегося перечить районной власти в его лице – в общем, Жабу болотному впервые пришлось несладко посреди сладкого изобилия, ему, владельцу не только этой задрипанной фактории, но и великой земной тайны из самого её чрева – с помощью оной он может стать властелином мира, купив любого со всеми потрохами, да вот, подишь ты, так-то оно так, а, выходит, истинное счастье на рынке тщеславия и корысти ни в розницу, ни оптом не продаётся, хотя человек слаб и переменчив – прогнётся и эта, когда и не такие ломались, пропадали за золото, воочию увидев несметные сокровища Жанболота Болотбаева, как и отец сопливой гордячки, не сумевший совладать, вопреки закалке и силе характера, с нахлынувшими чувствами…

И что же тайна сия означает, и почему она до сих пор неизвестна людям при всём её величии? Сказочный таёжный туман рассеивается, уступая место правдивой истории, произошедшей с Жабом болотным лет десять тому назад, дело ещё до войны было… Собрался он как-то в места заповедные побаловаться очередным новеньким ненашенским ружьишком «Зауэр», просто пострелять, себя показать – сама добыча того естественно не интересовала. С непривычки тогда немного заплутал, увлёкшись паршивой куропаткой, что завела горе-охотника в таинственные болотные края, где и увидел в закатных лучах подозрительно слепящий взор кочкарник – рискуя от элементарно праздного любопытства провалиться в топь, подобрался поближе и… обомлел до жадного ужаса, до вставших дыбом волос и проливного пота с ознобом: небольшой островок суши посреди моря жёлтой воды и жижи аж до самого горизонта ломился от самородного золота – сразу набралось с полмешка, что домой не притащишь, соплеменникам не покажешь – до заветной поры тайна пусть останется тайной там, где она явила ему свой волшебный лик…

За лето срубил неприметное с берега зимовье и взялся под ним рыть шурфы, учуяв хваткой натурой близость золотой жилы с нескончаемым запасом драгоценного металла – так наш Жаб проник в подземные пещерные лабиринты, через которые протекала необыкновенная золотоносная речка. Берестяные туеса быстро наполнялись легко намытым золотым песком, вскоре им было обнаружено место в верховьях, где сама природа-мать своим каменным лотком намывала ему его в слитках самой причудливой формы – туеса сменили мешки, отпала необходимость самому корячиться простым старателем, когда подземные силы у Жанболота в услужении – знай себе, собирай богатства, как грибы в лесу!!! Да вот как укрыть всё это от посторонних завидущих глаз без риска обнаружения себя и этакой казны, сравнимой уже аж с гохраном целой страны?!

Летом ещё куда ни шло: никакому острому охотничьему глазу с суши не заметить ловко замаскированное за камышами, кочками зимовье, да и топь не подпустит близко, в мгновенье ока засосёт без следа и следствия – а вот зимой рано или поздно кто-то сумеет проникнуть в святая святых, и тогда пиши пропало, но природа и тут подсказала выход, убийственно, в прямом смысле слова, простой до жути: два-три раза Болотбаев пытался стараться и зимой, но концентрация сладко-ядовитого газа, просачивающегося в подземные пустоты, становилась в разы больше, чем в летние месяцы, отчего он сам чуть было не погиб на месте – удалось на последнем усилии воли выбраться на поверхность, но это-то и навело на мысль не прятать драгметалл, а наоборот выставлять напоказ возможным случайным первооткрывателям сего сказочного богатства – коварный Жаб замаскировал вход-разработку в закрома под неглубокое подполье, где горкой сложил мешки со слитками, ёмкости с рассыпным золотишком; человек, увидевший неожиданно столько добра, уже эту избушку сразу покинуть не сможет, в считанные минуты сходя с ума и от невиданного блеска сокровищ, и от запредельного скопления в небольшом пространстве галлюциногенного яда. Вот так и погиб Дарьин отец, в последние секунды жизни заметивший входящую в зимовье тень, якобы, долганской шаманки, что, на самом деле, была тенью Жаба болотного – он, конечно же, мог ещё спасти несчастного, но золотой телец затмил в мелкой душонке всё человеческое, даже погребсти не дал по-христиански в земле, дабы никто не наткнулся на безымянную могилку, не докопался до истины, а шепнул снести тело, завёрнутое в мешковину, в один из дальних тупиков подземного царства, где его никому ни за что и никогда не сыскать – нет тела, как говорят следаки, нет дела, поищут-поищут да и успокоются ещё одним глухарём, каковых в тайге развелось немало.

После столь пространного большого отступления вернёмся к нашей убитой горем Дарьюшке, не теряющей всё-таки слабую надежду отыскать батюшку живым, тем более, она так близко подобралась к цели поисков у неведомых ей ранее болот, заметённых свежим нетронутым нигде снегом. Как примерная ученица отца-охотника, Дарёнка сразу же выхватила глазом на белом саване таинственные слюдяные оконца, заманивавшие несведущую жертву в силки без единого шанса выбраться из них.

С самого порога при первом же взгляде на убранство зимовья девушку пробил озноб: она увидела на крюке простенка висящую отцову берданку, кою не спутает с тысячами других ружий, и, тем более, его старинный нательный крест, передаваемый в роду Светляковых по наследству, пусть на простой бечеве, но работы искусной, знатной, не всякому мастеру под силу – медведем-шатуном тут же навалилась безысходная слабость от осознанной бесплодности долгих поисков: отца нет, его убили – но кто, зачем, за что, ведь тот никому на свете плохого не желал и не делал???

В таком состоянии её неожиданно для себя и застал Болотбаев, по-хозяйски ввалившись в свою потаённую нору. С яркого наружного света сразу не заметив несчастную, принялся шебуршить золотыми самородками в мешках, раскладывая их, как пасьянс, на столе у окон, упиваясь царём Кащеем видом злата, принадлежащего только и исключительно только ему.

-Зачем вы убили моего отца?! – этот вопрос из сумрака зимовья обухом по голове прибил негодяя, заставил уткнуться от ужаса мордой в слитки. Абдилыч чуть было не обделался от такого прямолинейного разоблачения, но через несколько секунд замешательства пришёл в себя, узрев на нарах сидящую бледно-серую дочь охотника с берданкой и крестом в руках, неопровержимыми доказательствами вины.

-Раз уж ты сама пришла сюда, скажу всё без утайки…Отца твоего я не убивал. Вещи нашёл в тайге, собирался снести их в милицию – за тем и пришёл. Ты ж, как сама охотница, излазила тайгу вдоль и поперёк. Искала отца вон сколько времени, но встречалось ли тебе хоть одно захоронение на пути – уверен, что нет!

-Я сейчас лично пойду в милицию, чтобы отнести всё это. Там разберутся, виноваты ли вы, дядя Женя, или не виноваты.

-Зачем же тебе апосля стольких дней поисков ноги бить – я могу снести всё туда, куда следует. А тебе потом, Дарьюшка, стыдно будет за напраслину, на невинного возводимую… К тому же, ты знаешь, что я сватался – до сих пор не оставляю надежд быть вместе. Думаю, отец твой сегодня бы меня поддержал, если б мог видеть, как вам тяжко живётся нонче-то! Глянь-ка, сколь у меня золотишка намытого – всё твоим станет, дай лишь слово! Царицей земной сделаю!

И Жаб принялся сыпать самородки из многочисленных мешков и мешочков к ногам возлюбленной…

-На кой ляд мне оно, ведь счастье на него всё одно не купишь и отца с маткой не воротишь! Да и не ваше то, что принадлежит народу! А один вы вскоре сами зачахнете на энтой куче без душевного тепла и поддержки. Жалко вас и простить почему-то душа не велит…

На этих словах Дарья от усталости, всего пережитого и усиливающегося в воздухе запаха ядовитого газа сползла с нар на пол, стремительно погружаясь в небытие.

Волком учуяв всю тщету предпринятых мер по спасению обоих, Болотбаев на уже ватных ногах бросился к выходу – свежий по-весеннему воздух отрезвил, привёл в чувство христопродавца, подперевшего за собой ещё и дверь колом для пущей убедительности, хотя жертва и без того была обречена на погибель.

Почти всю весну Жаб болотный проторчал в опостылевшей фактории, стараясь быть на виду всего населения, пока шли безуспещные поиски теперь уже самой Дарьи Светляковой, которая таким же таинственным путём исчезла в таёжных дебрях, как и её отец. Бабка Арина Ильинишна не снесла горя потери самых близких сердцу людей, слегла, быстро истаяв свечкой через месяц с небольшим. Малолетние Тишка с Мишкой остались сиротами – всё поселение с узелками пирожков и сладостей вышло провожать несчастных мальчишек на пристань, когда за ними прислали тётку-чиновницу везти в районный интернат, где они будут жить и учиться до совершеннолетия. Плакали и рыдали навзрыд так же горячо, как и по покойникам, хотя ничего другого предложить не могли: из родни в селе не осталось никого, даже самой дальней…

Жаб болотный из окна фактории на взгорке мрачно наблюдал за прощанием с последними Светляковыми, всей подлой натурой торопя произошедшие события, в поле зрения коих из-за немощи следственных органов не попал, отделавшись формальной объяснительной, как уважаемый в районе человек с безупречной репутацией. Его тянуло со страшной силой в зимовье прибрать, замести за собой последние следы последнего преступления да и отогреться остывшей душой у злата не помешает, вновь ощутить себя хотя бы властителем подземного мира, коль наземный пока воспринимает его всего-навсего за мелкого жалкого начальничка фактории.

И вот он, наконец-то, у вожделенной цели! Но что это, – Жаб болотный впервые схватился за сердце – где его вход в рай, царство роскоши и всемогущества?!

Таёжное зимовье вместе со всем болотом ушло-кануло под мутными водами разлившегося морем нового озера в результате невиданного за сто лет таяния льда и снега где-то высоко в горах. Волком-подранком металось по берегу, выло, рыдало, стенало двуногое существо, палило из «Зауэра» в воду, призывая силы подземные на помощь – давящая каменной глыбой тишина была безответна. Отбросив ствол, Жаб в воспалённо-горячечном состоянии разума вошёл в пучины водные в сумасшедшем порыве вернуть хоть что-то из былого величия, нырнул в предполагаемом месте входа в зимовье и… больше не вынырнул – тяжёлые свинцовые воды навсегда отрезали ему путь возвращения к людям.

Вместе с сошедшим с земли злом как-то сразу исчез и неуступчивый хлад – оживший вдруг мир вокруг дружно зашумел, зашелестел распускающейся листвою, расцвёл полянами первоцветов, запел с вернувшимися птицами на голоса!!! Дарьино озеро, так его обозначили на карте района, заиграло-заплескало серебром появившейся в нём рыбы – рыбаки, особенно приезжие, облюбовали сей водоём под место рыбацких утех и просто отдыха… Правда, иногда особо впечатлительные, от улова ли иль от выпитого с устатку, жалуются на какое-то привидение в длинном брезентовом плаще-накидке, мечущееся по берегу в пору лунных ночей, а потом бесследно уходящее в воду – каждый имеет на этот счёт своё суждение и объяснение, чаще не совсем научного свойства, видимо, таёжные края без подобных баек жить не могут, как и мы, люди, без сказок…

 

PS. И всё-таки тайна таёжного зимовья на зловещих глухих болотах будет раскрыта, правда, лишь много-много лет спустя…

К тому времени Тишка и Мишка Светляковы, вернее, Тихон Тихонович с Михаилом Тихоновичем, станут высококлассными дипломированными специалистами-геологами. Они обязательно вернутся, они не могут не вернуться в родные края, где по рассказам земляков, по ручейкам, на которых намывались тяжким старательским трудом какие-то жалкие граммы золотого песка, месяц за месяцем, год за годом выйдут на основную золотую жилу, явят людям эти подземные пещерные лабиринты с драгоценной речкой. Там же обнаружатся мумифицированные останки двух человек, сгинувших в своё время бесследно, установят личность каждого, после их торжественно погребут на самом видном месте кладбища по-человечески, посадят у изголовья кусты калины красной, так любимой обоими при жизни.

На осушенных болотах откроют прииск, что в честь первооткрывателей назовут «Светляковский» – тонны золота он начнёт выдавать на гора во славу Родины и тех рядовых героев, кои эту самую славу для неё и добывают. И будет всем людям от мала до велика великое счастье!..

Оживёт, повеселеет некогда угрюмое поселение Угрюмое, раздастся ввысь и вширь, превратившись всего за несколько лет в современный посёлок городского типа. И одной из многочисленных новых улиц на сельском сходе присвоят имя Тихона и Дарьи Светляковых, оставшихся в памяти народной чистыми и светлыми людьми, что были завсегда с народом – с ним же они и останутся на веки вечные…