Рубашка

(правдивая история, от «фигзнаеткакого» мая 2003 года)

Шеф возмутительно качал головой. Он мог вот так. Умел. Молча, возмутительно, из стороны в сторону. Долго.

Наша пробивная штамповочная машина-робот сломалась. Работала, работала, высекая дённо и нощно детали из металлических листов и вот.

- Пуф-ф-ф-ф!

Сломалась. Мастер по автоматической выемке деталей перестал ездить. Встал, как конь вкопанный. Ни туда, ни сюда!

Моей вины в том не было. Шеф понимал это, но старался самолично как-то убыстрить процесс восстановления, ремонта. Я стоял наверху, на машине, искал причину падения давления. Вакуум терялся. И это происходило где-то тут, среди многочисленных трубочек, тумблеров и разноцветных кнопочек. Далеко не всё мне было понятно и, видно, на лице это тоже читалось. А шеф был тот еще чтец!

Он запрыгнул ко мне на подест,- это типа подиума для раскладки готовых деталей и начал сувать свой нос везде, где попало.

«Гедеван Александрович».

Я нажал на какую-то кнопочку. Маленькую, зелененькую. Из-под нее тоненькой струйкой брызнуло машинное масло.

«Логично»,- подумал я. «Машина - машинное масло».

Масло смачно брызнуло прямо на белоснежную рубашку шефа. От большой коричневой кляксы у сердца вниз потекли тоненькие полоски. Витиевато, змейками.

«Блин!» - подумал я. «Убил шефа!» Сегодня я что-то много думал.

Шеф же сегодня много говорил, и далеко не шепотом:

- Шайссе! Фердамт, Шайссе!

Он спрыгнул с подеста, отпрыгнул на всякий случай еще метра на полтора от машины и схватил почти чистую тряпку со стола. Тереть рубашку было немыслимо. И он одумался в последнюю секунду, просто начал нервно протирать руки.

В переводе вольном, как в той самой «Бриллиантовой руке», все эти слова были непереводимым немецким фольклором. Ну или подстрочный перевод звучал примерно, как проклятия, что шеф сыпал направо и налево, стараясь не обойти меня стороной.

- Херр Аттин! Надеюсь, вы имеете страховку для таких случаев?!

Я отрицательно покачал головой.

- Найн, херр Вайгельт! Ни гехабт!

«Шайссе!» снова канонадой прокатилось по машинному залу.

Рубашку было жалко. Очевидно, что спасти её не представлялось возможным. Страховкой тоже не покрыть, так как нет её. 

Сам я платить тоже не собирался. Вайгельт сам полез на машину. Пусть сам и расхлёбывает последствия.

Рубашка даже без ощупи, (шеф убил бы, наверное, если бы я еще её пощупал между делом), была дорогой, качественной.

«Встреча с заказчиками, наверное», -подумал я и прикинул, что домой ему ехать три минуты. Не облезет, съездит, переоденется. Мне сейчас важнее тут все починить. Хотя рубашку все равно жалко.

Я присмотрелся к кляксе. Что-то дизайнерское просматривалось даже невооруженным глазом. Не обременненным изысками моды. Думаю, что итальянские художники-проектировщики могли бы даже выдать это за тренд. Эдакая пышная роза-клякса в районе груди с потёками. Обалдеть, как красиво!

Но шефу, естественно, я ничего не сказал. Говорил больше он сам. Издалека:

- Херр Аттин! А страховочку сделайте, не ленитесь!

Я кивнул в ответ. Безответственно, просто так кивнул. А он ходил внизу кругами, как лисица под деревом. Что-то бормотал про себя. Что-то своё, немецкое, личное. Но не приближался. За штаны, поди, боялся. Они пока были без пятен.

На следующее утро, Ютта, жена шефа, позвонила нам в бюро, еще не было и восьми утра. Кроткая, добрая женщина, без дурных привычек. Тихим мягким голосом она осведомилась у меня:

- Ёдри! А у тебя нет случайно страховки, такой-то рас-такой-то?!

Я ошалело посмотрел на трубку телефона.

Хотелось крикнуть. По русски! «Да вы что, с ума там все посходили со своими страховками?!» Ну и добавить чуточку непереводимого русского фольклора.

Вместо этого я Ютте, как и шефу вчера, пояснил, что нет, - нету, и не было. И вежливо, насколько это возможно, попрощался.

Хрен вам теперь! Из принципа эту страховку делать не буду!

Вспомнил 22 ноября 2018 года, Трир.