Сказка о слепой материнской любви.

Давно это было. Так давно, что невозможно вспомнить в каком царстве или королевстве. Однако, события эти происходили. И теперь передаются из поколения в поколение в назидание тем, кто не ценит или не понимает настоящей любви матери.

Так вот. В одной старой деревушке, где отроду не было несметного богатства, жил да был работящий люд. Жители той деревни сеяли рожь, чтобы на всю общину печь в достатке известный на всю округ хлеб с тмином, занимались огородами, пасли стада коров и овец, выращивали домашнюю птицу. В общем, дружные были крестьяне и не жадные. У кого появлялись излишки в хозяйстве, тут же нёс в корзине в общину, а когда и на телеге вёз. Иной раз тащили на верёвке овец, да, баранов или подросшего телёнка для тех семей, где детей было больше всего. И отмечали в той деревушке любой праздник всегда вместе. Хоть свадьбы или новый член общины появлялся, или праздник молодой весны, богатого лета или урожайной осени. Дружные все были, улыбались, даже, если было трудно. Горе встречали тоже сообща, не бросали никого в беде. Многие годы мужчины были трудолюбивыми пахарями и жнецами, кузнецами и плотниками, рыбаками и охотниками, а их жёны вели домашнее хозяйство, рожали деток и всей общиной радовались жизни.

Но однажды в одну семью той деревни пришло горе. Не вернулся с охоты глава семьи. Как уж так вышло, никто не знал, однако же, горевали всей деревней, помогали растить бедной вдове единственного маленького сыночка. Одинокая мама души в нём не чаяла, но так вышло, что стала со временем баловать. Не слушала никого, слепо, как будто, любила. Нет-нет, да, кусочек сахара лишний даст, или пирожок какой. Так вот, рос сынок, думая, что всё ему одному всю жизнь и будет доставаться. Не особо помогал матери, когда подрастать стал, по улице бегал, а домой приходил лишь, когда кушать хотел. Ну, и ел не мало. А время шло. Мать старела, а на замечания соседей, мол, какой здоровяк вымахал, а бездельник, с любовью в глазах отвечала, что один он у неё, жалко и страшно потерять. Соседи, конечно, негодовали, самому парню советовали матери помогать по хозяйству, на что набалованный увалень лишь смеялся, дескать, мама сильная и совсем не старая, а ему гулять надо и времени на хозяйство совсем нет. Вечером, как нагуляется, приходил домой и сходу в двери кричал:

- Мать, я дома! В животе одно бурчание! Давай на стол всё, что есть, да, вкуснее и много! Сыночек твой голоден!

А мать только улыбалась и приговаривала каждый раз:

- Несу, несу, моё солнышко, мой мальчик!

Детина всё съедал, не спрашивал, голодна ли мама, ничего не оставлял. Потом шёл к своей огромной лежанке, присаживался и ждал, когда мать ему ноги помоет. Ничего сам не делал, всё думал, на что ему мама, если не для того, чтобы кормить и обихаживать. А сам он ещё слишком мал, чтобы помогать ей в ответ. На улице перед друзьями хвалился всякий раз, как легко и весело ему живётся. Наверное, думал, что всю жизнь так будет. Но вот нежданно пришла беда к ним в дом. Захворала мать и не встала как-то с утра накормить своего сыночка, как тот ни требовал. Лишь позвала к себе голодного бездельника и попросила позвать лекаря. Сынок ворчал и отнекивался, говорил, что сам заболел, но видя, как бледна мать и слаба, всё же отправился за старым деревенским знахарем. Вернулись быстро. Знахарь долго осматривал мать, стучал по груди и спине, что-то шептал, как будто советовался с силами, лишь одному ему известными, а потом промолвил:

- Заболела ты, соседушка, тяжело, но не смертельно, хотя лечиться надо. Отвар тебе нужен из серебряной травы. Да, вот только трава эта у меня закончилась. Я на той неделе жену кузнеца лечил.

Сынок, услышав заключение знахаря, стал возмущаться, обращаясь к лекарю, мол, что же ты так мало травы держишь. Но лекарь как будто и не заметил недовольства и продолжил:

- Трава эта в лесу самая заметная, собирать её легко, она с виду, как серебром посыпана. Да вот только растёт в одном месте. За грязельгильской топью. Ты сама знаешь, как опасны эти болотистые места, а обходить далеко, но обязательно надо.

Сказал и посмотрел на расстроенного парня. А тот уже и сам понял, что придётся ему идти по лесу и днём и, наверное, ночью за этой травой. Потом стал думать, кто же его кормить там будет, кто вообще еду ему будет нести. Но лекарь тем временем не унимался:

- Тебе, здоровяк, придётся сегодня же отправляться. Через три дня трава подсыхать начнёт, и лечебные свойства исчезнут. А как тогда твою маму вылечить?

Задумался паренёк, да деваться некуда, а сам уже придумал путь сократить и пройти к поляне с травой этой серебряной прямо через грязельгильскую топь. Правда, мать, почуяв неладное, попросила сыночка болота те страшные обойти, она подождёт и потерпит, зато ничего не случится. Собрала, что было покушать, и отправила сыночка в путь. А тот, как только в лес вошёл, так всю еду съел и отправился прямиком к болотам. В деревушке ходили слухи, что живёт в той топи злая и старая колдунья Грязельгиль. Так вот она никого и никогда из своей топи не выпустила за сотни лет. И немало народу заманила. Обернётся колдунья красавицей или птицей, с не виданным оперением, и затащит к себе, а потом и вовсе съедает. Но парень тот не верил россказням разным, всё думал, старики врут, а мама его не умная и зря верит в эти легенды и сказки. Недолго парень шёл, вышел к той Грязельгильской топи, усмехнулся и закричал:

- Где же ты старая ведьма, проклятая Грязельгиль? Что же не схватишь такого чудного красавца в свои ведьмовские объятия? А я тебя не боюсь, да и нет тебя, сказки всё это!

А топь поначалу и вправду не глубокая была. Шёл паренёк и насвистывал радостно. Впереди показался островок, на котором что-то вроде светлое виднелось. Начинало темнеть, и различить сразу уже не мог, что это там было. Так и добрался до сухого островка. Дошёл и обомлел! Прямо на сухой траве островка сидела незнакомая девушка, да такая красивая, что тут же расхрабрился наш герой, выпятил грудь, заулыбался и давай выступать. Кто ты, почему раньше не знал, и как звать тебя красавица? Девушка та как-то странно посмотрела и молвит:

- Неужели не признал? Я и есть та, которой нет, про которую сказки старики сочиняют!

Но молодец не унимался, пуще прежнего стал хорохориться. Так завёлся, что кругом себя ничего видеть не хочет. Закатил глаза к небу и смеётся, всё равно, мол, ты, красавица, моей будешь! А как смеяться перестал, отдышался, а девушки то рядом нет. Ушла по колено в болото и улыбается:

- Ну, достанешь, так и быть, заберу тебя с собой и стану твоей!

Паренёк наш ринулся сломя голову, да так и завяз в трясине, выбраться, значит, не может. Вроде бы и не тонет, но и добраться до островка нет возможности, что-то вроде бы держит. Стал красавицу звать на помощь. А нет её. Вместо красавицы той подошла к нему прямо по болоту, совершенно не погружаясь, жуткого вида старуха, смердящая, вся в лохмотьях и грязи. Смотрит и улыбается страшным беззубым ртом:

- Что же ты не рад мне, мой мальчик? Вот она я, красавица та. Или не нравлюсь тебе?

Паренёк от страха еле дышит, холодно тут же стало. Звуки разные страшные появились на болоте, да огни невиданные ярко светят. Отчего ещё страшнее становится. Зубы стучат у молодца, сказать что-то хочет, но не может. Но собрался и, заикаясь, спросил:

- К-к-к-кто же ты б-б-б-бабушка?

Засмеялась старуха трескуче так, громко и дико, казалось, будто вся болотная нечисть стала ей вторить. А потом вдруг резко замолчала на мгновение и вновь закричала хрипло, тонко и жутко, разбрызгивая коричневые слюни:

- Я – Королева Грязильгиль! Хозяйка этой топи, властительница всех здешних болот, всей грязи и всей жути! Вот она я, а ты кричал, что нет меня! Теперь ты мой и буду ждать я тебя, пока от голода ты не ослабнешь, и тогда моя топь тебя дурачка горделивого затянет и поглотит!

Сказала и исчезла. Паренёк так и остался в грязи и холоде. Стоял, не шевелясь до утра, потом ещё целый день и ночь.

А тем временем в деревушке мать его, не дождавшись возвращения, напуганная и заплаканная отправилась искать в лес. Хоть и больная была совершенно. Набрала еды для сыночка, воды чистой и поковыляла ближе к Грязельгильской топи. Думала, что обойдёт трясину и встретит там своего сына. Но у самой топи вдруг почувствовала, что не послушал её сынок, решив путь свой сократить. Подумала немного и шагнула в холодную и зловонную жижу. Так она и брела, сердце её материнское будто подсказывало, куда путь держать. Чуть погодя приметила остров, а на нём вроде бы старуха сидела и бормотала что-то. Откуда она, что делала там, уже неважно было. Ринулась мать спасать старого человека. А как оказалась рядом на острове, так и обомлела. Вот же она, колдунья Грязельгиль! Старуха та трескуче засмеялась, сверкнула глазами и говорит:

- Правильно ты меня признала, мысли я твои прочитала! Хотела меня спасти, а я ведьмой оказалась. Да, не простой колдуньей, а душегубкой. Вон, смотри! Сынок твой, никак не утонет.

Мать взглянула на топь и зарыдала. Там в грязи и жиже стоял сыночек её. А Грязельгиль не унималась:

- Топь моя слабее стала, никого давненько не было, никем не питалась, вот и не может сынка твоего втянуть, а я тебя ждала.

Мать продолжала плакать:

- Добрая, моя, Грязельгиль, не губи моего сыночка, отдай его мне! А если не можешь, так забери вместо него меня! Только пусть сынок мой живёт!

А сынок как будто этого и ждал, набрался сил и вторит матери:

- Отпусти меня, Грязельгиль, возьми мою маму, а я ещё молод, и пожить мне хочется!

Грязельгиль зло посмотрела на него и велела замолчать, а не то змей напустит ядовитых на голову. Села на землю и шепчет чего-то. Потом поднялась и говорит матери:

- Так говоришь, добрая я! А ты – настоящая мать, а сын плохой у тебя, трусливый и хвастливый бездельник! Но не стану я так просто его забирать. Дам тебе шанс. Он сам должен выбраться, без твоей помощи. Трясина сильная, но он должен сам её преодолеть, сам! Без твоей помощи, иначе погибнет, и ты с ним вместе. И не корми его. Тяжелее станет, топь моя затянет быстрее. Сиди на острове и жди, сможет ли, не сможет, ему решать.

Потом достала из ветхой одежды серебряную траву и добавила:

- Я хоть колдунья и душегубка, но всё больше мужиков губила, глупые они, хвастливые, чуть что за девками бегут. А ты тронула моё болотное сердце. Вижу, как любишь. Вот трава тебе, силой она обладает и знахарь ваш прав, вылечит тебя. Сила эта могучая! Только я тебя предупредить хочу опять, сына своего не вздумай травой кормить, чтобы силы прибавились. От травы этой, если он её съест, силы и у топи появятся. Погибнет он, утонув. И едой не корми, сам должен выбраться. Выберется если сам, без твоей помощи, многое понимать станет, будете жить вместе, будет помогать тебе. Только не корми! Сам должен выбраться, только сам!

Промолвила последние слова и исчезла в сизой дымке болотной. А как только произошло это, сынок плакать стал, и просить о помощи. Мать сидела обессиленная на островке и даже не думала поесть хоть чуточку травы, чтобы сил набраться, всё думала выберется сыночек, ему отдаст, ему нужнее, пусть он силы получит. А сыночек побрыкался немного, побултыхался и вновь стал просить мать о помощи. Мол, дай хоть еды немного совсем, чтобы силы прибавились. Но мать не уступала, всё умоляла выбраться самостоятельно, о доме рассказывала, о друзьях, всячески поддерживала. Сыночек только плакал в ответ, хочу кушать и всё, сил нет, а мать такая–растакая, не слышит и не любит своего мальчика. Сердце матери на части разрывалось, но не уступала слабеющая женщина, всё ждала, когда сынок сам из топи и трясины начнёт выбираться. В какой-то момент сынок её неблагодарный решил схитрить и притворился совершенно обессиленным, перестал отвечать на вопросы своей матушки. Испугалась она и решила на свой страх хоть немного подкормить сыночка, а тот только и ждал. Она ему на ветке поднесла хлеба, он съел и смог вытащить из трясины одну руку. А как вытащил, так заорал:

- Чего сидишь, мать?! Не видишь мне плохо, а ты на суше расселась! Давай ещё еды, солгала тебе Грязельгиль!

Мать, не думая больше, всю еду отдала, всю чистую воду. Сынок стал высвобождаться, но кроме того, что стали свободными обе руки, больше ничего сделать не смог. Мать стала просить:

- Давай, давай! Я всё для тебя сделала! Пробуй сильнее, не останавливайся! Я же люблю тебя!

Но паренёк лишь злился, а потом вдруг стал понемногу погружаться в трясину. Как будто сил у топи прибавилось. И вот уже руки вновь погрузились, лишь голова из грязи видна. Орёт как ненормальный:

- Чего же ты ничего не делаешь, вытаскивай меня немедленно, если любишь, я сейчас же утону! Или же дай мне травы серебряной, она сил мне прибавит, я выскочу в тот же миг. А тебе трава лечебная ни к чему, ты старая уже, прожила свой век.

Мать не обиделась на злые слова сыночка, отдала ему серебряную траву, думая, что спасёт, совсем забыв об увещеваниях колдуньи Грязильгиль. Сынок мгновенно проглотил волшебный пучок, и стал ждать. Но тут же забурлила трясина, газы из глубин зелёным дымом поднялись. Завопила вокруг болотная нечисть, и появилась болотная ведьма, колдунья Грязильгиль! Нависла над тонущим пареньком и страшно так засмеялась:

- Я же предупреждала! Забираю тебя! А мать твоя пусть живёт!

Почти полностью погрузился в топи парень, но не вынесла мать этого и прыгнула на помощь любимому дитя, не отпустив даже в такой страшной беде. Трясина поглотила обоих. Сын из грязи самостоятельно не выбрался, всё на мать свою надеялся, а мать его не бросила, так и сгубила любовью своей слепой материнской и себя и его.

С той поры крестьяне стали всегда обходить ту грязильгильскую топь, попутно сочиняя одну за другой легенды о злой колдунье Грязильгиль. Но в деревушке, как исчезли мать с сыном, баловать детей перестали. Все работали, и взрослые и детки, все, от мала до велика. Старики доживали свой век в почёте и уважении, молодые слушали и почитали родителей. А трясина, обессилев совсем, высохла совершенно. И лишь иногда какой-нибудь хвастливый паренёк мог видеть на краю леса жуткую старуху в лохмотьях, но тут же, прекратив хвалиться, терял из виду страшное видение. А потом, одумавшись, бежал домой, чтобы помочь маме… Ну, а если кто не поверил, приезжайте к нам и попробуйте хвалиться лишний раз, посмейтесь над матерью, тогда может, увидев Грязильгиль, тут же изменитесь!