Дмитрич

Любимую поговорку Дмитрича «грёбаная работа» знало всё село и, если кто–то не знал его в лицо, то сразу узнавал по этой поговорке. Худощавый и жилистый с большими руками и мозолистыми ладонями, с приветливым русским лицом и чудным, бархатным, с прокуренной хрипотой голосом, он был любителем и приверженцем «зелёного змея», всех мыслимых и немыслимых компаний и мужских сборищ, просто выпить на двоих, поговорить про жизнь и спеть песню. В любой компании, в караоке-баре или за столом в саду Дмитрич запевал свою любимую песню и все затихали:
«От людей на деревне не спрятаться
Нет секретов в деревне у нас.
Не сойтись, разойтись, не сосвататься
В стороне от придирчивых глаз…»

При социализме Дмитрич работал на стройке каменщиком, неоднократно был победителем сельских, районных и даже областных соревнований по кладке кирпича, награждался грамотами и имел именные часы, которыми всегда, в процессе выпивки, с усмешкой хвастался, показывая надпись:

- Во, "грёбаная работа"!

Но, вероятно, ещё большего количества, чем поощрений, имел всевозможных наказаний дисциплинарных, административных и уголовных. Как и энное количество работяг – строителей, он в своё время отбывал наказание в колонии общего режима за хулиганство, этого не стеснялся, однако и не афишировал.

Благодаря своему трудолюбию и способностям имел определённые доходы на «шабашках», предпочитая их своим домашним делам и в рабочие и выходные дни. После работы дома обычно появлялся весёлым и шумным, нетвёрдо шагая по двору. Полученные дополнительные доходы в большинстве случаев попадали в семью в виде «жидкой валюты», в основном самогонки, его весёлого настроения и песен.

Было время, в антиалкогольную компанию, когда от его соседа через дорогу деда Егора чемоданами выносили маленькие бутылочки из-под «тройного» одеколона. Дед Егор был вдовцом и мужики у него в доме в трудные времена тесной компанией курили самосадный дедовский табак в самокрутках, «козьих ножках» и «одеколонились».

Социализм внезапно закончился, закончилась и «грёбаная работа» Дмитрича в строительстве, закончилась возможность обмена цемента и других строительных материалов на вино, водку и самогонку. До пенсии он дорабатывал в колхозе трактористом и сторожем в бригаде.

Всю жизнь, с малых лет, Дмитрич имел страсть к песне и рыбалке, берег эту страсть во все времена года и суток. Сколько бы он не выпивал, в каком состояние бы не находился, но слова «рыбалка» и «споём» для него являлись сигналом и призывами к действию.

Однако, скоро в селе песни стали заканчиваться так же, как и свободная рыбалка на когда-то колхозных и государственных прудах. Все хорошие пруды заняли капиталисты и предприниматели, рыбалка стала платной, а возможностей у пенсионеров не прибавилось.

Дмитрича уже донимали болячки, начали подводить ноги, но он, поджарый и лёгкий, пока не обращал на них внимания.

В первые дни осеннего сентября Дмитрич отправился на рынок по своим хозяйственным делам, но встретившийся знакомый рыбак перебил все его планы, рассказав, какая чудная рыбалка на одном из платных прудов соседнего района. Своими воспоминаниями этот рыбак настолько растревожил желания Дмитрича, что он, бросив все свои задумки и забыв зачем приходил на рынок, купил несколько банок кукурузы и гороха, развернулся и скоро пошел домой. Зашёл к соседу и, соблазнив его своим рассказом о «невозможной» рыбалке на том платном пруду, договорился поехать на утреннюю зорьку. Вместе приготовили удочки, наломали в мешке для приманки подсолнечного жмыха, а для наживки, помимо гороха и кукурузы, запарили пшеницу и накопали червей. Затемно выехали на трассу, затем на полевую дорогу и через час, с трудом разыскав указанный пруд и заплатив требуемую сумму охраннику, уселись около одного из прудовых усынков, где на выбранном ими рыбацком, притоптанном месте в воде, в пяти–шести метрах от берега из глубины торчали коряги – остатки давно упавшего дерева.

Разбросали приманку: накатанные шарики из пары пригоршней подсолнечного жмыха и глины, а следом половину содержимого одной из банок с кукурузой «бондюэль» и, забросив по две удочки в зону подкормки и чуть подальше по обе стороны коряги с разной наживкой, замерли в ожидании.

Заря только–только окрасила впереди белёсые облака лучами солнца, через небольшой промежуток времени появилась тень у деревьев, ожил камыш, а в траве скоро забегали муравьи.

Поплавки торчали из воды не колыхаясь, красными, синими и зелеными кляксами выделяясь на водной глади.

Дмитрич, расслабившись и улыбаясь налетевшему ветерку, вытащил из кармана пачку «Примы», достал и размял пальцами сигарету, глубоко и с удовольствием сделав затяжку. Бросил взгляд поверх поплавков, посмеиваясь, рассматривал рыбаков на противоположном берегу пруда, которые поторопились и запутали свои удочки:

- Ну, «грёбаная работа»! С утра выпили что ли?

Однако, взгляд Дмитрича неожиданно краем, захватил еле заметное колебание верхнего окончания красного поплавка. Он насторожился и, забыв о сигарете, открыл рот; сигарета повисла на нижней губе и упала на влажный глинистый берег.

- Во, как! Слушай, Филиппыч, какая-то поклёвка странная! А, может это ветерок? «Грёбаная работа», сигарету потерял!

Однако, верх поплавка снова тихонечко повело в сторону и Дмитрич, не утерпев, подсёк и аккуратно, по воде, потянул снасти на себя.

- Идет легко, наверное, мелочёвка.

Но как только поплавок по воде миновал край коряги, леска резко натянулась, удилище согнулось и чуть было не вырвалось с его рук.

- «Грёбаная работа!», - Дмитрич плотно встал на ноги и как единый механизм начал уводить удилище в сторону от коряги, не давая рыбе закрепиться под ней. Управился с этой задачей и осторожно стал наматывать лесу на катушку, держа её в постоянном натяжении, лишая своего противника малейшей свободы и вольности:

- Филиппыч! Помоги сачком! А, нет! Дай, сам вытащу!

До берега оставалось менее двух метров, контуры рыбы были уже видны, а натяжение лески усилилось.

- Вот так, «грёбаная работа»! - Дмитрич умело вытащил свою добычу на берег и, схватив в руки, рассматривал её.

- Никак, белый амур! Ну и силён, килограмма на полтора, - он поспешно бросил рыбу в белый с крышкой двадцатилитровый контейнер и кинулся ко второй удочке.

Вскоре рыбакам пришлось оставить по одной удочке и наслаждаться живой рыбалкой до дрожи ладоней рук и тряски ног в коленях.

Заполнив контейнер рыбой и закончив, они сидели на траве около машины, опёршись на колёса спинами, и курили, расслабленные, уставшие и довольные проведенным временем.

Дмитрич, глядя на свою дрожащую в пальцах сигарету, попросил:

- Слышь, Филиппыч! Я, «грёбаная работа», ни рукой, ни ногой пошевелить не могу. Загрузишь всё сам, ладно?

Вернулись домой к обеду, передали рыбу женщинам и, выпив в саду по стакану водки за успешную рыбалку, разошлись по домам отдыхать.

На следующее утро Дмитрич, увидев соседа в саду, бросил:

- Ты как, Филлипыч? Всё у тебя нормально, «грёбанная работа»?

- Да, на полусогнутых, Дмитрич. Ноги от вчерашнего напряжения от земли оторвать не могу. Как после пляски на свадьбе! Сегодня, Дмитрич, отдыхаем, - рассмеялся сосед.

- Вот и я говорю, «грёбанная работа», - усмехнулся Дмитрич.