Как любовь остановила войну

Порою в жизни случаются вещи неожиданные и удивительные; иной раз думаешь: «Нет, не может быть, чтобы это была правда», — ан нет, всё именно так и произошло на самом деле, и есть тому самые неопровержимые свидетельства. Подобным образом и та легенда, о которой я хочу сегодня рассказать, кажется, на первый взгляд невероятной, но, с другой стороны, нам известны и более поразительные случаи, истинность которых ни у кого не вызывает сомнения.

Но просто пересказывать древние легенды скучно, а посему, предлагаю взглянуть на эти события глазами предполагаемого участника. А раз уж в названии есть слово «любовь», то пусть главной героиней нашего повествования будет прекрасная девушка, ведь кто достоин любви более, чем прекрасные девушки? Зовут её Аурелия. Родилась она и росла до цветущих семнадцати лет среди туманных сабинских холмов, под сенью олив и кипарисов, опутанных дикой виноградной лозой, в благодатном краю, где земля даёт обильный урожай, а в долинах, орошаемых прохладными ручьями, пасутся стада, достойные самого Гелиоса. Девушка жила, не зная забот и печалей, с любящими родителями и двумя братьями в большом поселении, где у них был свой дом, сад, стадо коров и овец. Семейство их было весьма зажиточное, и пользовалось почётом среди соседей; рабы, принадлежавшие её отцу, работали в саду и пасли скот; детство и юность Аурелия провела под опекой кормилицы и нескольких нянек. Жизнь юной девы была легка и беззаботна, словно у пташки, что порхает среди тучных деревьев, наслаждаясь сиюминутным существованием, и не думая о завтрашнем дне. Но счастье, увы, не может длиться вечно, и в один миг безоблачное бытие Аурелии прервало неожиданное происшествие.

Началось всё с того, что в их поселение пришёл глашатай и объявил, что в соседнем городишке, называемом Рим, состоятся Консуалии — игры в честь Нептуна Конного, и все желающие приглашены посетить эти знаменательные празднества. Аурелия и до визита посланника была наслышана о грандиозных приготовлениях, производимых в Риме. К тому же сам этот город вызывал интерес, ведь он был построен совсем недавно: ещё когда Аурелия была ребёнком, там не было ничего, кроме нескольких пастушьих лачуг. Дни семейства Аурелии хоть и были легки, но непрестанно омрачались скукой, а посему, наша героиня, как и все жители городка, была без ума от состязаний колесниц, шествий и театральных представлений.

Наконец долгожданный день настал, и Аурелия с семьёй, как и множество других сабинов засветло пришли к стенам Рима. Стражники при вратах объявили, что для обеспечения порядка в город будут допущены лишь безоружные. Это было вполне закономерное требование, не вызывавшее никаких подозрений, и все, кто имел при себе оружие сложили его на большие телеги, стоявшие неподалёку. Затем ворота отворились, и Аурелия вошла внутрь.

Начались Консуалии. Игры открывались жертвоприношениями и религиозным шествием в честь Нептуна, потом были гонки на колесницах и кулачные бои. Позабыв всё на свете, девушка с восторгом следила, как быстроногие кони с выпученными от напряжения глазами тащат наперегонки квадриги, в которых стоят умелые возницы. За колесницами вьются клубы пыли, иногда они сталкиваются, опрокидываются, и возничие падают кубарем наземь, словно Фаэтон с небесных вершин. Затем прекрасные юноши, обмотав руки ремнями, крушили друг другу черепа, среди шума и ора довольных зрителей. Аурелия была счастлива!

Немного за полдень, Аурелия с родителями и братьями, почти потеряв рассудок от восхищения, и наперебой вспоминая самые яркие моменты увиденного, отправились в харчевню, чтобы утолить голод и набраться сил перед следующим этапом Консуалий. Далее, ближе к вечеру, зрителей ждали театральные представления. Сейчас место проведения скачек привели в порядок, и плотники приступили к возведению деревянного театра; для этого у них всё было приготовлено заранее, поэтому они работали с потрясающей быстротой.

И вот Аурелия уже смотрит, не отрывая глаз, на чудные театральные постановки! Один за другим идут спектакли: драмы сменяются комедиями, а комедии очередными драмами. Постепенно темнеет, зажигаются факелы, и маски актёров приобретают настолько печальное выражение, что дрожь берёт при одном лишь взгляде: они будто знают, что должно случиться нечто страшное, и заранее ужасаются грядущему.

Внезапно в толпе зрителей, окружавших сцену, возникло движение и шум. Аурелия не обращала на это внимания, но вдруг кто-то схвати её сзади за талию. Девушка не успела опомниться, как увидала себя перекинутой через плечо одетого в боевое облачение и вооруженного воина. Это часть представления или шутка? Но когда бежавшие рядом с её похитителем другие воины обнажили мечи, и угрожающе направили в сторону отца и братьев, она всё поняла и, впервые в жизни испытав истинный ужас, лишилась чувств.

Аурелия очнулась в запертой комнате без окон. Возле стены стояло ложе, рядом стол и табурет. На столе горел масляный светильник. Девушка совсем оробела. Сидя на ложе, она со страхом глядела на дверь, думая о том, что ждёт её там, за дверью. Вероятно, ничего доброго. Несомненно, что её похитили, а похищают людей — а тем паче красивых девушек — с одной целью: для обращения в рабство. Множество картин — одна печальнее другой — рисовало её воображение: бесчестие, неволя, тяжёлая и грязная работа — вот отныне её жалкая участь.

Аристотель говорил, что драма — это переход от счастья к несчастью. И несомненно был прав: ведь нет мгновения страшнее, чем осознание окончания счастья, и начала несчастья. В беде человек собран, ум и чувства его напряжены в поисках выхода из беды или попытках приспособиться к своему новому состоянию. Но тот миг, когда человек начинает мечтать не о будущем, а о прошлом — тяжелейшие минуты его жизни. С такими чувствами сидела Аурелия в тишине, напуганная и одинокая, в ожидании, когда беда откроет дверь… И дверь открылась.

В комнату вошли двое: высокий, крепкий мужчина средних лет, сопровождаемый смазливым юнцом с почти детским лицом, и атлетическим телосложением. Страх, обречённость и оцепенение накрыли тяжёлой плитой бедную пленницу. Высокий мужчина сел на табурет и спросил её имя. Едва ворочая окаменевшим языком, Аурелия назвала себя.

— Здравствуй, Аурелия, — ответил незнакомец, — Я — Ромул, правитель этого города. А этот чудный юноша — Публий.

Ромул жестом указал на своего спутника, и молча перевёл на него взгляд, ожидая, что тот также поприветствует девушку. Аурелия в свою очередь взглянула на Публия, но тот лишь молча таращился на неё.

— Ну же, — подбодрил его старший товарищ, — ты разве проглотил язык, Публий? Поприветствуй Аурелию.

— Здравствуй, Аурелия, — пробормотал юноша.

— Молодец, Публий, — похвалил его Ромул, и сразу заговорил, обращаясь к пленнице, — ты наверняка напугана и озадачена произошедшим, но тебе нечего боятся, тебе не причинят вреда. Выслушай меня, и ты поймёшь, что обстоятельства непреодолимой силы и крайняя безысходность сподвигли нас на этот отчаянный шаг.

Сочтя, что отрицательный ответ будет неуместен в этих обстоятельствах, Аурелия утвердительно кивнула. Между тем Ромул и не дожидался её согласия, а уверенно продолжал свою речь:

— Я — потомок Нумитора, царя Альбы, и некоторые граждане того славного города согласились переселиться со мной сюда для основания колонии. Я основал этот город. Я обозначил его границы. Я установил в этом городе законы и организовал войско. Но город силён своими жителями, поэтому мы создали убежище, где всякий муж мог очиститься от своего прошлого, и начать новую жизнь, став гражданином нашего города. Ты видишь, что из горстки бедных переселенцев мы превращаемся в могучий народ, уже доказавший своё величие многими славными делами.

— Но век смертных недолог, Аурелия, — продолжал он, — что станет с Римом после нас, кто будет владеть этим городом? Кто присвоит себе плоды наших трудов? Ведь нам не с кем оставить потомство. Я отправлял послов ко всем окружающим народам с просьбой о договоре, обеспечивающем право для нашего народа вступать в браки. Но мы были всеми отвергнуты. Более того, мы были осмеяны и оскорблены: над нашими послами потешались и советовали открыть наше убежище для женщин… надеюсь, тебе не нужно объяснять, какого рода женщины обычно нуждаются в убежище? Я насилу удержал нашу молодёжь от кровопролития.

В голосе Ромула слышалась скрытая сила, но не угроза. Через леденящий ужас в душе Аурелии начала теплиться неясная надежда, что эти люди не злодеи, что они ведут себя с ней не как с рабыней: с рабами разговаривают не устами, а палкой.

— Теперь ты понимаешь в каком безвыходном положении мы оказались? — терпеливо увещевал Ромул, — эта безысходность и вынудила нас совершить столь неблаговидный поступок, каким было ваше похищение. Но если ты думаешь, что к тебе применят грубую силу, выдадут замуж без твоего согласия, унизят твою честь и доброе имя, то — нет, мы не дикие варвары, мы предлагаем тебе законный брак. Ты обретёшь все преимущества римского гражданства, и твои дети будут полноправными гражданами. Подумай также о том, что тебе выпал редкий шанс быть не просто женой и матерью, но прародительницей целого народа. Имя твоё останется в веках, потомки будут воспевать тебя в гимнах и эпосах, ты обретёшь неувядаемую славу…

В подобной манере Ромул продолжал уговаривать Аурелию, а та, позабыв свои страхи, слушала его с раскрытым от удивления ртом. За несколько минут, говорящий смог наполнить голову девушки заманчивыми образами: она уже видела себя матерью почтенного семейства с некими эфемерными «преимуществами римского гражданства», ей чудились «могучие народы», которые ставят на площадях своих городов её статуи, поэты слагают гимны в её честь… А хитрый Ромул продолжал заманивать в свои сети эту доверчивую пташку.

— Посмотри внимательно на этого прекрасного молодого человека, — он указал на Публия, который всё это время стоял рядом, вытянувшись и застыв, как египетская статуя, — посмотри, как он хорош собой, взгляни в его лицо: он красив, как Аполлон, умён, как Юпитер, могуч, как Геркулес. Более того, Публий сын богатого и знатного рода, его покойный отец прибыл со мной из Альбы. Именно Публий утащил тебя сегодня вечером с площади, а как ты думаешь, почему он это сделал?

Аурелия с любопытством посмотрела на парня. Он стоял по-прежнему неподвижно, в напряжённой позе, будто кол проглотил. Ромул выдержал небольшую паузу и сказал, возвысив голос:

— Да потому, что он влюблён в тебя без памяти, — Аурелия ахнула, а Ромул продолжал, — когда мы увидели тебя сегодня утром, то Публий сказал мне: «Посмотри на это божественное создание, лишь Венера может поспорить с ней красотою. Я сражён в самое сердце, и ничто не сможет залечить мою рану, кроме её пленительных глаз». Он говорил, что совсем обезумел от страсти, что такой любви не знал даже Орфей, спускаясь в царство мёртвых к своей супруге. Ведь я прав, Публий, скажи, как сильно ты любишь Аурелию.

Публий покраснел, как варёный лангуст, и промямлил что-то неразборчиво. По всему было видно, что махать мечом ему приходилось чаще, чем признаваться в любви девушкам. Однако Ромул, не смутившись невразумительным ответом своего друга, важно посмотрел на Аурелию, и сделал жестами знак, означающий «я же говорил» с таким видом, будто Публий только что произнёс речь, достойную самого Сократа.

Наверняка он врал, этот Ромул, но как врал! Ещё недавно Аурелия чувствовала себя беззащитной голубкой в орлиных когтях, и вдруг она уже Елена Троянская: она разбивает сердца, из-за неё враждуют народы! Уже и Публий казался ей приятным юношей: ей нравилась его благородная сдержанность и возвышенное выражение покрытого лёгким румянцем лица. Такова была скрытая сила Ромула. Поистине боги благоволили этому человеку, способному побеждать не только силой оружия, но и силой слова.

У девушки кружилась голова от всех этих перемен и новостей, однако в первую очередь она думала о судьбе своих близких.

— Что с моими родными, — спросила она, — вы убили их?

— Что ты! — воскликнул Ромул, — нам пришлось под угрозой оружия изгнать их за ворота, но только и всего. Они сейчас живы и находятся в добром здравии, хотя они и поносили нас такими словами, какие я никогда не решусь произнести в присутствии столь утончённой и нежной особы, как ты, Аурелия.

Думаю, нет нужды описывать все усилия Ромула, это было бы длинно и утомительно для читателя. Для нас важно лишь то, что Аурелия, в результате этих усилий, согласилась выйти замуж за Публия. Оказалось, что она была одной из множества похищенных в ту ночь девушек, и несколько дней кряду Ромул посещал пленниц, уговаривая их остаться в Риме и вступить в брак со своими похитителями. Некоторые из пленниц отвергли уговоры, и были отпущены восвояси, но подавляющее большинство купились на сладкие речи царя, и остались в Риме.

В конечном итоге, Публий проявил себя покладистым и заботливым мужем: он смотрел на супругу вечно восторженным взглядом; краснел и терял дар речи, когда Аурелия начинала настаивать на своём в каком-либо вопросе; и вообще позволял всячески собой кукловодить. А с тех пор, как у них родился малыш, названый Марцелом, Аурелия стала настоящей хозяйкой дома.

Тем временем, дела за пределами города принимали крутой оборот. Обиженные сабиняне облачились в траур и пошли жаловаться своему царю Титу Тацию. Им легко удалось склонить его в сторону войны, однако мнения в сабинском лагере разделились: одни считали, что дерзких римлян нужно атаковать немедленно, тогда как другие считали Ромула с его шайкой головорезов опасным противником, и настаивали на тщательной подготовке. Первые очень быстро поплатились за свою безрассудность головами, тогда, как вторые, после двухлетних приготовлений, пришли под стены Рима и взяли крепость на Капитолийском холме. Раздосадованные потерей крепости римляне вывели всё своё войско в долину между Палатинским и Капитолийским холмами, и приготовились к штурму. Впрочем, противник решился дать бой в чистом поле. В тот день случилась кровавая битва между равными по силе соперниками.

Аурелия, вместе с остальными женщинами, могла наблюдать с высоты городских стен за разворачивающимися в долине событиями. Поначалу, битва проходила вдали, и была плохо различима. Но в один момент римляне потеряли командующего, войско дрогнуло, и легионеры побежали в сторону Палатинских ворот. Они были остановлены Ромулом — который умел уговаривать не только девушек — совсем рядом со стеной, и выстроились боевым порядком в ожидании врага.

Среди зрителей на стене поднялся плач и гомон. Аурелия была в отчаянии. За эти два года она искренне полюбила своего застенчивого Публия и мысль о его смерти разрывала сердце бедной женщины. Она представляла как чей-то меч пробьёт его грудь, как остановится его отважное сердце, как она прикоснётся к холодному, бездыханному телу. Аурелия металась вдоль стены, и, наконец, в числе других воинов увидела Публия. Он тяжело дышал и внимательно смотрел в сторону долины, откуда приближался неприятель. Парень был молчалив и сосредоточен, как всегда, вот только румянец сошёл с его щёк: никогда ещё супруга не помнила его таким бледным.

Аурелия, утирая слёзы, смотрела то на Публия, то на сабинян, медленно идущих под прикрытием щитов. Чёрные тучи заволакивали её разум: она знала, что не вынесет грядущего зрелища, но не в силах была отвести глаз. Приближалось страшное и неотвратимое, как горная лавина, как буря, от которой нет спасения в открытом море. Аурелия видела, что римляне начали метать дротики навстречу сабинянам, последние остановились, спрятавшись под щитами, а затем, улучив момент, отвечали своими смертоносными снарядами. Вдруг она остановила взгляд на одном из сабинских воинов, ноги её подкосились, женщина опустилась наземь, спрятав лицо в ладони. Среди наступающих она узнала своего отца.

Дальнейшее случилось так, будто не сотни человек были на стене, а один: одна огромная Аурелия, с одним огромным сердцем, пронзённым безжалостным дротиком. В исступлении она сбежала со стены на площадь, где толпились другие перепуганные горожане, нашла там кормилицу с Марцелом на руках, схватила ребёнка, и бросилась к городским воротам. Множество женщин, не сговариваясь, последовали её примеру. Ничто на земле не могло сдержать этот поток обезумевших от отчаянья жён, матерей и дочерей. В мгновение ока ворота были распахнуты, и к звукам битвы прибавились другие, чуждые ей звуки: вой и стенания женщин и плач младенцев.

Два войска, оскалившиеся друг на друга клыками мечей и копий, готовые к последней схватке, замерли в недоумении. Аурелия бесстрашно побежала между противоборствующими туда, где стоял её отец, и упала перед ним на колени. Она кричала, обливаясь слезами:

— Отец, мы причина вашей войны — мы! Так устрани причину, убей меня, убей всех нас, чтобы мы не видели больше этого…; Взгляни, здесь твой внук, а там, — она указала в сторону римского войска, — его отец. Так неужели не дрогнет твоя рука, и ты сделаешь сиротой родного внука?

Женщины с детьми на руках живой стеной встали между изумлёнными и притихшими армиями. В римском войске произошло какое-то движение, легионеры расступились, и на открытое пространство выехал всадник. Это был Ромул. С другой стороны также выдвинулся конный воин, и остановился напротив. То был царь собинян Тит Таций.

— Предлагаю переговоры, — коротко сказал римский предводитель.

— Согласен, — также лаконично ответил Таций…

Говорят, что та война окончилась союзом двух народов: римского и сабинского. И в память о том событии римляне всегда называли себя народом «квиритов» в честь самого большого сабинского города Куры. Быль это или небыль, я не знаю, но могу лишь восхищаться красотой этой древней легенды, и жалеть, что в жизни войны не оканчиваются так, как эта война, которую остановила любовь.