03. Язык мой - враг мой

А в армии нет девушек – тоска! Хотя, если не учитывать редкие увольнения, есть парочка – библиотекарь и помощница бухгалтера. Но они не в счёт, однако пообщаться с обеими немного позволил себе, но без эпиграмм. Субъектами моих эпиграмм, а я их продолжал писать весь первый год службы, стали в основном сержанты, старшина и замполит, много места занимали и мои коллеги – солдаты нашего взвода.

Если память не изменяет, то первым героем моей солдатской поэзии стал мой командир отделения, младший сержант. Хороший парень, ко всем подчинённым относится ровно, как-то даже отстранённо, чисто по-служебному. Немножко сероват, молчалив и косноречив, но это простительно – ведь из какой-то деревушки Харьковской области. Написал я на него не эпиграмму, а минипоэму на полдесятка страниц убористого текста в толстой тетради с коленкоровым переплётом. Написал так, для себя, никому не показывал. Буду на гражданке перечитывать и вспоминать «годы боевые». Особо-то заниматься творчеством времени не было. Свободного времени от подъёма до отбоя два часа, которые официально отводятся для подшивки свежих подворотничков, чистки обуви, наяривания асидолом бляхи ремня и пуговиц.

Написал как-то раз про замполита. Этот невысокого роста коренастый майор с постоянно соболезнующим взглядом остановился во время обеда около меня, сидящего скраю за десятиместным столом, и участливо так спросил: «Что ребятки, не вкусно? но зато очень питательно». А мы в это время едва ковырялись ложками в гороховой каше на второе после горохового супа. Ну вот и вырвалась случайно эпиграмма, которую я и произнёс вслух под тихое похихикание соседей по столу. Текст, как и моя тетрадь, не сохранился, но было что-то вроде: «Зашёл бы ты, майор, к нам с утречка и попытался бы вдохнуть всей грудью …».

Каким-то образом слух о моём «писательстве» дошёл до лейтенанта – командира нашего взвода. Вызывает он меня и парня из нашего взвода, закончившего какое-то высшее художественное училище, и в форме приказа предлагает нам выпускать раз в неделю взводный «Боевой листок» сатирического плана. Мне предложено писать четверостишия, приятелю – рисовать карикатуры. И пошло! Благо, с поиском тем трудностей не возникало. А в награду за «сверхурочную деятельность» комвзвода в такие творческие дни освобождал нас от строевых и политических занятий.

Вместе с окончанием первого года службы закончился и срок нашего обучения в школе младших военных специалистов по специальности операторов РЛС (радиолокационные станции). Бывшие курсанты распределены по «точкам» - отдельным ротам ПВО Прикарпатского военного округа. Мои одноказарники разъехались для продолжения военной службы, с ними и исчезла наполовину исписанная тетрадь с моими опусами. Меня, ещё одного выпускника из нашего взвода и пару человек из параллельного взвода как «отличников воинской и политической подготовки» оставили для продолжения службы в школе. Присвоили звания младших сержантов, наградили званиями специалистов 3-го класса и назначили командирами отделений и инструкторами-операторами во взвода новобранцев. Новый мой взвод при том же командире был полностью укомплектован украинцами, в основном из центральных и западных областей республики. Хорошие ребята, службисты, а главное хорошо исполняли многоголосьем прекрасные украинские песни. Год службы прошёл более или менее безоблачно, без конфликтов и без стихоплётства.

Но закончился он, к сожалению, печально – по двум причинам. Во-первых, было объявлено о передислокации школы и начались прощальные офицерские оргии. Люди ведь не знали, где им придётся продолжать службу. Можно оказаться после благословенной в этом отношении Львовской области где-нибудь в песках Средней Азии или снегах Колымы. Солдаты после загрузки техники на платформы чистили классы и другие служебные помещения от многочисленных опустошённых бутылок. Дисциплина ни к чёрту. Во-вторых, за самоволку меня перед строем разжаловали в рядовые и направили для дальнейшей службы в точку, расположенную в малюсеньком и диковатом городке на Волыни.

На новое место службы я прибыл поздно ночью. Встретивший меня часовой оказался бывшим моим курсантом. Он и показал мне кровать, на которой я и могу временно отдохнуть. Утром пробудился от того, что сдирают одеяло с моей головы. Слышу голоса: «ну, что, он? - Он, он». Сел, осматриваюсь. Вижу два-три лица, знакомых по школе или по вагону по дороге в армию. Поговорить не успели. Появляется в казарме… ну конечно он – замполит роты. Требует, чтобы я подошёл к нему для доклада. Встаю, еле-еле продрав глаза, и как есть в нижнем белье подхожу и рассказываю о том, кто я есть и почему оказался здесь. Разглядел своего «собеседника» - неприятный тип. Круглая, мясистая рожа розоватого оттенка, полные выпученные губы, как-будто только что смазанные салом.

- Рядовой Ш…, не вздумайте таким же образом докладываться командиру роты!

- Товарищ старший лейтенант, я обучен докладам.

После этого краткого общения я понял, что замполит взял на себя заботу перевоспитания разжалованного штрафника.

Следующая встреча с уважаемыми мною оппонентами была, конечно, со старшиной )). В роте была установлена очерёдность ежеутренней натирки пола казармы мастикой. Вскоре дошла очередь и до меня. Ну что ж, всунул ногу в войлочный тапок и начал драить. Только закончил, как появился старшина, осмотрел помещение с 16-ю кроватями, поставил мне устно отрицательную оценку выполненной работы и приказал натирать пол повторно. Приказ есть приказ. До начала работы я зашёл в «красный уголок», где присмотрел четвертушку ватманского листа и толстый фломастер красного цвета. Быстренько написал объявление с приглашением посмотреть мою последнюю гастроль с показательной натиркой мастикой пола. Прикнопил плакатик к двери и приступил к делу. Натёр, сел на табуретку посреди казармы и терпеливо жду приёмщика работы. Старшина появился только к середине дня. Личный состав роты уже ознакомился с объявлением и активно его обсуждал, делая упор на возможный характер реакции старшины.

Реакция была ожидаемой. Старшина просто доложил о происшествии замполиту и в качестве улики представил ему моё объявление. Чтоб не забыть, должен сказать, что ещё до излагаемого случая у меня было опять столкновение с замполитом. Всю роту загрузили в кузов грузовика и повезли на помывку в баню. Была уже ранняя зима. Одеты все в зимнюю форму – шинель, ушанка. Я, оберегая уши, которыми страдал с раннего детства, опустил уши шапки. Как только прибыли на место и выпрыгнули из кузова, я сразу получил выговор от замполита за то. Что без разрешения нарушил форму одежды. Все мы объяснения не принимались. Ну что ж, выговором больше или меньше – какая разница?

А вот на жалобу старшины реакция замполита была неожиданной. Он полюбовался на шрифт плакатика и пригласил меня к себе в кабинетик. Предложил: «Напишешь мне по ватманскому листу на каждый съезд КПСС и пойдёшь досрочно на гражданку». Пришлось ответить ему, что если бы демобилизация была в его силах, то я всё написал бы за сутки. Но всё-таки описал ему повестку дня и решения шести съездов и отказался от дальнейшей работы, т.к. никаких послаблений в службе она мне не давала. Как все я сутки в карауле, дежурства на кухне, натирка полов, дежурства на станции (к этому времени я уже стал оператором 1-го класса). Замполит не имел надо мной никакой власти, т.к. меня за грамотность очень приблизил к себе командир роты, а офицеры – командир РЛС и сам замполит, а также оба старшины и оба называли меня начальником штаба роты и выпрашивали для себя удобные дни дежурств.

В конце концов я был демобилизован за три месяца до трёхгодичного срока службы, 18 июля, для поступления в ВУЗ. А 20 июля было объявлено о приостановке демобилизации в связи с обострением ситуации с Западным Берлином. Мои сослуживши прослужили до марта следующего года.