Бродяга. Гл.13 Перемены.
Вид:
Искусство есть такая потребность для человека, как есть и пить. Потребность красоты и творчества, воплощающего её, — неразлучна с человеком, и без неё человек, может быть, не захотел бы жить на свете.
Ф. Достоевский.
По просторным залам Питерского Эрмитажа медленно двигались двое посетителей.
Миниатюрную даму сопровождал хорошо одетый господин.
Они подолгу останавливались перед картинами великих художников, редко обменивались фразами, стоя перед прекрасными образами "Юдифи" венецианца Джорджоне,"Кающейся Марии Магдалины" Тициана и многих, многих других прекрасных полотен.
Господина привлекла картина "Бегство" Поль Гогена, он долго молча стоял перед ней.
- Так и моя жизнь, куда-то иду, спотыкаюсь, и опять иду, сам не зная куда.
- Вы уже пришли к своему берегу, довольно грустить, грех вам жаловаться на свою жизнь, -промолвила спутница господина.
В этом предупредительном, уверенном в себе дженльтмене с трудом можно узнать бывшего зэка Анатолия, отсидевшего большую часть своей жизни в местах не столь отдалённых.
Со своей спутницей он познакомился на одной из выставок.
Татьяна нравилась Анатолию, они часто проводили время вместе. Он хотел более серьёзных и близких отношений, но уважал решение женщины. Несколько лет назад она похоронила любимого мужа, хранила ему верность и после смерти. Татьяна, так же как и Аркадий Семёнович была его близким другом, готовым в любую минуту прийти на помощь.
За несколько лет, проведённых в Петрограде с Анатолием произошли большие перемены.
Первое, что он сделал, съездил в Москву.
Стоя перед калиткой родного дома, долго нажимал на звонок.
Наконец вышла заспанная, всклоченная, постаревшая и подурневшая сестра Елена.
Она не сразу узнала Анатолия, а узнав, не поверила глазам.
- Ты, что ли Толька, поверить не могу.
Долго трясущимися руками открывала замок.
- Проходи, совсем забыл дорогу к родному дому. Ты вон какой важный, зачем тебе сестра, которая тебя нянчила. А твою комнату мы обратно переделаем, живи себе,
чай не чужие. Она, алчно сверкая глазами, прикидывала, какую выгоду можно извлечь из приезда брата.
- Я ненадолго, сегодня уеду. Хочу сходить на кладбище. Ещё дай мне фото матери и её личные вещи, которые тебе не нужны.
- Какие там вещи, что она имела, я всё своим трудом.
Елена сходила в чулан, принесла запыленную коробку. В ней были какие-то старые выцветшие документы, пара простеньких серёг, несколько фотографий, материнский платок.
- Если ты не против, я возьму эти вещи.
- Ради бога, мне без надобности. Помоги сестре, если не жалко. Я тут бедую, а ты вон как разбогател, наверное в бандиты подался, с дружками своими тюремными спутался.
Елена и вправду не шиковала. Муж начальник скоропостижно умер. С ним умерли и все её привелегии, которыми она нагло пользовалась. Сыновья
мамашу в грош не ставили, бросили школу, шлялись с московской босотой.
С работы её быстро спровадили. Начала прикладываться к бутылке, винила всех, кроме себя, в своей неудавшейся жизни.
- Тебе Толька хорошо, вон как живёшь, а я мучаюсь,- причитали она по дороге к кладбищу.
С трудом нашла могилы родителей, неухоженные и запущенные.
Анатолий молча стоял у материнской могилки с покосившимся деревянным крестом.
Перед глазами стояла маманя, приехавшая на последнее свидание в тюрьму.
Маленькая, уставшая, постаревшая. С потухшим взглядом когда-то прекрасных добрых глаз.
К ним подошёл сторож, охранявший кладбище. Анатолий попросил его пригласить начальника кладбища. Вскоре к ним подошёл пожилой степенный мужчина. Анатолий представился.
- Я помню сынок и твоих родителей, и тебя горемыку пацаном помню, и процесс тоже помню. Тебя люди долго вспоминали, знали, что безвинно осудили, что поделаешь.
Он неодобрительно покосился на Елену: -совести у тебя нет, мало, что брата из дому выгнала, даже маленького памятника на могилы не поставила.
- Я вас за этим и позвал. Вот деньги, возьмёте за труды, сколько посчитаете нужным, поставьте ограду, памятники. Я приеду летом, если надо, ещё доплачу.
- Дай лучше мне эти деньги, что чужие будут на могилах наших родителей распоряжаться, я поставлю памятники,- тянула за рукав Елена.
- Нет. Пётр Павлович сделает всё как надо.
Одно из его давно запланированных дел-посещение могилы матери было выполнено.
Другой его задумкой было найти и помочь, если надо, старому Фоме, с которым он близко сошёлся в тюрьме.
Фома, это было и его кличкой и именем, на воле слыл искусным мастером краснодеревщиком. Он и обучил Анатолия тонкостям работы с деревом, научил любить эту профессию.
- Дерево, оно живое, в каждом текла его, только его жизнь. Господь нам дал разумение, умение продлить эту жизнь, придать ей новую форму, -часто говаривал он, любовно поглаживая очередной кусок дерева.
Анатолий поделился своими мыслями о Фоме с Аркадием. Тот подключил свои связи, установили последнее место проживания Фомы-глухая деревня в соседней области.
Друзья съездили в деревню, нашли одинокого Фому в плачевном состоянии. Старик болел, кашлял, за ним приглядывала сердобольная соседка.
Анатолий забрал Фому в Питер, пролечил в клинике и поселил в своей полу подвальной квартире. В одной комнате обитал Фома, в другой маленькая столярная мастерская. Бодренький после лечения Фома обомлел, увидев разный инструмент, станочки для работы по дереву.
- Даже если выгонишь, не уйду! -заявил старик, тут я и помру в этом раю.
- Живи долго, Фома Лукич, живи сколько хочешь, я буду только рад.
Но главной его заботой и всем была его обожаемая дочурка, его черноглазая Лизонька. Вот уже два года она проживала с отцом. Анатолий снимал просторную квартиру.
На Сахалине девочка часто болела. Худенькая от природы, там она таяла на глазах. Врачи советовали поменять климат. Отец отправился на север и привёз дочку в Питер. Климат девочке подошёл, она быстро поправилась и стала полноправной жительницей северной столицы. Была любознательна, хорошо училась, и в то же время шалила и любила подшучивать над взрослыми, особенно доставалось Фоме. Девочку любили и баловали безмерно. Татьяна, не имевшая детей, возила её гулять, часто их сопровождал старый Фома. Анатолий постоянно был занят, освоил специальность бухгалтера, вёл дела. Он давно был компаньоном Аркадия Семёновича, вместе открыли ещё несколько магазинов. Дела шли успешно.
Жизнь Анатолия изменилась, изменилась настолько, что в таких случаях кто-то другой наверняка забыл бы о годах, проведённых в заточении. Кто-то, но не Анатолий.
Если дни его проходили в заботах, неустанном труде, то ночи выматывали. Едва заснув, он просыпался в холодном поту, с колотящимся сердцем, готовым выпрыгнуть из груди.
Перед ним снова и снова мелькали картины прошлого: -вот стонет и плачет совсем молоденький паренёк, которого изнасиловал бугай бандюга Шнырь; вот пацан висит, -повесился, не смог вынести издевательства; вот в луже чёрной поганой крови лежит на полу тот самый Шнырь, свои и прирезали. Часто снились ему окровавленная Полинка, лежавшая в сарае под тряпьём, видел перед собой остекленевшие глаза Митяя, видел чёрную кровь, капающую с лезвия бабушкиного кухонного ножа.
Анатолий ещё и ещё раз убеждался,- тюрьма не только калечит судьбу человека, она калечит его душу, его психику и сознание.
Тюрьма-это тот же осьминог, если она схватит свою жертву щупальцами, будет мучить её всю жизнь, пока не вытянет из неё всю душу, пока не выпьет всю кровь.
Если Аркадий Семёнович засыпал с помощью спиртного:- 200 грамм обязательно на ночь, иначе не усну, -часто говорил он, то Для Анатолия ночи превратились просто в отдых с открытыми глазами. Вдобавок, начло пошаливать сердце. По совету врача принимал лекарство, втайне ото всех.
Анатолий сменил фамилию. В документах, найденных в коробке Елизаветы нашёл немало любопытного о своих предках по материнской линии. Он взял фамилию своей бабушки-матери Елизаветы. И Дочку Лизоньку переименовал, теперь она была Казаринова Елизавета. Так звали в девичестве её покойную бабушку, одну из некогда славного дворянского рода.
- Человек живёт не для того, чтобы быть богатым, а для того, чтобы стать счастливым, -часто говорил старый Фома, большой любитель цитат.
- Ты счастлив, насколько это возможно, что тебе ещё надо?
А действительно, что?
Ф. Достоевский.
По просторным залам Питерского Эрмитажа медленно двигались двое посетителей.
Миниатюрную даму сопровождал хорошо одетый господин.
Они подолгу останавливались перед картинами великих художников, редко обменивались фразами, стоя перед прекрасными образами "Юдифи" венецианца Джорджоне,"Кающейся Марии Магдалины" Тициана и многих, многих других прекрасных полотен.
Господина привлекла картина "Бегство" Поль Гогена, он долго молча стоял перед ней.
- Так и моя жизнь, куда-то иду, спотыкаюсь, и опять иду, сам не зная куда.
- Вы уже пришли к своему берегу, довольно грустить, грех вам жаловаться на свою жизнь, -промолвила спутница господина.
В этом предупредительном, уверенном в себе дженльтмене с трудом можно узнать бывшего зэка Анатолия, отсидевшего большую часть своей жизни в местах не столь отдалённых.
Со своей спутницей он познакомился на одной из выставок.
Татьяна нравилась Анатолию, они часто проводили время вместе. Он хотел более серьёзных и близких отношений, но уважал решение женщины. Несколько лет назад она похоронила любимого мужа, хранила ему верность и после смерти. Татьяна, так же как и Аркадий Семёнович была его близким другом, готовым в любую минуту прийти на помощь.
За несколько лет, проведённых в Петрограде с Анатолием произошли большие перемены.
Первое, что он сделал, съездил в Москву.
Стоя перед калиткой родного дома, долго нажимал на звонок.
Наконец вышла заспанная, всклоченная, постаревшая и подурневшая сестра Елена.
Она не сразу узнала Анатолия, а узнав, не поверила глазам.
- Ты, что ли Толька, поверить не могу.
Долго трясущимися руками открывала замок.
- Проходи, совсем забыл дорогу к родному дому. Ты вон какой важный, зачем тебе сестра, которая тебя нянчила. А твою комнату мы обратно переделаем, живи себе,
чай не чужие. Она, алчно сверкая глазами, прикидывала, какую выгоду можно извлечь из приезда брата.
- Я ненадолго, сегодня уеду. Хочу сходить на кладбище. Ещё дай мне фото матери и её личные вещи, которые тебе не нужны.
- Какие там вещи, что она имела, я всё своим трудом.
Елена сходила в чулан, принесла запыленную коробку. В ней были какие-то старые выцветшие документы, пара простеньких серёг, несколько фотографий, материнский платок.
- Если ты не против, я возьму эти вещи.
- Ради бога, мне без надобности. Помоги сестре, если не жалко. Я тут бедую, а ты вон как разбогател, наверное в бандиты подался, с дружками своими тюремными спутался.
Елена и вправду не шиковала. Муж начальник скоропостижно умер. С ним умерли и все её привелегии, которыми она нагло пользовалась. Сыновья
мамашу в грош не ставили, бросили школу, шлялись с московской босотой.
С работы её быстро спровадили. Начала прикладываться к бутылке, винила всех, кроме себя, в своей неудавшейся жизни.
- Тебе Толька хорошо, вон как живёшь, а я мучаюсь,- причитали она по дороге к кладбищу.
С трудом нашла могилы родителей, неухоженные и запущенные.
Анатолий молча стоял у материнской могилки с покосившимся деревянным крестом.
Перед глазами стояла маманя, приехавшая на последнее свидание в тюрьму.
Маленькая, уставшая, постаревшая. С потухшим взглядом когда-то прекрасных добрых глаз.
К ним подошёл сторож, охранявший кладбище. Анатолий попросил его пригласить начальника кладбища. Вскоре к ним подошёл пожилой степенный мужчина. Анатолий представился.
- Я помню сынок и твоих родителей, и тебя горемыку пацаном помню, и процесс тоже помню. Тебя люди долго вспоминали, знали, что безвинно осудили, что поделаешь.
Он неодобрительно покосился на Елену: -совести у тебя нет, мало, что брата из дому выгнала, даже маленького памятника на могилы не поставила.
- Я вас за этим и позвал. Вот деньги, возьмёте за труды, сколько посчитаете нужным, поставьте ограду, памятники. Я приеду летом, если надо, ещё доплачу.
- Дай лучше мне эти деньги, что чужие будут на могилах наших родителей распоряжаться, я поставлю памятники,- тянула за рукав Елена.
- Нет. Пётр Павлович сделает всё как надо.
Одно из его давно запланированных дел-посещение могилы матери было выполнено.
Другой его задумкой было найти и помочь, если надо, старому Фоме, с которым он близко сошёлся в тюрьме.
Фома, это было и его кличкой и именем, на воле слыл искусным мастером краснодеревщиком. Он и обучил Анатолия тонкостям работы с деревом, научил любить эту профессию.
- Дерево, оно живое, в каждом текла его, только его жизнь. Господь нам дал разумение, умение продлить эту жизнь, придать ей новую форму, -часто говаривал он, любовно поглаживая очередной кусок дерева.
Анатолий поделился своими мыслями о Фоме с Аркадием. Тот подключил свои связи, установили последнее место проживания Фомы-глухая деревня в соседней области.
Друзья съездили в деревню, нашли одинокого Фому в плачевном состоянии. Старик болел, кашлял, за ним приглядывала сердобольная соседка.
Анатолий забрал Фому в Питер, пролечил в клинике и поселил в своей полу подвальной квартире. В одной комнате обитал Фома, в другой маленькая столярная мастерская. Бодренький после лечения Фома обомлел, увидев разный инструмент, станочки для работы по дереву.
- Даже если выгонишь, не уйду! -заявил старик, тут я и помру в этом раю.
- Живи долго, Фома Лукич, живи сколько хочешь, я буду только рад.
Но главной его заботой и всем была его обожаемая дочурка, его черноглазая Лизонька. Вот уже два года она проживала с отцом. Анатолий снимал просторную квартиру.
На Сахалине девочка часто болела. Худенькая от природы, там она таяла на глазах. Врачи советовали поменять климат. Отец отправился на север и привёз дочку в Питер. Климат девочке подошёл, она быстро поправилась и стала полноправной жительницей северной столицы. Была любознательна, хорошо училась, и в то же время шалила и любила подшучивать над взрослыми, особенно доставалось Фоме. Девочку любили и баловали безмерно. Татьяна, не имевшая детей, возила её гулять, часто их сопровождал старый Фома. Анатолий постоянно был занят, освоил специальность бухгалтера, вёл дела. Он давно был компаньоном Аркадия Семёновича, вместе открыли ещё несколько магазинов. Дела шли успешно.
Жизнь Анатолия изменилась, изменилась настолько, что в таких случаях кто-то другой наверняка забыл бы о годах, проведённых в заточении. Кто-то, но не Анатолий.
Если дни его проходили в заботах, неустанном труде, то ночи выматывали. Едва заснув, он просыпался в холодном поту, с колотящимся сердцем, готовым выпрыгнуть из груди.
Перед ним снова и снова мелькали картины прошлого: -вот стонет и плачет совсем молоденький паренёк, которого изнасиловал бугай бандюга Шнырь; вот пацан висит, -повесился, не смог вынести издевательства; вот в луже чёрной поганой крови лежит на полу тот самый Шнырь, свои и прирезали. Часто снились ему окровавленная Полинка, лежавшая в сарае под тряпьём, видел перед собой остекленевшие глаза Митяя, видел чёрную кровь, капающую с лезвия бабушкиного кухонного ножа.
Анатолий ещё и ещё раз убеждался,- тюрьма не только калечит судьбу человека, она калечит его душу, его психику и сознание.
Тюрьма-это тот же осьминог, если она схватит свою жертву щупальцами, будет мучить её всю жизнь, пока не вытянет из неё всю душу, пока не выпьет всю кровь.
Если Аркадий Семёнович засыпал с помощью спиртного:- 200 грамм обязательно на ночь, иначе не усну, -часто говорил он, то Для Анатолия ночи превратились просто в отдых с открытыми глазами. Вдобавок, начло пошаливать сердце. По совету врача принимал лекарство, втайне ото всех.
Анатолий сменил фамилию. В документах, найденных в коробке Елизаветы нашёл немало любопытного о своих предках по материнской линии. Он взял фамилию своей бабушки-матери Елизаветы. И Дочку Лизоньку переименовал, теперь она была Казаринова Елизавета. Так звали в девичестве её покойную бабушку, одну из некогда славного дворянского рода.
- Человек живёт не для того, чтобы быть богатым, а для того, чтобы стать счастливым, -часто говорил старый Фома, большой любитель цитат.
- Ты счастлив, насколько это возможно, что тебе ещё надо?
А действительно, что?