Дом

     - Послушай, Фернандо, зашёл бы ты ко мне завтра утром. Половица в кухне так противно скрипит - мочи нет! Все нервы уже из меня вытянула.

     - Хорошо, Лидия.

     - Спасибо. Напеку тебе твоих любимых пончиков.

     Лидия Салина ласково похлопала Фернандо по локтю и пошла дальше вниз по улице, уверенная в том, что он непременно придёт и заставит упрямую половицу замолчать навеки. Фернандо Кастро всегда соглашался, когда его просили починить крыльцо, или заменить треснутую черепицу, или вставить разбитое стекло. Руки у него были золотые, и он никогда не брал за работу денег - только еду: банку вчерашней паэльи, кусок ветчины с краюхою хлеба или оставшийся после праздничного застолья салат - он не отказывался ни от чего. А вот деньги - нет уж, увольте! В городке не было никого, кто бы не знал, что, как только Фернандо Кастро видит деньги, его пронимает дрожь, а в глазах его застывает испуг.

     Странным слыл он, не от мира сего и был единственным бездомным в городке. Всё своё имущество он носил с собой, вернее, на себе: костюм, старую шляпу и пару башмаков. Время от времени жители городка обновляли его гардероб ненужными вещами, а иногда сбрасывались по нескольку монет и покупали ему новую одежду.

     - Благодарю, - только и говорил он, получив в подарок пиджак или башмаки. Он вообще был немногословным. Единственным человеком, с которым он не стеснялся беседовать долго и по душам, был Педро Паломар, алькальд и его друг с самого детства. Впрочем, никто не ждал от Фернандо слов и все были согласны с тем, что именно молчание делает его таким привлекательным и загадочным.
 
     «Наш Фернандо» - так называли его все без исключения. И все любили его как родного. Да и невозможно было относиться к нему иначе. Стоило ему одарить человека обычной своей осторожной улыбкой - как тут же на сердце того становилось теплее, а из уст сами собой вылетали приветливые слова. В ответ на улыбку Фернандо улыбались даже плачущие девочки и злые озорники-мальчишки.

     И ни у кого язык не поворачивался назвать его сумасшедшим. Ведь сумасшедший не может быть таким незлобивым, добрым, аккуратным в работе и обязательным. А что касается странностей, так у каждого можно найти их целую кучу. Разве что другие люди стараются спрятать их, а у Фернандо - всё наружу.

     Вот таким он был, этот Фернандо.
 
     - И всё из-за чего? - говорили о его странностях мужчины. - Из-за женщины!
     - Нет, - возражали им женщины, - всё это - из-за любви!


     ***

     Не всегда Фернандо Кастро был таким. В молодости он, как и его приятели, не прочь был повеселиться, потанцевать с хорошенькой девушкой, пошутить и от души посмеяться. Правда, он всегда отличался мягкостью характера и даже робостью, однако более жизнерадостного и говорливого юношу трудно было себе представить.
 
     Да, тогда, в далёком прошлом, он был хорош собой, строен, силён, трудолюбив - одним словом, завидный жених. Многие девушки вздыхали, глядя из окна, как Фернандо с гитарой в руках, в сопровождении приятелей идёт по улице. Идёт и поёт грустную песню - и как поёт! Старухи и те, заслушавшись, нет-нет да и пустят слезу. А пел он часто и почему-то всегда только грустные песни. Даже когда во время свадебного застолья его просили спеть, он выбирал для исполнения какую-нибудь душещипательную балладу о несчастной любви. А как только песня кончалась, он, помолчав с минуту, вновь преображался в весёлого балагура и шутника.

     Уже тогда весь городок любил Фернандо Кастро. И он любил всех. Но была и у него та единственная, по которой он сох и которой по вечерам пел серенады таким красивым, печальным голосом, что под её окном послушать его собирались целые толпы горожан.

     Звали её Сусана. Она была дочерью врача, девушкой образованной, современных взглядов, но очень скромной и застенчивой. Завидев Фернандо, Сусана краснела, стыдливо отводила глаза и хотела стать невидимой. Такое её поведение не ускользало от глаз воздыхателя, да и все остальные не были слепцами, и вскоре в городке стали судачить о том, что пора готовиться к весёлой свадьбе.

     Но чтО бедный юноша мог предложить своей возлюбленной? Он был сирота, и всё его богатство составлял дом, где когда-то жил его отчим, слишком рано ушедший на небеса, и где умерла его добрая матушка. Но разве удивишь каким-то старым домом Сусану, образованную сеньориту, привыкшую к утончённости и достатку? Фернандо понимал это и с некоторых пор совсем потерял покой и ходил как в воду опущенный, размышляя о своей бедности и о том, что никакая он не пара дочери врача.

     И вот однажды ему показалось, что он нашёл выход из тупика.

     Один приезжий из Европы решил поселиться в их городке и обратился к Фернандо с такими словами:

     - Послушай, парень, не мог бы ты подыскать мне жильё, недорогое, но и не готовое рухнуть? Ты местный, всех знаешь. Может быть, поспрашиваешь людей - кто хочет продать свой дом? Я бы заплатил тебе за услугу.

     И внезапно сердце юноши сжалось. Он встрепенулся и уставился на приезжего такими глазами, как будто перед ним стоял сам ангел небесный, протянувший ему руку помощи.

     - Я продам вам то, что вам нужно, сеньор! - с радостью произнёс он.

     Так он остался без дома, зато с большой суммой денег в заплечном мешке. Таких денег он никогда раньше не видывал и даже не мечтал увидеть. Но теперь они принадлежали ему, и он гордо шёл по улице, намереваясь высыпать их к ногам возлюбленной, подкрепив этот широкий жест словами: «Это всё твоё, Сусана! Выходи за меня замуж!»

     «Что дом? Пустяки!» - размышлял он, стараясь убедить себя в том, что родное гнездо, которого он лишился, - это ещё не всё в жизни, что есть вещи поважнее и что, когда он женится, то на вырученные за продажу дома средства откроет прибыльное дело, разбогатеет ещё больше и построит новый дом, рисунок которого он видел когда-то в одном журнале: красивый, с высокой крышей, с большим балконом и уютным патио, где непременно устроит бассейн и мелодично журчащий фонтан. Ведь он всё умеет делать своими золотыми руками.

     - Привет! Далеко собрался? - Сладостные мечты Фернандо, идущего свататься, прервал попавшийся ему навстречу Педро Паломар, его друг, ещё не алькальд, но уже удачливый партийный крикун. На голове Педро была очень красивая новая шляпа. И вообще в тот день он вырядился так, словно собрался ехать в столицу.

     - Я... понимаешь ли... - Пойманный врасплох, выдернутый из розовых мечтаний Фернандо собрался было окатить приятеля потоками своей горячей радости, но тот не дал ему договорить.

     - Ты, наверное, обидишься на меня, - сказал Педро, стараясь не глядеть на друга. - Боюсь, ты даже будешь меня ненавидеть, но дело в том, что Сусана согласилась выйти за меня... Прости... Короче говоря, через две недели мы идём с нею под венец. Вот как оно вышло. Не суди меня строго, если можешь. Я понимаю, что поступил не очень красиво. Ведь её обхаживал ты... Но её отец... да и она сама... Мы поговорили и решили... Ну, ты понимаешь... Я ведь на неё тоже запал, не только ты... Я-то думал, что она за тебя пойдёт, а вот надо ж такому случиться... вышло иначе... Как раз сейчас иду к отцу Кристобалю договариваться о венчании... Прости!

     И он пошёл, счастливый и уверенный в себе. А Фернандо остался стоять посреди улицы с заплечным мешком, где лежали деньги, теперь уже бесполезные деньги. Он не высыплет их к ногам Сусаны, выбравшей другого, он не откроет прибыльного дела и не построит нового дома, потому что нет больше женщины, согласной переступить его порог. И вообще ничего больше нет в жизни несчастного юноши, к чему влекло бы его душу. Он обманут и опустошён.

     Не замечая никого и ничего вокруг, он долго бродил по улицам и очнулся на пустыре, за торговыми складами. И вдруг понял, что ему надо делать.

     Вечером того же дня Хуан и Рикардо, парочка неразлучных пьяниц, войдя в таверну, клялись и божились, что видели, как Фернандо стоял у костра и бросал в огонь деньги. Но этим забулдыгам никто, конечно, не поверил.

     Однако на следующий день дон Паскуаль, хозяин складов, проходя по пустырю, обнаружил погасшее костровище, вокруг которого ветер разбросал уголки сожжённых купюр. И люди поверили в то, что Фернандо и в самом деле сжёг всё, что у него было.

     Именно с того самого дня он и стал странным, не от мира сего. Он перестал петь, шутить, балагурить, бросил курить и пить вино, и только загадочная улыбка - бледный остаток былой жизнерадостности - украшала порой его лицо, уставшее от тоски.


     ***

     Фернандо Кастро смотрел вслед Лидии Салины и думал: «Как же постарела эта женщина! А ведь, кажется, совсем недавно она накручивала танго со своим Энрике... И где он, этот толстяк Энрике? - Фернандо взглянул на небо, как будто ожидал увидеть там мужа Лидии.
     - Всем нам одна дорога, - сказал он вслух и медленно пошёл к реке, на своё любимое место.
     Если он не был занят работой и выдавалась хорошая погода, он всегда сидел на высоком берегу реки и смотрел как вода уносит на своих мощных плечах такое громоздкое, никому не нужное время. Именно так он и считал: время - тяжесть, от которого человек стремится поскорее избавиться, чтобы наконец вздохнуть свободно. Сбросит его с себя - и помрёт, бедняга. И только река терпеливо несёт этот груз, только она знает ему истинную цену, и поэтому она течёт вечно, не умирает. А человек слишком нетерпелив, суетлив и неразумен. Ему кажется, что время ни на что не годится. Он торопится, хочет поскорее убежать в свой рай. Он видит впереди себя мираж и думает, что как раз там и ждёт его счастье. И ему невдомёк, что время - единственное богатство, которым позволено ему владеть. Пока есть у него время - будет и удача. Вот как на самом деле всё устроено: именно здесь и сейчас, то есть в самой сердцевине пространства и времени, человек обретает себя, друзей, любовь... Вот он, Фернандо, сидит на своём месте, на берегу реки, и никуда не спешит. Он вспоминает детство, юность, Сусану, мечтает о новом доме... О да, до сих пор он не оставил мечтаний, ведь они такие сладкие, и ему с ними так хорошо! Возможно, завтра будет ещё лучше - что ж, он не против. Но бежать сломя голову к миражам - нет уж, увольте! Это не для него!

     Вот такая философия живёт в голове бездомного старика. И его самого заставляет жить так, как велит ему неторопливое, терпеливое, ласковое время. У каждого оно своё, а у Фернандо оно такое, какое есть, и оно ему нравится, и иного ему не нужно.

     Пусть другие ищут какого-то непонятного счастья - ему не до него. Что такое счастье, он никогда не знал и никогда не задумывался над этим словом. Зачем ломать голову над отвлечёнными понятиями, если у него уже есть зримое и осязаемое время?

     А какое дивное оно на вкус, его время! А какой у него запах! А какое оно на...

     - Вот вы где! А я вас обыскалась.

     Фернандо оглянулся: к нему приближалась Мариана, секретарша алькальда. Она подошла к нему, скромная и, как всегда, смущённо прячущая пугливый взор. Продолжая сидеть на траве, он встретил её обычной своей улыбкой.

     - Дон Педро послал меня найти вас, сеньор Кастро. Вам пришло письмо из Сан-Мигеля. Наверное, что-то важное.

     - Хорошо, милая моя Мариана, сейчас приду.

     - Что это вы постоянно называете меня «милая моя»?

     - Прости, больше не буду.

     - Нет, я не против. Просто странно, ни к кому больше, насколько я знаю, вы так не обращаетесь.

     - А я когда вижу тебя, вспоминаю маленькую девчушку с русыми косичками, такую шуструю и постоянно чумазую. Помнишь? Тогда-то я и стал тебя так называть.

     - Надо же, а я уж и забыла. Ну, ладно, мне пора. Дон Педро ждёт вас.
 
     Когда она ушла, Фернандо посидел ещё несколько минут, глядя на реку, а затем с тяжёлым вздохом встал и медленно пошёл в город.


     ***

     - Привет, давненько тебя не видел, проходи, садись. - Педро подал ему обе руки - такая манера здороваться была у него.

     Фернандо сел. Педро протянул ему конверт.

     - Вот, пришло сегодня утром. Я даже удивился: сколько лет ты не получал никаких писем. Читай. Мне тоже страсть как хочется узнать, что в нём. Если, конечно, это не секрет.

     - Какие у меня могут быть секреты? - Фернандо разорвал конверт. - Вот только очки...

     - Возьми мои! - Педро Паломар снял с носа очки и протянул другу.

     - Очень странно, - сказал Фернандо, прочитав письмо.

     - Что там? - Вспотевший от нетерпения алькальд взгромоздил свою объёмную задницу на стол.

     - Умер мой отец.

     - Какой такой отец? Он же, царство ему небесное, отдал богу душу, насколько я помню, лет сорок пять назад...

     - Это был мой отчим. А то отец, настоящий.

     - Так, значит, твоя матушка ещё до того?..

     - Вот именно. По сути, я незаконнорождённый, хотя, по всем документам, мой отчим считается моим законным родителем.

     - Ну, и что дальше? Что ещё там написано?

     - Что он оставил мне в наследство дом в Сан-Мигеле. Кстати, где это?

     Педро вернулся на своё кресло за столом.

     - Километров триста на юг. Сперва на поезде, а потом ещё несколько километров по шоссе. И большой дом?

     - Здесь не написано. Я должен явиться к нотариусу и вступить в права наследника.

     - Так это же здорово! Сорок лет у тебя ни кола ни двора. Пора бы уж остепениться. Ночевать по чужим сараям - это, конечно... я не спорю, романтика, но на старости лет каждый человек заслуживает собственного гнёздышка. Вот и тебе повезло в жизни. Ты ещё крепкий, красивый, без вредных привычек, так что будет дом - будет тебе и жена.

     - Право, не знаю. Не хочу я покидать этот город. Здесь есть всё, что мне нужно.

     - Всё, кроме крыши над головой. Кстати, не хочешь перебираться в Сан-Мигель - и не надо! Поедешь туда, продашь дом отца и вернёшься с деньгами...

     - Что???

     - Прости, совсем забыл. Ну, хорошо, покупатель положит деньги на твой счёт, ты вернёшься, и мы на них построим тебе дворец твоей мечты, с балконом и фонтаном. Как тебе такое предложение?

     - Даже не знаю...

     - А тут и знать нечего. Прямо сейчас иди ко мне домой, прими ванну, Наталия постирает твою одежду, а завтра с утра купишь билет... Прости, я сам сегодня куплю тебе билет, завтра ты сядешь в поезд - и вперёд! Всё просто. Ну как, уговорил я тебя?

     - Пожалуй...

     - А я пока подготовлю тебе необходимые документы, свидетельства. Тебе повезло, что твой друг - такая шишка. Ладно, ступай. И не сомневайся, всё у нас получится.

     - А я не уверен. Ты же знаешь, я типичный неудачник, что касается всяких таких дел... Даже любимая девушка досталась другому...

     - Я понимаю тебя, мой друг. - Педро погрустнел и устремил в потолок мечтательный взгляд. - Да, хороша же была Сусана! - Он глубоко вздохнул и стал разглядывать свои холёные ногти. - Сам до сих пор не могу забыть её. Раненько она покинула нас...

     - Но ты хоть был на ней женат. Она была твоей целых двадцать лет, а теперь у тебя Наталия, женщина что надо, а я...
 
     - Ну, ты сам виноват. Продал дом, сжёг деньги и стал жить как птичка небесная. Кому нужен такой странный, такой бродяга? Не наделай ты столько глупостей - кто знает, может быть, и ты был бы сейчас при власти, при деньгах и с женой под боком.

     - Но ты ведь знаешь, что я в тот день понял нечто такое, чего никто вокруг понять не может... и ты, видимо, тоже.

     - Почему же, я понимаю тебя, Фернандо, хорошо понимаю. Самого меня иногда подмывает всё бросить и уйти в свой собственный мир, но я не могу. Я уже врос в этот образ жизни, я стал его частью. И потом, не так уж и плоха моя жизнь, чтобы ни с того ни с сего бросать всё нажитое и учиться этой твоей свободе.

     - Вот я и говорю, Педро, что ты меня не понимаешь...

     - Ладно, оставим философию. Главное сейчас - твоё будущее. А я чувствую, что оно - в том доме в Сан-Мигеле. Так что хоть раз послушайся моего совета. Старику не место на улице. Тем более моему другу, которого я так люблю.


     ***
 
     Когда на следующий день Фернандо, помытый, тщательно выбритый, в одежде, остро пахнущей стиральным порошком, вышел из дома Педро Паломара, ему показалось, что утреннее солнце подошло к нему совсем близко, на расстояние вытянутой руки. Никогда раньше оно не приближалось к нему так доверчиво и никогда не глядело на него с такой грустью.

     «Наверное, оно хочет со мною попрощаться. Видимо, не только мне - ему тоже не нравится, что я вот так запросто покидаю родной город. И ради чего? Ради денег? Да, на них я смогу построить дом. И смогу наконец найти себе женщину... А стоит ли? Что хорошего во всём том, что стоит денег? Ведь и женщина, если вдуматься, появится у меня лишь благодаря этим злополучным бумажкам. И что из того, что они будут лежать в банке и я даже не увижу их в глаза? Они будут моими, а я буду принадлежать им, и они смогут управлять мною по собственному желанию. Боже, как же злы и порочны были люди, придумавшие деньги! Разве не в погоне за деньгами забываем мы своё время, это милое здесь и сейчас, и убегаем от самих себя? - Фернандо остановился в нерешительности. - А если плюнуть на всё и вернуться к реке? А потом сходить к Лидии, исправить ей половицу и наесться её чудесных пончиков? Нет, уже поздно. Педро купил мне билет, я обещал ему, что поеду... Вот так. Если уж эти проклятые деньги возьмут человека в оборот, он непременно станет их рабом. Я ещё не получил их, а уже лишён свободы - что же будет со мной дальше?»

     Фернандо сел в купе и подумал, что, дожив до шестидесяти, ни разу ещё не путешествовал поездом. Впрочем, он никогда ни на чём не ездил - разве что на автомобиле, и то один раз, с матерью, когда ему было около восьми, до ближайшей деревни и обратно. Всю жизнь он провёл на одном маленьком клочке огромной планеты, и ему ни разу не хотелось узнать, что же там, в том месте, где небо встречается с землёй. Ему хватало родного городка и его жителей. Может быть, потому, что он всех их любил и его никто не обижал. Он сроднился со своим пространством и своим временем, он знал их, говорил с ними, следовал их зову, их простым советам: «будь здесь», «живи сейчас», «не торопись, а то не заметишь, как оставишь самого себя далеко-далеко позади».

     Поезд тронулся. Фернандо глядел, как медленно уплывают от него родные места, и тоска вошла в купе и села на противоположное сидение. Ему хотелось закрыть глаза, чтобы не видеть, как родина уходит от него, предателя, но продолжал смотреть в окно.
     Послышался грохот колёс по мосту, и внизу появилась его река, та, что несёт никому не нужное время. Почему же никому? Ему оно нужно, оно его друг. Фернандо глянул на реку и заплакал. Он сам не понимал, почему плачет, ведь уезжает он ненадолго, он не собирается жить в каком-то чужом Сан-Мигеле, даже если там в сто раз лучше, чем в его родном городке.

     - Я обязательно вернусь! - крикнул он сквозь стекло реке.

     - Гм, - сказала тоска.

     Он пригляделся сквозь слёзы: напротив него сидел монах в тёмно-серой рясе, полноватый, с тщательно подстриженной бородкой, и пристально глядел на странного человека, говорящего с рекой.

     - Прошу прощения, - смущённо буркнул Фернандо, откинулся на спинку сидения и закрыл глаза.


     ***
 
     Выйдя из поезда, он зажмурился от резких лучей заходящего солнца, непривычного, чужого солнца. Ему стало страшно. Всё вокруг было незнакомым, неприветливым.

     - Простите, как мне добраться до Сан-Мигеля? - спросил он станционного смотрителя.

     - Автобус на Сан-Мигель уходит через полчаса. Перейдёте через площадь...

     - А если пешком? По какой дороге мне идти? - У Фернандо не было денег на билет.

     Станционный смотритель измерил странного старика любопытным взглядом и ответил:

     - Видите ту красную вывеску гостиницы? Вот по той улице, всё прямо и прямо, выйдете на дорогу, которая и приведёт вас в Сан-Мигель.
 
     - Благодарю за помощь, вы замечательный человек, - сказал Фернандо, и эти его слова заставили смотрителя удивиться ещё сильнее. Он прожил на свете более пятидесяти лет, но никто ещё не называл его замечательным человеком.

     Фернандо шёл медленно. Он никуда не спешил. Он давно отвык от суеты и спешки. И потом, не убежит же от него дом. Он будет стоять и ждать нового своего хозяина. Если реки несут время к далёкому океану, то дома хранят его. Чтобы понять и полюбить дом, необходимо почувствовать его время. И в этом тоже был убеждён старый философ. Он побывал в домах и квартирах многих своих земляков (всех без исключения он считал соседями) и мог отличить дух одного жилища от другого. Он даже знал, почему несчастен один человек и счастлив другой. Всё зависит от того, сроднился ли он со своим временем и с душой своего дома. Конечно, у Фернандо не было крыши над головой, но он знал, что такое настоящий дом, живой и любящий своих хозяев. Он часто перечислял в памяти лачуги, особняки и квартиры, где что-нибудь ремонтировал. Он смаковал их вкус, неповторимый вкус каждого жилища, которое больше не было для него чужим, как только он начинал чувствовать его особый дух. Иногда он рассказывал обо всём этом Педро, но не был уверен, что тот понимает его до конца, до самого дна. Педро - очень хороший человек, неглупый, совестливый, совсем не жадный, но вот беда: он боится заглядывать в себя слишком глубоко. Поэтому и не может понять истин, живущих в душе друга.

     Солнце утонуло за дальними холмами. Над головой идущего человека затрепетали яркие звёзды, словно лепестки громадного дерева, омытые дождём и сверкающие при малейшем прикосновении робкого ветерка, зачарованного таинственной темнотой.

     Из-за дальних лесов выглянул краешек луны, необычайно яркий и протянувший к одинокому бродяге неброские лучи спокойной своей мудрости. Фернандо любил луну, понимал её и чувствовал, что и она к нему неравнодушна. Её совершенный покой был сродни его тихому сердцу. Она медленно катится по небосводу, как и он неспешно идёт по тверди своей жизни. Именно так, не жизнь утекает из-под его ног, а он несёт её, как одежду - так месяц проносит над миром свой мудрый свет.

     «Вот только кто подхватит мою жизнь и понесёт её дальше, когда я умру?» - такая мысль пришла ему в голову на ночной дороге. И ему стало грустно до слёз.

     Чтобы немного утешиться, он сел на большой камень недалеко от обочины, вынул из заплечного мешка пакет, куда добрая Наталия положила ему в дорогу бутерброды с ветчиной и с полдюжины пончиков. Съев один бутерброд, он продолжил путь.
     Изредка мимо проносились автомобили, но он почему-то их боялся и, заслышав далёкий шум мотора, сворачивал с дороги, садился на землю и не вставал до тех пор, пока машина не проедет. Он понимал, что ведёт себя неразумно, однако в этой игре в прятки было нечто из детства, какое-то озорство, смешанное со страхом: словно он, нашкодив, прятался от наказания и посмеивался над взрослыми, которые никак не могут найти его.


     ***

     Наконец впереди засияли огни: Сан-Мигель был уже совсем близко. Но это не обрадовало Фернандо. Проведший сорок лет на ногах, он не чувствовал усталости. Пройдя десять километров, он готов был шагать хоть всю ночь. Он успел уже сродниться с дорогой, уловить вкус её души, её ритм. Ему хорошо было с этой дорогой и жаль было расставаться с нею. Но он должен её покинуть - а зачем? Только для того, чтобы выполнить скоропалительное обещание, данное другу, и войти в незнакомый город, глядящий на него враждебными огнями.
 
     О, как ему хотелось повернуть обратно, сесть на берегу речушки, которую он недавно миновал, дождаться утра и неспеша вернуться на железнодорожную станцию, а оттуда снова отправиться пешком в бесцельный путь по уже знакомой дороге до Сан-Мигеля. Вот было бы здорово!

     Но город уже обнял его и потащил куда-то в свой мир, и Фернандо послушно поплёлся по главной улице, безлюдной, с погасшими окнами незнакомых домов.

     Пройдя город почти до самого конца, на одном из перекрёстков в свете фонаря он увидел, надпись, которую искал: «Переулок трёх платанов». И вынужден был подчиниться и этому тёмному проходу между тыльными сторонами особняков, и послушно передвигал ноги, до тех пор пока переулок не дотащил его до тупика: «Дом №37». Это был именно тот адрес.

     И тут Фернандо похолодел от ужаса: мёртвыми, выжженными глазами глядели на него развалины. Обгорелые балки, всё ещё стоящие, были похожи на призрачных стражей адских врат, а те, что лежали бесформенной кучей, напоминали тела грешников, сваленных в топку сатаны. От пожарища исходил тёплый запах дыма и гари.

     Фернандо обошёл сгоревший дом вокруг. Головешки и куски черепицы были ещё мокрыми, напитанными водой, а дождей не было уже неделю, не меньше. Значит, несчастье случилось совсем недавно. Скорее всего, этим вечером. Как раз когда, выйдя из поезда, Фернандо побрёл по дороге, уверенный в том, что уж дом-то дождётся его в любом случае. Ведь надёжный хранитель времени не мог никуда от него уйти...
 
     А теперь перед ним лежало сгоревшее время и провалившееся в адское пламя пространство. В этом месте не осталось уже ни «здесь», ни «сейчас». Дом, совсем ещё недавно охотно согревавший любого, кто переступал его порог, превратился в чёрную дыру, в чернозубый оскал пустоты. Лишь печная труба там, где когда-то была кухня, оставалась живой и нетронутой и словно всё ещё не сознавала своей наготы, красивой, но никому не нужной.

     - Эх, дома, дома, оказывается, вы так же беззащитны, как и ваши хозяева, - сказал вслух Фернандо. - Покойся с миром!

     Он глубоко вздохнул и, не оглядываясь на пожарище, чтобы не терзать сердце горьким состраданием к погибшему времени, отправился в обратный путь.

     Нет, он не сожалел о том, что лишился наследства, тем более что оно, внезапно свалившееся на него, было скорее помехой, чем благословением, и нарушило давно устоявшийся, непритязательный покой. Оно противоречило его философии. Он втайне хотел его гибели - и вот это желание было исполнено. Бог услышал своего сына и послал ангела с горящим мечом освободить его от непрошеной удачи. Кто знает, может быть, так оно всё и было. Фернандо не был религиозен, но и не отрицал чудес, церковных постулатов и простодушных суеверий.

     - Всё возможно, - говорил он, когда Педро рассказывал ему об очередном чуде исцеления или о явлении кому-нибудь Девы Марии. В его мировоззрении бог был тем, что он называл «здесь и сейчас», некой волнующей тайной, всегда близкой и щедро раздающей всем, кто её постиг, сладостные мгновения, не важно, телесные или духовные.

     Выбравшись из зловещих объятий города и дойдя до речки, на берегу которой так хотел посидеть, когда шёл в Сан-Мигель, он сел на берегу. Съев ещё один бутерброд и попив речной воды, он лёг на траву под раскидистым деревом и, мечтая о том, как вернётся на родину, скоро уснул.


     ***

     На следующий день, ближе к обеду, Фернандо подошёл к железнодорожной станции. У перрона стоял поезд. С горечью в сердце смотрел Фернандо на пассажиров, входящих в вагоны. Вот-вот двери закроются, а он останется на чужбине, и только потому, что у него нет денег на билет. Ведь рассеянный Педро не догадался оплатить ему обратный путь. Хотя при чём тут Педро? Откуда мог он знать, когда его друг решит вернуться и вернётся ли вообще? Всё же в глубине души алькальд надеялся на то, что бродяга, переночевав в своём собственном доме, откажется его покидать. Конечно, Педро Паломару не хотелось этого, он привязался к Фернандо ещё в детстве, когда они были не разлей вода, но прежде всего он заботился о друге и в душе очень гордился этим самоотречением ради любви.

     К сожалению, многого не учёл умудрённый опытом алькальд, втягивая странного, не приспособленного к обычной жизни друга в свою затею. Зато в те самые минуты, когда Фернандо с грустью смотрел на отъезжающий поезд, Педро, сытно пообедав, радовался за него.

     А Фернандо не оставалось ничего другого, как, распросив прохожих о дороге, что ведёт к его городу, пуститься в путь пешком. Он даже не подумал, насколько неразумна эта его затея. Не подумал он и о том, что спокойно мог бы зайти в местный муниципалитет и попросить связать его с Педро Паломаром. Он вообще ни о чём не подумал, кроме одного: что его ждёт родина, наверняка, скучающая по своему молчаливому созерцателю.

     Город остался позади. Потянулись бесконечные поля и луга. Изнывая от зноя, Фернандо добрёл до реки, скинул с себя одежду и вошёл в ласковую воду.

     Мимо проезжали автомобили. Люди в них с удивлением смотрели на обнажённого старика, сидящего на берегу. Но он их не стеснялся. Всё, что не принадлежало к его родному городу, казалось ему караваном призраков, мимо которых он вынужден был проходить по пути домой. По этой же причине он не пытался доехать автостопом. Да и не в его обычае было тревожить людей, если сам он мог обойтись без их помощи. Он же ещё не дряхлая развалина, он и своими ногами вернётся домой. Что такое триста километров? Всего лишь три сотни коротких отрезков пути.

     Переночевал он в полуразрушенном сарае на краю поля. Застав там такого же, как он, бездомного, он поделился с ним последними пончиками, а когда проснулся утром, тот успел уже уйти.

     Фернандо продолжил путь, а в полдень, почувствовал, как голод, присосавшийся к его желудку, начинает вползать и в мозг.
 
     Переждав жару, он продолжил дорогу и ни о чём уже не мог думать, кроме еды.

     На закате он поймал в траве трёх крупных кузнечиков и, как ни жалко было ему этих славных насекомых, он оторвал им головы, крылышки и лапки и съел их жирные туловища. Их вкус ему не понравился, но зато он немного подкрепился и у него больше не дрожали колени.

     Опустилась ночь, а Фернандо всё шёл и шёл, надеясь встретить реку или хотя бы ручеёк. Теперь его терзала жажда, и она оказалась намного злее и беспощаднее голода. Но только к утру он добрался до мелкой речушки, журчащей по каменистому дну. Он напился и пошёл дальше, решив, что будет спать только во время сиесты. О, как не терпелось ему поскорее добраться до своего маленького, но такого уютного мирка, где нет ни одного призрака, а всё - настоящее, неподдельное: и люди, и дома, и автомобили.

     На третий день, проснувшись ближе к вечеру, он впервые в жизни почувствовал боль в ногах и тяжёлую, почти неподъёмную усталость и уже не мог точно сказать, сколько дней провёл в дороге. Утолив голод полдюжиной кузнечиков и двумя жирными ночными мотыльками, он пошёл вдоль кукурузных полей. С тоскою глядел он на недозрелые початки, приветливо машущие на ветру своими зелёными волосками, но не тронул ни одного - он никогда не был вором и становиться им на старости лет не собирался. Нет уж, увольте! Что угодно - только не это!

     Чем дальше он шёл, тем тяжелее двигались одеревеневшие ноги, тем ниже сгибалась уставшая спина, тем короче и сумбурнее становились мысли. Дорога казалась бесконечной, а его попытка вернуться домой - бессмысленной. Всё чаще хотелось ему лечь на землю и уснуть. И увидеть во сне свой город, и свою реку, и свою луну, и своё солнце. И больше не просыпаться.

   Дорога не приняла его, она была слишком трудна для него, а он - слишком для неё слаб. Они оба происходили из разных миров. Он не был рождён для таких расстояний, где пространство и время размазаны от горизонта до горизонта, как два маленьких кусочка масла по огромному куску хлеба. Увы, эта дорога была создана лишь для тех, кто бодро крутит руль, заставляя сотню лошадиных сил с бешеной скоростью нести ленивое тело и нетерпеливую душу прочь от себя, к манящим миражам.

     Фернандо уже готов был свалиться на обочине, когда вдруг слева от него завизжали тормоза и послышался знакомый голос:

     - Кого я вижу! Ты ли это, Фернандо? Как ты здесь оказался?

     Это был Эстебан, бывший начальник полиции, в незапамятные времена вышедший на пенсию, но до сих пор бодрый и жизнерадостный. Чаще всего его видели за рулём старенького пикапа, с которым он расставался, только входя в свой дом, и шутники называли его за глаза Старым Кентавром или доном Коче.

     Остановившись, Фернандо взглянул на него, гордо восседающего за рулём, и улыбнулся. Но на этот раз его улыбка вышла кривой и вызвала в сердце Эстебана жгучую жалость к совершенно измотанному, осунувшемуся и постаревшему человеку, что всё ещё пытается светиться угасшей радостью.

     - Что стоишь? Залезай в мою колымагу.

     - Спасибо, - смиренно произнёс Фернандо и сел рядом с пузатым Эстебаном, который в дни их молодости отличался чрезмерной худобой, а за годы службы в полиции постепенно превратился в огромную тучу, колышущуюся даже от лёгкого к ней прикосновения.

     - Ты, наверное, голоден, - сказал Эстебан, извлекая из бумажного пакета несколько бутербродов с сыром и ветчиной. - Бери, что глядишь? Один тебе, а два мне.

     Они поели и выпили по кружке чуть тёплого кофе из старого термоса, давно переставшего сохранять тепло. Но Эстебан продолжал пользоваться им, ведь это был подарок покойной дочери.

     - Ну, что, поехали? - наконец воскликнул он.      

   Автомобиль взревел. Фернандо почувствовал, как его уставшее тело вдавилось в сидение, и впервые за все дни пути обрадовался: очень скоро, через каких-нибудь несколько часов, он вернётся домой! И не важно, что нет у него дома с крышей, стенами, дверью и окнами - он возвращается в свой родной мир, что в тысячу раз лучше богатого дворца на чужбине.

     Эстебан говорил, не умолкая ни на минуту, а Фернандо слушал его и улыбался. И думал, какой же всё-таки хороший этот толстяк и как хорошо жить в их волшебном городке, который любого, даже самого злого, меняет под себя, делая его добрым и отзывчивым.

     - Где тебя высадить? - спросил Эстебан, и только тогда Фернандо заметил, что они уже подъезжают к знакомому мосту.

     - У реки, - ответил он.

     - У твоей любимой реки.

     - У НАШЕЙ любимой реки.

     - Ты прав, как всегда, бродячий мудрец.

     Выйдя из машины, Фернандо хотел полной грудью вдохнуть родной воздух, но грудь его стала тяжёлой и как будто была до отказа наполнена пылью чужбины.

     С большим трудом доплёлся он до своего любимого места на берегу, опустился на землю и с наслаждением растянулся во весь рост. Он лежал и, глядя в чистое небо, думал:

     «Завтра первым делом - к Лидии. Надо наконец починить ей половицу. А то как-то нехорошо получилось».

     Больше ни о чём он уже не думал, потому что его разум заволокло чёрным туманом.


     ***

     Наутро двое десятилетних мальчишек, Пепе и Хуанито, увидев на берегу реки лежащего Фернандо, очень удивились - ведь он никогда не спал после восхода солнца!

     - Может быть, он заболел? - предположил Пепе, который был умнее своего друга и всегда что-то предполагал и о чём-то догадывался.

     Зато Хуанито был храбрее. Он первым подошёл к лежащему бродяге и даже осмелился, нагнувшись над ним, потрогать указательным пальцем его ладонь, открытую небу. И тут же отскочил в сторону.

     - Кажется, он мёртв, - испуганно произнёс он.

     - Не может быть! - Пепе сел на корточки и притронулся к шее Фернандо. Он часто видел в фильмах, как полицейские, прикоснувшись к шее, определяют, мертва ли жертва преступления. Но он ничего не почувствовал, кроме того, что кожа Фернандо была холодной, а сам он не реагировал на прикосновения. Пепе вскочил, как ужаленный. У него задрожали колени.

     Мальчики стояли над трупом, не зная, что им делать. Если бы они нашли мёртвым кого-нибудь другого, они бы испугались и убежали, но перед ними лежал не простой мертвец, а Фернандо Кастро, от которого они привыкли слышать только добрые слова и который часто делился с ними своими пончиками. Нет, страха не было - вокруг разлилась чёрная и тяжёлая, как безлунное небо, тоска.
 
     По щекам Пепе сами собой потекли слёзы.

     Хуанито отвернулся и сделал вид, что смотрит на реку, чтобы Пепе не увидел, что и он плачет.

     - Пошли, - прошептал он наконец. Говорить громко запрещало ему какое-то незнакомое чувство, которое взрослый человек назвал бы благоговением.

     - Да, надо сообщить об этом, - таким же торжественным шёпотом согласился с ним Пепе.

     И они пошли в город. Не побежали, как непоседливые сорванцы, а пошли неспешно и с достоинством людей, несущих страшную весть.


     ***

     Весь город участвовал в подготовке похорон. Купили самый красивый гроб красного дерева, самый изящный саван, какой только могли найти. Цветы пришлось заказывать издалека, поскольку все местные клумбы опустели за пару часов. Алькальд Педро Паломар на свои средства приобрёл рядом с кладбищем небольшой пустырь, посреди которого и была вырыта могила. И не просто вырыта, а ещё и обложена бетонными плитами.
     В день похорон с самого утра не смолкая гудели колокола, а когда понесли гроб, за ним шли все жители. Даже магазины и кафе закрылись, а их хозяева и работники, одетые в траур, присоединились к шествию. Даже дряхлые старики и малые дети превратитись в капли в едином скорбном потоке, что медленно лился по главной улице.

     - Кого это там хоронят, Люсия? - обратилась к своей сиделке Паула, глядя в окно. У неё были больные ноги, много лет она была прикована к инвалидному креслу, почти не покидала своего дома и поэтому все новости приходили к ней с большим опозданием.

     - Не знаю.

     - Так ступай и разузнай! Никогда ничего подобного не видела! Смотри-ка, сколько народу!

     Люсия поспешила выполнить повеление своенравной старухи, капризы которой терпела из любви к ней и за хорошую плату - Паула была богатой, но душевной и совсем не жадной.

     Через несколько минут Люсия вернулась.

     - Я узнала! Хоронят Фернандо.

     - Фернандо? Какого Фернандо?

     - Ну, того, бездомного.

     - Боже праведный! - По морщинистой щеке Паулы потекла слеза. Оно и понятно: более сорока лет назад молодая Паула, увидев поющего на улице Фернандо, влюбилась в него так сильно, что, будучи уже старухой, продолжала грустно вздыхать, если при ней упоминали его имя. Но кто была она, а кто он? Фернандо был полон здоровья, и ей, калеке, не на что было рассчитывать. Поэтому она и молчала все те годы.       

   И вот он умер...
   
   - Люсия, помоги мне переодеться. Я тоже пойду на похороны.


     ***

     Спустя полгода после смерти Фернандо на пустырь, где он был похоронен, въехал грузовик. На его кузове стояли огромные ящики. За ним подтянулись подъёмный кран и автобус с рабочими.

     А на следующий день по городу зазнёсся слух, будто алькальд построил на могиле Фернандо целый дом. И люди пошли проверить, так ли это.

     Пустырь был огорожен низкой железной решёткой, а посередине, над самой могилой, возвышался необычный памятник в виде деревянного дома трёх метров в высоту с высокими фронтонами, с крышей из черепицы, с балконом и застеклёнными окнами, в которых каждый вечер зажигался свет. Если же кто осмеливался войти внутрь, попадал в маленький патио с бассейном и с крошечным  фонтаном, что журчал мелодично и так осторожно и мечтательно, что невозможно было не вспомнить печальную улыбку Фернандо Кастро.