Чаплин

   Десять лет в квартире на четвертом этаже мы жили без дверного звонка. Звонок был не нужен. Любого, кто приближался снаружи к входной двери, яростным возбужденным лаем встречал Чапа. Вначале он лаял даже на тех, кто поднимался мимо по лестнице на верхний этаж, пока не понял – собаки ведь тоже умнеют с возрастом – что кроме хозяев другие люди тоже имеют право на собственную жизнь. Маленький, не выше колена ростом, он слышал сквозь стены, и всякий раз бросался вначале к входной двери встречать пришедшего, а потом с тем же собачьим воплем несся обратно в комнату к домашним – оповестить, предупредить, позвать, чтобы через секунду быть снова у двери. Это был его пост.

   По ночам шум ощутимо раздражал. Особенно когда появилась очередная государственная директива о том, что собакам в квартирах запрещено издавать громкие звуки после одиннадцати вечера. Но Чапа плевать хотел на все наши директивы и по-прежнему укоризненно облаивал то меня, то сына, иногда возвращавшихся за полночь. Сын даже пытался обмануть Чапу – или наоборот проверить? – крадучись тихо-тихо в кромешной тьме коридора. Безуспешно.      

   Соседи и сверху, и снизу, и на этаже, конечно, слышали наш «звонок», но не жаловались. Может быть, просто прощали маленькие собачьи слабости умилительному черно-белому песику с умными глазками, вздернутым крючком хвостиком и постоянно улыбающейся мордашкой. Во всяком случае, именно так всегда и казалось – будто он улыбается.

   - Смотри, какая собачка игрушечная! – Это проходящие мимо женщины заинтересованно обсуждали нашего Чапу во время традиционного вечернего обхода близлежащего озера. Дети то и дело отделялись от родителей, чтобы погладить этого самостоятельного игривого песика. Приученный с детства гулять без поводка, он обычно кружил по своим собачьим делам вдоль знакомого прогулочного маршрута, держа хозяев в поле зрения, то и дело останавливаясь перед тротуарными перекрестками и оборачиваясь к нам: куда дальше?

   Было всего несколько команд, которые он научился исполнять неукоснительно. При виде другой собаки или красного сигнала светофора перед дорогой достаточно было крикнуть «стой!», и Чапа замирал на месте, виновато озираясь и ожидая следующей команды.

   Естественно, в его собачьей юности не обходилось без эксцессов. Как-то зимним вечером, слившись с чернотой наступающей ночи, во время прогулки он пропал. Пока мы с сыном и дочкой, разбрелись в разных направлениях и переговаривались по мобильникам о безуспешных поисках, жена переживала дома.

   - Может быть, он найдет, где его лучше кормят? – раздраженно сказал я тогда. У дочери на глаза наворачивались слезы. Сын молча закрылся в своей комнате.

   А через полчаса ночную тишину двора внутри выстроившихся коробкой многоэтажек бессовестно разрывал громкий неудержимый лай. Чапа отчаянно жаловался: забыли, бросили!..

 ***

    Как всякий ранимый ребенок, дочь давно клянчила собаку. Но пока мы жили в деревянном двухэтажном бараке, и речи об этом быть не могло. Перебравшись в квартиру на четвертом этаже новенькой монолитной высотки, вопрос о собаке замаячил снова. И в неожиданном ракурсе.

   Тогда я уже привык, что на службе охранники в милицейской форме на входе в здание меняются посменно. Знакомые милиционеры пропускали после традиционного утреннего приветствия. Новые спрашивали удостоверение. Я не раздражался: так положено.

   Как-то увидев утром очередного незнакомого сержанта, поздоровавшись, привычно полез в карман за пластиковой карточкой со своей фотографией и

логотипом фирмы.

   – Не надо. Я вас знаю, – неожиданно произносит сержант.

   – Откуда? – Еще раз пристально смотрю на охранника: нет, раньше мы не встречались.

   – А мы два дня дежурили возле вашего подъезда. Всех жильцов изучили…

   Оказалось, что пока новоселы только выстроенной многоэтажки таскали мебель, скромные «домушники» под шумок переездов «подняли» только в нашем подъезде две квартиры. Милиция тогда на какое-то время выставила у дома «наружку».

   А мы всерьез задумались о собаке…

   - Не вопрос! – категорично отрезал Леша Бульбик, когда я как бы между прочим поделился с ним своими размышлениями. – У «смотрящего» по Сельмашу как-раз сучка родила. Есть четыре щенка. Сейчас позвоню – и поехали!

   С Лешей двадцать лет назад мы были одноклассниками. В лихие 90-е он отсидел за разбой. Вернулся. Как-то во время тихой пьянки с очередной подружкой услышал по кухонному радио, как я рассказывал о душевных песнях Евгения Мартынова. Нашел меня.

   Леша то шумно появлялся, то снова исчезал на годы из моей жизни. Как многие бандиты, он сентиментальничал с безгласным и бесправными животными. Однажды «нарисовался» даже с ручной белой крысой на плече.

   «Игрушечный» щенок от «смотрящего по Сельмашу» достался мне за бутылку спирта. Дома образовалась магическая симметрия – я и жена, сын и дочь, кот и собака…

 ***

    Белая шерсть на груди оттеняла его общий черный окрас. Так же как и симметричные белые «гольфы» на лапах и белый кончик хвоста.  

   - Как Чарли Чаплин! – сразу восхищенно воскликнула жена, склонная к непредсказуемым ассоциациям.

   - Может так и назовем?

   Со временем «Чаплин», преодолев литературное «Чапек», сократился до удобного Чапа. Его уши встали торчком над вытянутой мордашкой, а в глазах появилось осмысленное выражение.

   Кот Кузя воспринял нового соседа спокойно, как старший товарищ, уже вкусивший многие прелести жизни в большой квартире. Разве что посуду для кошачьего столования пришлось разместить повыше, на кухонной тумбочке. Аппетит у Чапы всегда был отменный.

   Их разница в возрасте, как и рост, быстро исчезли. И когда в приступе понятной только им радости наши домочадцы беззаботно начинали гоняться друг за другом из комнаты в комнату по диагоналям, мы только довольно и понимающе ухмылялись.

   Как-то шутки ради открыл в интернете страницу с фотографиями собак разных пород и нашел там улыбающуюся добродушную мордашку нашего Чапы – один к одному. После этого я гордо считал, что обладаю такой же карликовой шотландской овчаркой, как и английская королева – вельшкорг кардиган. Жена смеялась над моим наивным пафосом и по-прежнему величала нашего потешного песика дворняжкой.

   Хотя, мне казалось, что принадлежность к породе пастушьих собак многое объясняла в поведении домашнего сторожа. На прогулках он никак не реагировал ни на такс, ни на терьеров, ни на бульдогов. И только на овчарок бросался со злобным лаем, не зависимо от их роста и возраста. Когда кто-то приходил к нам в гости или присоединялся на прогулке, Чапа первым подавал голос. Так бдительный часовой на посту спрашивает у приближающегося незнакомца пароль. Потом он успокаивался, обнюхивал, допускал в «стаю». Но стоило кому-то отойти в сторону, как снова раздавался предупреждающий лай. Шотландские пастухи вывели вельшкоргов специально для того, чтобы собаки не давали стаду разбредаться.

   Кажется, больше всего он любил лизаться. А как еще собака может выразить свое доброе отношение к хозяевам? Возвращаясь со службы в состоянии понятной усталости, я располагался на диване перед телевизионными новостями с тарелкой ужина. Чапа тут же оказывался рядом, чтобы вылизать мокрым шершавым языком мои руки, шею, лицо, и обиженно соскакивал с дивана, когда меня начинал раздражать этот процесс. Пес же, кажется, готов так до бесконечности выказывать свою любовь и преданность. Хотя, может быть, больше его интересовало содержимое моей тарелки?

   Со временем выяснилось, что он любит купаться. Хотя мы могли бы и раньше догадаться об этом, судя по его тяжелой густой шерсти. Жаркими летними вечерами во время прогулок вокруг небольшого озерца у дома он непременно подбегал к воде, пробовал её на язык, заходил поглубже, погружая в воду живот, и стоял так, дожидаясь хозяйского внимания. Я находил на берегу небольшую палочку и бросал в воду недалеко от берега. Пес прыгал в озеро, старательно плыл к цели, хватал палочку зубами и поворачивал обратно. Потешно было видеть его растерянную физиономию, когда вместо палочки в воду летел комок прибрежного песка, который тут же растворялся в воде.

   Дома мокрого Чапу нужно было непременно вытереть старым полотенцем, иначе он начинал ерзать мордочкой и спиной по ковру, стараясь избавиться от влаги. Войдя в квартиру после прогулки, в прихожей он старательно выполнял команду «стой!», дожидаясь пока я опущусь на колени. Потом уютно пристраивал мордашку мне между ног и слушал свое тело, пока я тщательно растирал его полотенцем. Такой массаж он любил, кажется, даже больше, чем купание…

   А потом Чапы не стало.

   Это случилось жарким августовским днем. Мы с женой и «игрушечной собачкой» собрались провести отпускную неделю на даче – спрятаться «ближе к земле» от палящего солнца. В городском автобусе по дороге на вокзал Чапа вдруг начал задыхаться, хрипеть, громко и жадно хватая ртом воздух. На улице он отказывался идти и обессиленно тянул поводок в сторону кустов.

   До последней электрички оставался час, но уже было понятно, что наши планы должны измениться. Взбудораженные, мы искали по интернету на планшетах ближайшие к вокзалу ветеринарные клиники. Я торопливо нес перед собой на руках отчаянно трепетавшее тело родного существа и чувствовал, как слюна из его раскрытой пасти промокает рубашку на груди.

   – Вам далеко с ним? – раздраженно спросила манерная тетка в дурацкой кокетливой панаме, едва появившись в маршрутке на соседнем месте. Фривольная белая кофточка прилипала к мясистому телу. Чапа отчаянно хрипло задыхался.

   – До конца, – злобно буркнул я, глядя прямо в глаза самовлюбленной пафосной эстетке. Пассажиры в маршрутке выжидающе притихли. Тетка раздраженно молча выскочила на ближайшей остановке, чтобы пересесть на другую маршрутку.

   На окраине города мы искали круглосуточную ветеринарку. Рюкзак с недельным запасом продуктов оттягивал тело назад. Чапа на руках уравновешивал его. Жена торопливо шла рядом. В её молчании слышались слезы отчаяния. Опустив собаку на землю, чтобы немного передохнуть, я увидел, как помутнели его глаза. Обреченно, он положил голову на лапы под кустом.

   В ветклинике нас пропустили без очереди. Тепловой удар. Температура 39,5. Очень высокая для собаки. Укол. Клизма. Еще укол. Обтирание мокрой тряпкой. Я поливал холодной водой его вздрагивающее тело и вдыхал тошнотворный нутряной запах от своей рубашки. Чапа жадно пил, блевал, снова пил и обессиленно лежал на траве в тени здания ветклиники. Иногда он поднимал глаза, наполненные болью и жалобой.   

   Через пять часов мы снова были дома – в квартире на четвертом этаже, которую Чапа так старательно охранял. Пошатываясь, он поднимался со своего коврика в столовой и медленно пил прохладную воду из миски. Ночью мы по очереди вставали посмотреть на его вздрагивающее во сне тело.

   – Может, обойдется? – шептала жена, укладываясь на диване.

   – Может, и обойдется, – бурчал я в ответ. Сон перемежался с бредом. 

   В пять утра Чапа лежал на боку с закрытыми глазами на коврике у входной двери. Я погладил его по черной спине. Деревенеющие лапы безжизненно качнулись. Тело остывало.

   Не обошлось.

   Но часовой не оставил свой пост.

 ***

    В мешке он казался тяжелее, чем накануне. Жена несла лопату. Запах вчерашней нутряной слюны на груди всплывал из подсознания, не давая вдохнуть свежеть раннего утра.

   Два квартала до кустов у железной дороги. Мы молчали и не смотрели друг другу в глаза. Твердый каменистый суглинок в паутине корней. Лопата треснула у самого черенка. Я зло загребал землю руками…

   Над каменным городом всходило жаркое солнце, безжалостное как смерть.

   – Я где-то читала, что, умирая, собаки отводят какую-то беду от своих хозяев.

   – Террористы должны были взорвать нашу дачную электричку? – Злость от безысходности превращала слова в лезвие бритвы.

   Выходя из лифта, жена чуть притормозила и обернулась. В её глазах блестели слезы. Все было понятно без слов: теперь здесь никто и  никогда не будет встречать нас громким радостным лаем.

   – Надо как-то дверной звонок подключить. – Мой голос продажно дрожал.

   – Во всяком случае, он прожил, окруженный любовью. Его все любили…

   – Даже Кузя. – Я ковырял ключом в дверном замке квартиры на четвертом этаже.

   Теперь жизнь потечет здесь по-другому.